Ночь, как могила, темна

Потому что причиняемая жертве боль приводит к тому, что весь наш тварный мир со всем его ментальным и психологическим содержанием, всем, что обычно концептуализируется, утверждается и вербализуется с помощью языка, весь этот объективный мир, внешний по отношению к телу, перестает восприниматься как реальный, действительный мир. Единственное настоящее, единственное реальное — короче говоря, действительность — теперь обращена внутрь, к самому индивиду, а не вовне, к общему для всех нас миру. Это тело. И тело состоит из боли, тело и есть боль, а боль и есть тело. Все остальное несущественно, не-значительно, не имеет веса. Боль усиливается до такой степени, что становится подобием смерти, когда все чувства ведут к смерти и прочь от жизни. Арне Юхан Ветлесен, «Философия боли»

      Внутри дворца Неду тоже поднесли чашу, и он быстро пришел в себя. Лодинн дважды хлопнул в ладоши, по бокам длинного коридора разом открылось множества дверей, из которых вышло по служанке, и семеро девушек помогли снять путникам промокшие плащи: Гидеону, Северину и Неду. У последнего забрали сумку, пообещав, что содержимое останется в полной сохранности.       Только до Фабиолы никто не дотронулся, она шла впереди под руку с колдуном, совершенно сбитая с толку открывшимся ей. Кто такой Лодинн, почему он живет здесь, и отчего никто не знает про этот удивительный замок в скале? Она задавалась этими вопросами, но стоило ей спросить вслух, и маг молчал, только ласково гладил ей прохладное запястье.       Вчетвером они вошли в пиршественный зал — огромное помещение без окон, но прекрасно освещенное факелами. В углу уже ждали еще несколько служанок с подносами и музыкальными инструментами. Первые принялись подавать блюда, а вторые заиграли тихий приятный мотив.       — Это же песня «Лесной дух и царевна»! — Воскликнула Фабиола. — Я знаю ее слова наизусть.       — Поешьте, и мы станцуем под нее вместе с Вами, — сказал ей Лодинн, — садитесь.       Он занял место во главе стола, а гостье указал на стул справа от себя. Слева сел Гидеон, возле него — Нед, и после уже — Северин. Цунцу теперь был зажат между наемниками, как день до того — Биби.       Еще несколько служанок принесли мясо и вино. Биби накинулась на угощение с завидным аппетитом, Лодинн наблюдал за нею из-под приопущенных век. Словно смотрел на умилительное дитя. Однако, стоило вглядеться в его улыбку подольше, и в ней проступало что-то зловещее. Нед заметил это: он не притронулся к пище и вину. Рана, измучившая его в пути пешком, затянулась и перестала ныть, а может быть, он перестал ощущать боль от волнения. Все чувства его обострились.       — Мы прибыли сюда ради того, чтобы вернуть моего брата Чарльза. — Сказал Нед, и его слова перекрыли музыку. Лодинн взглянул на молодого человека с таким негодованием, будто тот брякнул непристойность. — Мы не уйдем отсюда без него.       — О, конечно, — улыбка Лодинна стала еще гаже. Не Биби, а он походил на волка, и Нед отметил это с легким изумлением, — Иржина, где там этот птенчик? Поищи его.       Маг пощелкал пальцами, и одна из служанок, игравших на лютне, встала со своего места, молча поклонилась и вышла. Биби и Нед проследили за ней взглядом. Лодинн же и его наемники даже не повернули голов. Они продолжали есть и пить, как ни в чем не бывало.       — Впервые вижу даму, с таким аппетитом вкушающую мясо с кровью. Как ловко Вы орудуете вилкой, леди, — усмехнулся колдун, — и песни знаете. Я поражен.       Биби напряглась. Ее инстинкты отлично помогали в лесу, но город сбил девушку с толку. Замок же представлял собой ни то, ни другое. В распахнутые двери проникал запах вновь близящейся грозы из открытой галереи, вьющейся вдоль тела скалы, но камень стискивал стенами со всех сторон, душил. Интуиция подсказывала Биби, что здесь она не в безопасности.       — Меня… меня учила и песням, и этикету моя мать, — сдержанно сказала ведьма, на всякий случай отодвинув подальше бокал с вином.       — Леди Азалия?       Биби вскочила, внезапно побледнев, и в тот же момент, когда после холодящего приступа страха ей в голову бросилась кровь, в залу вошла служанка Иржина, ведя за руку маленького Чарльза. Нед тоже поднялся со стула, а вслед за ним — оба наемника. Цунцу и ведьма смотрели на мальчика, на оторопевшем лице которого робко и медленно расцветала улыбка, и не заметили, как Гидеон и Северин обменялись взглядами с Лодинном.       — Я рад, что вы отнеслись ко мне без предубеждения, — сказал колдун. — Ведь я украл мальчика не со зла. Мне просто был нужен тот, кто усилит мою магию… и принесет в Эльзил процветание и новую, более совершенную религию!       Его никто не слышал. Чарльз протянул руки к брату и был готов броситься к нему в объятия, но Иржина, не менее взволнованная, чем он, крепко держала мальчика за плечо. Нед нервно сглотнул.       — Он всего лишь полуцунцу. В нем еще меньше магии, чем во мне. Цунцу вообще не маги! — молодой человек обливался холодным потом, понимая, что радушный хозяин показал истинное лицо, когда и получаса не прошло. При том, остался сидеть — единственный из всех присутствующих. И ничуть не переменился в лице. Он не просто был порочен, но и вовсе не стеснялся того.       — Я отдам тебе брата, но взамен… — Лодинн выразительно перевел взгляд на Фабиолу. — Я хочу ее.       Биби вздрогнула. Она с трудом представляла, на что намекает колдун, но ей и не нужно было воображать детали, чтобы четко ответить себе на вопрос, хочет ли она его прикосновений. Не хочет.       — Я не распоряжаюсь Фабиолой, я ей не муж и не отец.       Будь ты им, я все равно бы распоряжалась сама собой, с возмущением подумала ведьма.       — Я не буду этого делать, — сказала она, и Нед обернулся к ней. Он смотрел на нее так, будто ее доброта должна была простираться и дальше. Будто между ними существовала какая-то сделка, и отчего-то она включала ее тело. Биби нечего было стыдиться, но она начала оправдываться, словно на то имелась причина, — пожалуйста, Нед, только не таким способом… Должно быть какое-то другое решение.       Маг хлопнул в ладоши и наконец поднялся. Он сделал знак Иржине, и она разжала пальцы на плече Чарльза. Но тот не успел подбежать к брату — Нед сам ринулся к нему, стиснул в объятиях, судорожно дыша от облегчения. Теперь все присутствующие оказались по одну сторону стола.       — Ты ведь не из тех ведьмочек, что прозревают будущее, верно? — Лодинн подошел к Биби так близко, что она чувствовала жар его дыхания у себя на лице. — Иначе бы ты отказалась идти сюда. Потому что я всегда получаю то, что хочу, об этом все знают. Он протянул руку, поднимая ее подол там, где он стягивался узлом на бедре. Холодные пальцы мазнули по голой коже, так что на миг из-под ткани показалась татуировка с волком. Биби отпрянула, недовольно хлопнув Лодинна по руке. Она была сбита с толку, неприятно поражена, но не напугана, и еще не видела смысла бежать. Потом эти несколько минут приходили ей в кошмарах, как последние мгновения свободы и счастья. Странно, что счастьем кажется всего лишь затишье перед бурей, думала она потом.       — Фабиола, иди с ним, — сказал Нед. Биби повернула к нему голову, недоумевая. Он просил ее? — Иди с ним.       Она шагнула к цунцу, все еще немая от удивления, и только когда он в третий раз повторил свои слова и схватил ее за запястье, Биби поняла, что произошло. Он наложил на нее заклятье. Цунцу, может быть, и не владели той магией, чтобы обращать камни в огонь, но проклясть и благословить оказывались вполне способны. Фабиола ощутила головокружение. Она пыталась вызвать в себе волчицу, но та не отзывалась. Магия превращения больше не действовала. До какой поры? Пока гейс не будет исполнен, нарушен или навсегда? Волшебство звенело вокруг нее, утверждая власть сказанных Недом слов. Кончено, все кончено, подумала Биби, ноги у нее подкосились, и Гидеон с Северином подхватили ее под руки. Полулинорм что-то насмешливо-удовлетворенно шептал ей на ухо, но она не слышала. Ее тащили к лестнице, и в круговерти закачавшегося мира девушка видела только глаза Неда. Они говорили «прости», но как можно простить такое?       Он меня продал, продал, подумала Биби, пока ее волокли наверх по лестнице. Окна захлебывались дождем, гроздья капель плескали на двух наемников и девушку, как прибой.       — После него тебя получу я, — шипел ей на ухо Гидеон, — клянусь! Лодинн вознаградит меня тобой, маленькая паршивка!       Ноги разъезжались на мокрых ступенях. Легко можно было выпасть в открытый проем окна — просто дыры в стене, которым магия или умелый резчик по камню придали изящную форму. Но наемники, казалось, не боялись. Они, должно быть, ходили здесь ежедневно и уже привыкли.       