Polyrhythm

Впервые их встречают одним июльским вечером в Соковии в 2006 году. На улице довольно жарко, несмотря на глубокие сумерки, и народ, разгуливающий по дорожкам — мужчины в рубашках с подкатанными к локтю рукавами и в старомодных брюках, которые не носят уже нигде, кроме этого забытого богом городка, женщины в шляпках и легких разноцветных платьях, обмахивающиеся веерами, которые продаются тут же, под полосатым тентом — все они оживленно смеются, с удовольствием покупая холодные напитки в стаканчиках. Они стоят рядом, худенькая девушка с тонкими и острыми локтями, длинными волосами до талии, отливающими рыжим в свете уже зажегшихся старинных фонарей, и ее высоченный, широкоплечий спутник, со взлохмаченными разноцветными волосами — черные корни и выбеленные на концах пряди, чем-то смутно напоминающий медведя, однако несмотря на массивность довольно ловко пробирающийся среди толпы. Они держатся за руки и гуляют между палаток, иногда он покупает ей мороженое или сладкую вату, а она кормит его с рук. Он катает ее на качелях, а потом они обязательно посещают пару-тройку цирковых представлений в зависимости от настроения. Издалека они кажутся чудесной парой, рука в руке, легкие привычные прикосновения, улыбки вскользь, которые оставляют тем, кого знают очень давно и очень хорошо, возможно даже лучше, чем самого себя. К утру они исчезают куда-то, как будто растворяясь в воздухе, словно их и не было вовсе. — Они как духи-хранители нашего цирка, — говорит смотритель. — Следуют за нами по всей Соковии. И когда появляются, это очень добрый знак для нас. Девушку зовут Ванда, и для нее ставят отдельный шатер, темный, под красным пологом, увешанный изнутри стеклянными подвесками, бархатными портьерами и оберегами на тонких нитках. Все это великолепие ошеломляет зашедшего посетителя, ему кажется, что он попал в другой мир, сказочный, ирреальный, и он не сразу замечает хозяйку всего этого, сидящую за столом в окружении хрустальных шаров для предвидения, карт Таро и досок Уиджи, и множества позеленевших медных подсвечников. Ванда славится своим умением гадать по руке и предсказывать судьбу, хотя на самом деле она просто читает чужие мысли как открытую книгу, но никто об этом не знает. Знает только ее брат. А еще никто не знает, что они сбежали от Штрукера, разнеся в пыль его лабораторию, прячась в страхе, что их могут разлучить, но Ванда верит, что их притянуло волшебство. В самом деле, в ней достаточно сил, чтобы разорвать человека пополам даже не прикоснувшись к нему, или прочесть разум каждого из находящихся на территории приезжего цирка как читают мелодию — по нотам. Она понимает, что что-то в ней, разбуженное Штрукером и его опытами, становится все сильнее с каждым днем. Но только тут, на земле, где раскинулись разноцветные палатки — полосатые как карамельки, в заплатках и золотистых узорах, ей становится хоть чуточку спокойнее. Она приходит с Пьетро и садится на последний ряд в самом главном шатре и смотрит, как распиливают Красотку Бетси, и ноги помощницы фокусника в лаковых туфлях смешно дергаются, когда ржавая пила режет тело пополам, и понимает, что чудеса существуют. Те же чудеса, которые помогают ей парить в воздухе, всего в паре сантиметрах от земли (но все же), помогают и Бетси собраться воедино. Неважно, какие из чудес настоящие, а какие только кажутся такими, важно, чтобы ты в них верил. — Мне здесь так нравится, — смеется Ванда, кружась в желтом свете фонарей под дребезжащую патефонную музыку. — Наконец никто не смотрит на нас как на странных подопытных крыс, которые обязаны творить чудеса, и мы можем вести себя так, как захотим. — Она останавливается и проводит пальцами по лицу брата, затем взъерошивает его волосы. — Никаких запретов. Ни шепотов за спиной или косых взглядов. Никаких выговоров за ночные прокрадывания в твою постель. Никому нет дела. Она всемогущая ведьма, которая с каждым днем становится все сильнее, она наконец свободна и может быть с Пьетро столько, сколько захочет, и она безумно счастлива. Но Пьетро знает, что так просто те лабораторные твари в белых халатах и масках, накачивающие их тела наркотиками и неизвестными растворами, не сдадутся. Они с Вандой — слишком ценны для них, даже если Штрукер и мертв. Особенно, если тот мертв. Людям всегда нужен кто-то, кого можно обвинить