Polyrhythm

Обычно Ванда не жалуется. На что жаловаться, если все хорошо? У них есть собственный дом, не мечта века, конечно, но вполне отличный, они вместе, всегда вместе, и больше не нужно просыпаться по ночам в холодной от пота майке, вслепую шаря руками по постели, потому что больше всего страшно, что Пьетро нет рядом. Но он рядом. Он всегда рядом. Он подносит ей с утра кофе, иногда вместе с завтраком в постель. Его супер-способность сыграла с ним дурную шутку, и теперь он просыпается от бешеного желания бежать куда-то, мчаться на полной скорости, которая вполне способна обогнать даже самолет, потому что иначе сердце остановится. Оно не выдержит стазиса. Поэтому он целует ее, притягивая к себе, еще сонную, выдергивая из теплого и сладкого кокона одеял, зажимает в углу кровати и трахает. Ванда чувствует горячие руки, скользящие по телу, пот, который остается на ней, это его пот, поцелуи-укусы спускаются все ниже и ниже, но осторожно. Они настолько легки, чтобы не разбудить ее, но достаточно чувствительны, чтобы даже находясь между двумя реальностями, прижатая к кровати большим и горячим телом, Ванда забилась от оргазма, тихо стоная. Пьетро уходит. Он оставляет на подносе остывающий кофе и позволяет Ванде спать дальше. В следующий раз она видит его уже мокрого и потного после пробежки, когда он заходит в их спальню, стягивая с себя майку и вытягивая из шкафа новую, которую наденет после душа. Пьетро оставляет поцелуй на ее шее, и сейчас Ванда уже достаточно проснулась, чтобы отвечать ему. — Как бегается? — она трет заспанные глаза и откидывает назад спутанные волосы, затем морщится, пытаясь сесть — все тело еще слегка ноет после утреннего секса, который она помнит смутно, зато оно помнит отлично и в подробностях, о чем красноречиво свидетельствуют засосы на плечах. — Ты как всегда пропустила все веселье, сестренка, — смеется Пьетро, скрываясь в душе. — В следующий раз ты должна пойти со мной. — Да-да, — обещает она привычно, отлично понимая, что не сдержит слово. Наверное, Пьетро тоже отлично это понимает, потому что никогда не сердится. Затем они завтракают и собираются на учебу. Все как всегда. И Ванда даже не жалуется. Обычно. В этот раз все выходит как-то совершенно неправильно. Сначала Пьетро опаздывает забрать ее после занятий. Опаздывает — это еще слабо сказано. Он никогда не опаздывает. Он быстрее стука сердца. Быстрее ветра. Быстрее времени. Но сейчас Ванда стоит на крыльце, опираясь на перила, и смотрит на часы. Если они не врут, а это маловероятно, но прошло уже тридцать восемь минут. Нет, тридцать девять. А брата все еще нет. А, к черту, решает Ванда и спускается по ступенькам, быстро направляясь в сторону библиотеки, одиноко виднеющейся посреди небольшого сада, разбитого специально посреди университетского городка, чтобы напомнить, что спокойствие и гармония — это сюда. К книгам и цветущим возле пруда лилиям. Она отключает телефон, потому что знает, что Пьетро будет искать ее, если придет, а когда не найдет, то примется звонить, потому что он до сих пор ведет себя так, будто Ванде грозит неминуемая и ужасная опасность. Ванда с удовольствием проходится по рядам библиотеки, дотрагиваясь пальцами до корешков книг, выстроившихся в стройные ряды. Кожаные переплеты гулко стучат по подушечкам пальцев, словно откликаясь на ее молчаливый зов. И наконец она выбирает одну, практически наугад, но на самом деле это книгу она практически зачитала до дыр. Метафорически, конечно, потому что Ванда, лучше остальных понимая, насколько хрупкое и тонкое мироздание, похожее на разноцветный мыльный пузырь, очень бережно относится к его созданиям. И даже к Пьетро. Который опаздывает. Ванда садится у пруда, выбирая самую тихую и отдаленную скамейку и открывает «Источник» Айн Рэнд. Она читает не спеша, наслаждаясь каждым словом, пока ее не прерывают. Это какой-то незнакомый, но довольно милый парень, у него тоже книги в руках, и скорее всего ему тоже всего лишь нужно тихое и спокойное место, где можно почитать. Они читают вместе, пока наконец он не заговаривает с ней. Оказывается, он с параллельной группы. Он разбирает юнгианские архетипы, хотя у него выходит с трудом, пока Ванда не решает отложить свой «Источник» на время и пододвигается ближе, объясняя особенно странные концепции. С Пьетро об этом не поговоришь, поэтому она находит большое удовольствие в том, чтобы поговорить с кем-то, кто НЕ ее брат. Она специально не спрашивает имя, потому что очень хорошо понимает, что это всего лишь влияние момента, а еще опоздание Пьетро. Если подумать, то во всем виноват именно он. — Отвали от нее! — а вот и Пьетро. Он всегда врывается в ее личное пространство, забирая в свои руки, обнимая и безжалостно стискивая пальцы так, что потом останутся синяки. В этом виновата она. Ей было страшно отпустить его хотя бы на мгновение, сделать один шаг в сторону, а теперь между ними не остается места даже на полшага. Пьетро поглощает ее пространство как черная дыра. — Прости, — говорит Ванда незнакомому парню и оставляет его. Он так и остается незнакомым, неиспользованным шансом, невысказанной мыслью, нервно перелистывающим страницы, пока она удаляется от него на руках у Пьетро. Они не говорят об этом, как и о причине опоздания. Но на следующее утро из сна Ванду вырывают довольно ощутимые и сильные укусы-поцелуи. Они куда сильнее, чем все, что было раньше, зубами Пьетро прикусывает кожу на ее плече, пока та не опухает и начинает болеть. Он оставляет ровные полукружия зубов на ее коже. Он вдавливает Ванду в кровать, берясь ладонями за ее горло. Он кусает и кусает ее грудь, пока не начинают болеть соски, это адская боль, и Ванда начинает стонать и хныкать, жалобно цепляясь за его волосы. Этот секс больше похож на наказание, но она не делает ни единого движения к вискам брата, ее мысли кружат над раскинутым на кровати и истерзанным телом как безвоздушные бабочки, зависшие в вакууме — мысли без мыслей, намерения без намерений. И когда Пьетро уходит, так и не сказав ни слова, на свою обычную пробежку — он уходит все еще напряженный, как будто натянутая струна, чуть дрожащая от любого прикосновения, сгорбившийся, с залегшей у уголков губ угрюмой складкой. А Ванда продолжает лежать в кровати, морщась каждый раз, когда простыня задевает искусанные соски, она смотрит в потолок, как будто там написан смысл жизни. Ну ладно, хотя бы причины такого поступка Пьетро. Хотя на самом деле нужно всего лишь залезть в его мысли. С того момента, как Пьетро ушел, прошло каких десять минут, как вдруг Ванда понимает, что она уже не одна. Пьетро стоит в дверях спальни, прислонившись к косяку, и смотрит на нее. Затем садится рядом с кроватью на пол, он прислоняется лбом к руке Ванды, как будто это может забрать боль и напряжение, которое кипит в нем, дрожит и плавится. Ему даже не надо ничего говорить. Ванда лениво наблюдает за кружащими вокруг нее бабочками-мыслями, обрывки и ошметки крыльев-слов или стонов плавают в воздухе, пальцы запутываются в жестких и непослушных волосах Петро, и ей необычайно легко и хорошо. На самом деле ей просто прекрасно.