Polyrhythm

Ванда садится перед зеркалом и подводит глаза. Куда ярче, чем обычно. Она встряхивает волосами и принимается за сережки, следом идут кольца, маленькие серебристые кусочки металла, простые и гладкие, безо всяких узоров. Она нанизывает их на пальцы, одно за другим, и вся рука кажется словно вмерзшей в яркий и железный лед. Эти кольца напоминают ей о Пьетро — зеркальная и безупречная непроницаемая броня, под которую ей все еще приходится пробиваться. Как они стискивают суставы, жестко и болезненно, так и он выставляет барьеры, сквозь которые сложно проникнуть. Несмотря на то, как они близки друг к другу, как брат и сестра, как близнецы, как влюбленные, есть то, чем он никогда не поделится. Своим страхом. В этом весь Пьетро. Он знает, что Ванда запросто может прочесть даже то, что он так отчаянно прячет внутри, и все же не дается. Она надевает алое платье, расправляя гладкие складки на подоле, поправляет ворот и ищет свою черную куртку, иначе из дома Пьетро ее больше не выпустит. Даже для парня он ведет себя слишком ревниво, что уж говорить о братских чувствах, но Ванда уже привыкла. В конце концов, он просто боится ее потерять. Однажды ты станешь параноиком, братик, думает она и в прихожей надевает любимые и удобные, хотя и порядком стоптанные ботинки, хватает сумочку и вспоминает последнее и самое важное. «Увидимся в Миллениуме» — набирает она быстро и прячет телефон в карман. В холле клуба темно и жарко, накурено так, что можно подвесить топор, и Ванда морщится, понимая, что наутро придется заново мыть волосы, она выпутывается из куртки и оставляет ту на вешалке. Музыка доносится даже сюда, сквозь неплотно закрытые двери, рвется из-под них, будто ей уже некуда больше деваться. Стены подпирают ленивые парочки, перекидывающиеся глухими и хриплыми голосами, курящие или просто отдыхающие от шума. Девушки окидывают ее оценивающими взглядами, примеряясь, кто-то даже спрашивает сигарету, но Ванда только отрицательно мотает головой и решительно толкает двери. Те раскрываются, практически сшибая с ног громкой музыкой, и жадно втягивают в себя тонкую женскую фигурку. Это как раз то, что ей так надо. Ванда пробирается между тесно-сплетенными телами, жаркими и потными, задыхающимися от движения и наслаждения. Она дотрагивается до белеющих в темноте обнаженных рук, быстро, слегка, будто невзначай, до плеч и чужих спин, собирая с людей эмоции. Ее переполняет ярость и жажда, скорость и похоть, чистое и незамутненное, искрящееся удовольствие, бурлящее и клокочущее внутри, оно проникает все глубже, подбираясь к сердцу. Все превращается в водоворот, чужие эмоции захлестывают ее, она подпитывается ими и открывает разум, отдавая обратно, взятое взаймы, но усиленное, доведенное до остроты и совершенства — чистое наслаждение. Музыка превращается в гул, низкие басы сливаются с биением сердца, отдаваясь в костях, и Ванда танцует со всеми. Над нею сплетаются чужие руки, похожие на ветки деревьев, только белые, рядом мелькают лица, мечтательные, с открытыми ртами и исказившиеся от желания, вспышки неонового света словно выжигают изображения на сетчатке глаза, мужские и женские безличные тела скользят в танце, и по-над всем этим разносится эхом усиленное пение. Ванда знает, что Пьетро тут. Он уже тут. Среди тысячи чужих эмоций, заполняющих ее разум, она улавливает одну, более яркую. Это невозможно описать, для Ванды это похоже на гибкий серебристый ручеек, капельки ртути, сливающиеся в один пластичный шарик и облепливающие ее пальцы, как тонкий поводок, который притягивает ее, как запах металлических колец, плотно обхвативших ее пальцы, заползающий в ноздри. Это Пьетро. Рано или поздно он найдет ее, поэтому она разворачивается и идет к барной стойке. Там чуточку потише и слегка посвободнее, Ванда хлопается на первый попавшийся незанятый стул и заказывает Кровавую Мэри. В крови все еще танцует чужое удовольствие, поэтому Ванда улыбается, втягивая холодный как лед томатный сок и горький алкоголь через трубочку. — Вы очень красивая, — обращается к ней незнакомый мужчина с соседнего стула. — Вы похожи на огонь, — он пьян, хотя и очень мил, и скоро такой же пьяной будет и она. — Спасибо, — кивает Ванда, чувствуя, как разливается по желудку алкоголь. Она перебирает пальцами по запотевшему стеклу своего стакана, слушая звон, с которым сталкиваются друг с другом железные кольца, и думает о Пьетро. И о том, как сильно он боится потерять ее. — И что такая красивая девушка как вы делает здесь сейчас? — отрывает ее от мыслей мужчина. И в самом деле, что? думает Ванда, пожимая плечами, затем все же решает: — Жду. — Очевидно, вашего счастливого бойфренда, — делает правильное предположение ее собеседник. — Что-то вроде, — выдыхает Ванда, всей спиной чувствуя своего брата, стоящего в двух шагах от нее. От алкоголя, бродящего в крови, все чувства обостряются, и сейчас она, кажется, может услышать даже запах кофе, оставшегося на его губах, который он выпил перед выходом в клуб. — Вот и все, — Ванда допивает свою Мэри до дна, с громким звуком ставит пустой стакан на стойку, привлекая чужое внимание, и наклоняется к своему случайному собеседнику, словно заговорщица: — Только он мой брат, — И встает, подходя к Пьетро, подставляя рот для поцелуя, на языке перекатывается вкус водки и томатного сока, смешиваясь с кофе, она прижимается к брату, гладя его плечи через майку. Он целует ее слишком нетерпеливо для того, кто расстался с ней всего полдня тому, но слишком хорошо, чтобы остановить его. Где-то позади нее остается ошеломленный мужчина, Ванда даже без чтения мыслей может видеть его открывшийся рот, остолбеневший и слегка запутавшийся вид. Хорошо, что он еще и пьян. Иначе бы совершенно свалился со стула. Пьетро смотрит на нее так, будто хочет отчитать, но взгляд его проходится по ее разгоряченному лицу, покрасневшим щекам и расширенным зрачкам, затем спускается к судорожно бьющейся жилке на шее. И алому платью, контрастирующему с белой кожей. И продолжает молчать. — Пойдем, — наконец берет его за руку Ванда и ведет в толпу, с самую середину ее, заполненную безликими человеческими телами, двигающимися под рваную музыку, насыщенными эмоциями и ощущениями. Одной Кровавой хватает, чтобы она перестала слышать чужие мысли, которые совсем не хочет слышать, но и чтобы усилить эффект от прикосновений Пьетро, когда тот обнимает ее за талию, пробегаясь руками по ребрам, скользя по гладкой ткани платья. Она может видеть только его, единственного, кто так нужен, и расходящиеся от Ванды ее собственные эмоции затапливают весь танцпол. Люди рядом с ними словно охвачены восторгом и наслаждением, они двигаются единым слаженным организмом, покачиваясь под музыку, оборачиваясь друг к другу и дотрагиваясь, обнимая, целуясь с совершенно им до этого незнакомыми людьми. Восхищение от подобного эффекта захлестывает Ванду. — Ты знаешь, как я тебя хочу, — Ванда обнимает его за шею и шепчет на ухо, вдыхая запах от его кожи и волос, холодный и острый, будто железо. — Мой Пьет. Это словно подстегивает его, и Пьетро набрасывается на нее, целуя лицо, шею, плечи, затем решительно вытаскивает из зала. — Крыша, — решает он, и через мгновение, пока мимо пролетают целых пять лестничных пролетов и испуганные случайные прохожие, Пьетро прижимает Ванду к холодной и еще мокрой после прошедшего дождя стене. — Ты пьяна, Ванда, — говорит он ей, спуская с плеча бретельку платья и целуя тот участок кожи, что остался открытым. — Что я тебе говорил? — Но тебе же это нравится, — смеется Ванда, откидывая голову назад и подставляя шею поцелуям и крохотным укусам. Все платье сзади промокло от стены, и она чувствует себя зажатой между двумя огнями — холод по лопаткам и спине, отдающийся мурашками на тыльной стороне рук, и жар, исходящий от Пьетро с его руками и губами везде, куда только может дотянуться. — Черт, тебя же нельзя никуда, — Пьетро задирает подол ее платья, гладя по бедрам, — совсем отпускать. — Он поднимает Ванду повыше, устраивая ее ноги на своей талии, — Ты даже трусики не надела. — Я же говорила, что тебе это понравится, — она слышит шипение раскрываемой молнии на джинсах и через пару секунд задыхается от наслаждения, чувствуя Пьетро внутри. Удовольствие накатывает волнами, вместе с ногтями, впившимися в ее кожу, когда Пьетро хватает ее за шею, прижимая к себе. Ванда чувствует каждый выступ кирпичной стены под уже расцарапанной ими же спиной, но все, что она хочет сказать — это еще. Наверное, она все же выговаривает это вслух или слишком громко об этом думает, потому что Пьетро усиливает темп движений, заставляя Ванду задыхаться, стонать, выкрикивая его имя. Ванда смотрит на свои руки, вцепившиеся в волосы брата, на железные кольца, обхватившие пальцы так сильно, как и сам Пьетро обхватывает ее. Кольца звякают, сталкиваясь друг с другом, Пьетро шипит от боли, когда Ванда слишком сильно дергает его за волосы, и сжимает ее шею, завтра там точно будут синяки, но сейчас это как раз то, что ей так нужно. Ванда никогда не сможет полностью разбить его непроницаемую, плотную броню, как невозможно сломать эти кольца. Но она может просто быть рядом. — Я буду… с тобой всегда. Обещаю, — выдыхает она и вздрагивает от накатывающего волнами наслаждения. — Мой Пьет.