На верху лестницы она попробовала снова обратиться в волчицу, и это ей почти удалось, но Гидеон схватил ее еще крепче, и прижал к себе до хруста в ребрах, Биби ахнула, подавившись ужасом — уже в человеческом обличье. Волчью форму она удерживала, делая над собой усилие, как все оборотни, и от страха она потеряла концентрацию. Магия утекла. А потом ее втолкнули в темную комнату, с грохотом захлопнули двери, и тут она лишилась чувств.       Фабиола очнулась от ощущения множества маленьких теплых рук у себя на теле. Она разлепила глаза, но не сразу осознала, где находится, и кто нещадно треплет ее тело, раздевая. Над нею сияющей белизной раскинулся круглый купол, под спиной обнаружилась теплая мягкая кушетка. Вдалеке слышался плеск воды. Ведьма подняла голову и плечи, чтобы взглянуть, что течет, но увидела перед собой только пяток гладко причесанных на прямой пробор голов служанок — низко согнувшись над ней, они трудились, чистили, натирали ее мылом и маслом. Затем подхватили под руки и повели в купальню. Ванна была обжигающе-горячей, так что через несколько минут Биби показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Она кое-как оперлась на выступы у бортика купальни. Руки одной из служанок торопливо терли ее пыльные волосы мыльной пыльцой какого-то растения, голова Биби качалась, только усливая ее слабость. Ее вытащили из воды впятером, потянув за руки так, что плечам стало больно. Биби вдруг ощутила желание захныкать, как в детстве, но сознание помутилось. Она видела перед собой только узкий кружок света, словно глядела сквозь неплотно сложенные лодочкой ладони, все остальное застилала тьма. Как ее довели до комнаты, она не помнила, но служанки потрудились и там. В прохладе после дождя девушка начала приходить в себя.       Она обнаружила себя на стуле перед зеркалом так же внезапно, как недавно — в купальне. Только теперь на ней оказалось красное платье на тонких бретелях, а волосы уложили в нетуго стянутую косу.       То ли после ванны, то ли от страха, но Биби чувствовала пульсацию крови во всем теле, даже в губах. Она смутно представляла, что произойдет дальше, и попробовала вообразить худшее. Неужели все случится прямо сейчас, прямо так? Успокойся, скомандовала она себе, и спросила мысленно: я смогу жить после этого?       Да. Да. Будет тяжело, но она сможет.       Что бы ни придумал Лодинн, это было неотвратимо, неотменимо, но то, что последует за исполнением гейса, Фабиола могла выбирать.       Биби все еще чувствовала себя оглушенной. Она могла бы встать и бороться, но что это дало бы? Если она окажет сопротивление, ухудшит свое положение и без всякого проклятия. Биби понимала, что трое здоровых мужин ее просто изобьют, да еще и получат от этого удовольствие. Ее магия против них бессильна. Оставалось утешаться мыслью, что только пока. Я сильная ведьма, сказала она себе, я вырвусь отсюда, когда поднакоплю сил и выясню, где у каждого слабое место. А Нед…       Мысль о Неде обожгла ее, как удар хлыста.       Биби согнулась, прижав пальцы ко лбу, но тут вошел Лодинн, и она спрятала слезы. Отчасти из гордости, отчасти невольно: страх отключил все остальные чувства.       Она слышала его приближающиеся шаги, и вот маг появился в отражении: он сменил одеяние на черный халат, расшитый золотыми узорами, в руке держал большой бокал вина. Запах напитка разливался по комнате, мешаясь с тоскливой свежестью грозы.       Этот момент она тоже потом запомнила надолго. Но все остальное, к счастью — не очень.       — Вино хорошо и горячим, и холодным, — сказал колдун, — так и ты, моя дорогая.       Он обмакнул пальцы в бокал и провел ими по шее Биби. Капли скатились ей на грудь. Девушка едва это осознавала, заиндевевшая от страха.       — Мне наплевать, будешь ты горячей или холодной, обнимешь меня или попробуешь сопротивляться. Я получу удовольствие вне зависимости, понравится это тебе самой или нет.       Его еще мокрая ладонь сомкнулась у нее на плече и дернула Биби вверх. Она поддалась, согласная встать, только бы ей не выкручивали руку, но все равно это было больно — Лодинн намеренно держал ее так, чтобы Биби испытывала неудобство. Он не повел ее кровати, а потащил, и как она ни старалась попасть с ним в шаг, все равно спотыкалась, неловко ковыляя на каблуках. Маг толкнул ее на кровать, и девушка упала мягко и безвольно, будто уже неживая.       