во всем. Кого можно посадить в клетку и пытать. А потом убить со спокойной душой. Им нужен монстр, рядом с которым они будут выглядеть светлыми и чистыми, и когда Пьетро смотрит на себя в зеркало, он думает — что ж, они его получат. Но только не Ванду. Ее он никогда не позволит забрать. Потому что она его. В цирке все считают, что они женаты. Пьетро и Ванда Максимофф, таинственная, необычная пара, появляющаяся из ниоткуда и так же легко исчезающая. Но никто не замечает, как иногда отливают красным глаза Ванды, а у Пьетро слишком быстрая реакция. Как она и говорила — никому нет дела. Иногда по вечерам, когда нет посетителей, Ванда задумчиво перебирает карты, выкладывая их на стол одну за другой. Она не умеет так гадать, как ее приемная мать, Магда, просто любуется разноцветными рисунками на плотных глянцевых карточках. — Ладно, — хлопается на стул перед нею Пьетро. — И что ты можешь мне рассказать о будущем, великая гадалка? Слава или какое-нибудь богатство и любви побольше? Давай, — Он просто издевается над ней, отлично зная, что ее талант совсем в другом — в чтении мыслей. — Это я могу сказать тебе даже без карт или ладони. Никто тебя не полюбит, Пьет. Ты слишком самоуверенный. Девушки такое не любят, — фыркает Ванда, даже не поднимая глаз. — Но мне и не нужны девушки. Или кто-то еще. Мне нужна ты, сестренка. Моя маленькая… — он выбирается из-за стола и подбирается к Ванде, растопыривая пальцы, будто собираясь ее напугать, или защекотать. Или схватить. — Всего на десять минут меньше, Пьет. Не зазнавайся. А еще я могу прочитать твои мысли, забыл? Поэтому бесполезно подкрадываться ко мне, думая, что я не замечаю. — Зато я быстрее. И пока ты успеваешь прочесть что-то, я уже сто раз это сделаю, — и в подтверждение своих слов он так быстро хватает Ванду на руки, что та не успевает моргнуть, выпуская карты из рук, и те разлетаются по полу. Пьетро целует ее и кружит по шатру, то становясь практически невидимым из-за скорости, то возникая посреди пустого пространства. Хорошо, что их никто не видит. Вот уж точно появилось бы дело. Но все дело в волшебстве, которое окружает это место. Оно делает их неуязвимыми. Потерянными для всего мира. Такими же, как все. — Так жаль, что мы не можем прятаться тут все время, — Ванда лежит на груди у Пьетро и смотрит в полосатый потолок, с которого свешиваются хрустальные безделушки — звезды и тонкие серпики лун — на длинных нитках. Вокруг разбросанная одежда, и если сейчас кто-нибудь зайдет, то выскочит из шатра ровно через десять секунд, красный от смущения, когда поймет, чьи это ноги высовываются из-за стола. И почему их там две пары. Пьетро нравится наблюдать за нею, когда Ванда такая, как сейчас, расслабленная после секса, счастливая, спокойная. Как будто это не она совсем недавно, какие-то несколько месяцев тому, кричала от боли, когда Штрукер вливал в ее кровь ту отраву, которая сделала ее такой, как сейчас. Но о тех событиях он не хочет думать, ни сейчас, ни вообще когда-либо, потому что несмотря на все его слова или убеждения, так и не смог защитить сестру. Поэтому он прижимает ее к себе еще крепче — больше никаких обещаний, в следующий раз он просто умрет вместо нее. — Ты так и не рассказала мне о будущем, — целует он сестру в макушку. Ее волосы, кожа, вся она пахнет удовольствием, теплым и сладким. — Меня интересуют детали. И не смей залезать в мою голову, это нечестно. — Детали, ага, — морщит лоб Ванда, — никаких других девушек. Ни единой. — Я такой невезучий? — Нет. Просто ты принадлежишь мне. С рождения и до самой смерти. И ты не сможешь сбежать от этого, — она разводит руками. — Мне нравится. Звучит ужасно странно, но мне это действительно нравится. И дом. Такой большой, с двумя этажами, тремя лишними спальнями, в которых никто не будет ночевать, потому что ты будешь всегда спать в моей кровати, качелями на заднем дворе и соседями, которым совсем не будет дела до того, кто мы такие или что мы делаем, — Пьетро потягивается и садится, — Как насчет такого? — Звучит здорово, — Ванда садится рядом и ищет свое красное платье, оно валяется неподалеку, — Посмотрим, что я смогу сделать, — она улыбается, зная, что сделает все, чтобы это сбылось. Все дело в волшебстве, которое окружает их. Иногда не так важно, насколько оно настоящее или сильное, главное — в него верить.