Лодинн дернул корсаж платья, и рвущаяся ткань обожгла тело Биби (после у нее еще сутки на теле сохранялись пылающие алые полосы…), затем так же, дергая и портя, принялся стягивать с нее диковинное эльзильское белье. Стоило ли упаковывать ее во все это, подумала Фабиола, раз он даже не взглянул и все изорвал? Мысли ее кружились и словно выпорхнули из головы, собравшись над нею как стая ворон, пророчащих беду. Неужели это — то, чем занимались ее подруги в палатках, когда в круг приходили мужчины, неужели вот так же они лежали, со стертой тканью кожей?       И к этому многие из них испытывали такое пристрастие? Даже не ради рождения детей?       Он укусил ее за внутренню сторону бедра, будто хотел напиться крови. Это было больно, очень, и последняя надежда, даже то призрачное очарование, которое еще владело Биби, слетело с нее, как пушок с одуванчика в бурю. Терпи, скомандовала она себе, это твой гейс.       Лицо Лодинна возникло над нею, как туча, заслонившая солнце. Она видела только смутный блеск его зубов и белков глаз. А вот он видел ее всю — в белоснежной раме подушки, с таким бледным и готовым на мученичество лицом, что даже его черная душа не вынесла этого вида. Он был бы рад, если бы Фабиола проклинала его или рыдала. Но в Биби была та духовная сила, еще наполовину спящая, но такая могучая и такая светлая… Он не мог вынести знания, что это действительно присуще ведьмам.       Он схватил ее за шею и волосы, перевернул, вжимая лицом в подушку. У нее… у нее было лицо, как у Айне на статуях.       Биби не почувствовала никакого удовольствия, но испытала облегчение, когда поняла, что Лодинн избавляет ее тело от своего веса и впивающихся в кожу пальцев. Боль уходила медленней, чем их кожа разъединялась на скомканных простынях. Фабиола внезапно ощутила себя предельно уставшей и приготовилась нырнуть в спасительный сон-забытье, на миг лишь испугавшись, что ей до самого утра не приснится ничего хорошего, однако то, что она уловила засыпающим слухом, вернуло ее в тревожное бодрствование.       — Что ж, я говорил, что вознагражу тебя, Северин. Ты хорошо поработал. — Послышался звук хлопка ладони о ткань, Лодинн подтолкнул свою «правую руку» к кровати. — Я снял сливки, но привилегия принца достается тебе. Она еще теплая после меня.       Хоть Биби и лежала, она почувствовала, как кружится у нее голова. Возмущенный вопль Гидеона донесся до нее уже издалека, потому что одно прикосновение холодных липких рук Северина ввергло ее в пучину безумного страха. Его она уже не чувствовала ни на себе, ни в себе, и спроси ее кто-нибудь с утра, было ли что-нибудь в самом деле или нет, она не могла бы сказать наверняка. Однако ж безжалостный разум говорил, что все свершилось вполне: кровать сотрясалась от действий Северина, которые он щедро сопровождал улюлюканьем. Биби молила о забытье, об обмороке, но единственная милость, которую оказала ей Айне — бесчувствие тела. Только когда Северин схватил девушку за волосы, заставляя запрокинуть голову, она ощутила боль в шее и затылке, но все остальное в ней онемело.       И после, не в силах пошевелиться, Фабиола еще долго лежала на грязных скомканных простынях, не находя мыслей. Лодинн, Северин и разозленный Гидеон ушли и забрали свечу, комната погрузилась во мрак, но не в тишину: издалека доносились звуки пира. Колдун с его приспешниками продолжали праздновать. Разве что Гидеон, быть может, отправился в свою опочивальню, взбешенный тем, что не оказался достоин тела будущей королевы Эльзила.       На следующий день вновь в покои Фабиолы явились служанки и, взяв девушку под мышки, повели в купальню. Она снова не сопротивлялась, такая же отупелая и безвольная как накануне, но уже не от страха — от бессилия. На рассвете Биби задремала, проспала четыре часа, так и не переменив положения истерзанного тела, и проснулась от прикосновений бессловесных эльзилок в миг, когда ее беспокойный сон обратился в кошмар.       Фабиола вновь разрешила опустить себя в горячую ванну (ссадины заныли, между ног словно расцвела роза боли), отмыть, расчесать волосы…       — Госпожа… — впервые одна из служанок заговорила с ней.       Смешно, что в ее голосе такая почтительность, с горькой иронией подумала Биби, но бедняжка чего-то так перепугалась, что чуть не выронила костяной гребень.       — Ну, чего там? — Фабиола слегка повернула голову.       — Одна Ваша прядь, она, она… сменила свой цвет, — поседела, подумала Биби, и немудрено, — она ярко-алая.       Ведьма тяжело сглотнула. К этому она готова не была. И не знала, что это может значить.