Ночь, как могила, темна

Должна ли В цепях усталой похоти она прожить всю жизнь И мертвенными ледяными думами завешивать Прозрачный небосвод своей весны, сходить с ума, И вянущие плечи подставлять бичам зимы, И по ночам кружиться в колесе притворной страсти, И с отвращением рождать незрелых, нежеланных Детей, подобных серафимам, но в людском обличье. Нечистым семенем они зачаты ради смерти — Как им любить родителей, как им ценить свой труд, Когда в их робкие глаза вонзились стрелы дня? Уильям Блейк, «Видения дщерей Альбиона»

      После окончания турнира победителей пригласили во дворец. Сгущались сумерки, и вскоре даже света многочисленных факелов по углам ристалица стало бы недостаточно. Король приказал выкатить бочки пива и вина для черни, и в несколько минут турнирное поле заполнилось голодными горожанами. Сломались перегородки под натиском простых людей, и Биби подумала: такой мощи, такой общности Лодинн бы не противопоставил всю свою магию. Но эти люди уже обожали его. Они любили нового короля за одно только обещание еды и выпивки, позабыв сомнения быстрее, чем получили то, что хотели. Фабиола отвернулась от толпы, испытывая смутное разочарование. Но ведь она тоже не собиралась открыто выступать против мужа, намереваясь выжидать удобного момента. Биби чувствовала общий стыд и за них, и за себя.       Вереница аристократов и рыцарей потянулась в замок.       Король сел во главе длинного стола, по правую руку от него опустилась на стул Фабиола. По левую разместился Гидеон. Девушка вспыхнула, увидев наемника напротив себя, ей стало отчего-то неловко и неприятно. Она поняла, в чем причина, когда рядом с нею сел Северин. Они с Гидеоном не грызлись за место подле колдуна, может быть, уже решили промеж собой лет на десять вперед, как они будут меняться местами, сторожа Фабиолу. Должно быть, чувства королевы были написаны у нее на лице, потому что наемники обменялись взглядами и одновременно усмехнулись.       Девушка почти ничего не ела и сидела, насупившись, пока лизоблюды возносили хвалу Лодинну и его «очаровательной жене». В их тостах ей всегда доставались лживые и слащавые эпитеты, и Биби решила не слушать. Когда большинство гостей наелось до отвала, заиграла музыка, но и она не радовала Фабиолу. Тоскливые, жеманные мелодии Эльзила не нравились Биби. Иржина напевала порой за работой какие-то придворные романсы, но те отличались подлинной страстью и изяществом, оживляли в груди чувства — то грусть, то восторг, то надежду. Те мелодии, что Лодинн отобрал как подходящие для пиршественного бала, пробуждали только скуку.       Но пойти танцевать означало отделаться от Лодинна, Гидеона и Северина. По этикету Биби должна была бы спросить у мужа, не хочет ли он открыть бал, однако она не знала об этой традиции, а маг все равно ненавидел танцы. Впрочем, Биби покинула только колдуна и Северина. Стоило ей встать (в корсете и на каблуках это оказалось сделать немного сложнее, чем она привыкла), как Гидеон, успев обогнуть стол, взял девушку за локоть.       — Я давно мечтал танцевать с Вами, миледи, — из его голоса пропала ирония, которую Биби слышала прежде, но появились некие иные нотки. >      Однако и ее отношение к полукровке переменилось, хотя и не коренным образом. Прежде Биби связывала с Гидеоном то одни, то другие надежды, но между теми днями и этим лежала преградой память об отрубленных головах апимских аристократов.       Биби гадала, каковы же истинные чувства полукровки к ней? Ответ мог ей не понравиться.       Сама Фабиола не ощущала ничего, не только потому, что Гидеона ей любить было не за что, но и оттого, что чувства ее устали еще больше тела и впали в забытье. Неделю назад Биби дрожала бы в руках Гидеона, он мог бы играть на ней, как на лютне, но теперь все изменилось, и не только потому, что она стала его королевой, а он сделался ее покорным слугой.       Его дыхание согревало ей лоб, запах малины от шеи и воротника толкался в нос, почти невыносимый.       — Я думаю о тебе каждую ночь перед тем, как заснуть, каждое утро, как просыпаюсь… — такие изящные слова вполне подходили тонкому лицу Гидеона, но, произнося их, он невольно кривился, словно мечтал о Биби как о мясе на тарелке, как о цели, которую во что бы то ни стало нужно поразить… Женщине в любви признаются не так. А она смотрела ему в лицо пустыми глазами и думала, что ее уже ничем не напугать, и этот убийца ей не страшен. В конце концов, он только один из многих.       Может быть, пронеслась в ее голове мысль, я сама не менее опасна, чем он. Может быть, их — их всех — чернота так глубоко во мне, что я сама стала черна, как безлунная ночь. Может быть, она теперь такая же, как Лодинн и его подручные.       — Когда я смотрел на тебя в святилище, ты была для меня королевой, такой величественной и недоступной, а в эту минуту ты в моих руках… И я ощущаю тебя совсем иначе. Ты моя, ты будешь моей, однажды я буду обладать тобой в полной мере…       Прежде Биби взорвалась бы от таких слов, свободолюбивая и гордая, но теперь, вымотанная и за день, и за все последние месяцы, она только взглянула Гидеону в его удивительные желтые глаза и произнесла:       — Так что ж, поцелуй меня, если хочешь. Если я твоя, если ты готов меня взять, целуй прямо сейчас.       Гидеон сбился с шага, дернул головой, словно хотел обернуться на Лодинна, но сдержался в последнее мгновение. Пальцы, до того стискивавшие руку Биби почти до боли, разжались, и Гидеон, повинуясь движению танцевального круга, отшагнул от партнерши. На его счастье, пары сменились прежде, чем Биби повторила свою насмешку. Расходясь в танце, Гидеон и Биби поравнялись с леди Элишкой, и та шепнула Фабиоле:       — Какой урод, я бы никогда не смогла в такого влюбиться… — и она говорила не о полукровке.       Биби отвлеклась на голос Элишки, и потому вздрогнула, когда ладонь партнера легла на ее лицо. Шершавая и ледяная — да он до чертиков испуган! Биби подняла взгляд. Рыцарь ослиного лица, с мокрыми после турнира волосами надо лбом, стоял с нею в паре, но смотрел украдкой куда-то вправо. Биби едва знала движения танца и чувствовала, что со стороны, должно быть, выглядит нелепо: королева самая неуклюжая в кругу танцующих. А вот партнер без труда повторял все па, даже не глядя на Биби, словно умел танцевать с рождения.       Она рассматривала его исподволь, но больше одежду, чем лицо — все равно, притиснутая почти вплотную, невыская Биби снизу лучше всего видела только крупный нос и вздернутый подбородок — молодой человек выглядывал кого-то у нее над головой.       А вот его одежда… Прижатая танцем к партнеру, Фабиола не могла не заметить, что хоть камзол парня выглядит хорошо, ткань эта грубая и дешевая, хоть и вышивка в виде барсука на зеленом поле выполнена весьма искусно. Что вообще означает этот герб и какому роду принадлежит? Биби вдруг осенило. Она полагала, что на их пару смотрят многие так пристально оттого, что она королева, но, вероятно, долю любопытства обеспечивал тот факт, что ее партнер — ненастоящий дворянин. Девушка почувствовала, как краснеет. Лодинн единственный не понимал, что среди рыцарей затесался бунтарь. Все прочие прекрасно знали, что такого герба не существует, но никто не сообщил об этом королю. Значит ли это, что позиция Лодинна довольно шаткая? Биби едва сдерживалась, чтобы не начать хохотать. И потому, что это показалось ей по-настоящему смешно, и чтобы дать выход нервному напряжению.       Когда Биби почувствовала, что смех разбирает ее, прорываясь через закушенную губу, она вдруг споткнулась и чуть не упала. Рыцарь ослиного лица неловко поддержал ее, едва бросив на девушку мутный взгляд. Он, казалось, даже не понял, что вальсировал с королевой! Когда Гидеон принял у него из рук Биби, юноша вздохнул с облегчением.       — Королева утомилась и отправляется в свои покои! — крикнул Гидеон, уводя Фабиолу из залы.       Но для разбитой усталостью дамы Биби слишком активно отпихнула от себя полукровку. Однако отправиться в свою спальню ей все же пришлось — Лодинн подал со своего места знак, Гидеон улыбнулся и посмотрел на Фабиолу, выражением лица намекая, что ей лучше уйти самой. Если она не хочет испытать унижение, когда он вскинет ее на плечо, как мешок или тушу животного. Несколько секунд они боролись взглядами. Биби поправила диадему в растрепавшихся от танца волосах, подумала мгновение и покорилась. Другого ей не оставалось.       В спальне ее уже ожидала Иржина.       — О, Святое Древо, я не этого ждала, — сказала Биби, входя. Она встала перед зеркалом и принялась снимать украшения с таким выражением лица, будто стряхивала с кожи насекомых.       Служанка взялась распускать шнуровку платья госпожи.       — Что ж, Вы не первая ведьма, которая вышла замуж, — грустно усмехнулась Иржина, — и даже не первая, что попала в беду вне своей общины.       — Ну да, — отозвалась Биби, — я вышла замуж за Лодинна, как он и мечтал, но, клянусь, счастья ему это не принесет. Вот увидишь, он проклянет тот день, когда назвал меня своей женой.       В пылу своей речи Биби не расслышала свершившейся за ее спиной сцены: вошел Лодинн, взмахом руки приказал Иржине покинуть комнату и, стоило ей поклониться, перенял у нее из рук тесьму корсета Фабиолы.       — Повтори, что ты сказала, — шепнул Лодинн в самое ухо девушке.       Биби похолодела. Жесткие пальцы грубо рвали шнуровку, стаскивая с девушки платье. Фабиола совершенно заиндевела. Лодинн не за всем мог уследить, упустил из виду ее непокорность, но и она допустила промашку, вообразив, что колдун уже побежден. Она все еще оставалась его пленницей — и, при том, в худшем виде. По законам Эльзила жена становилась практически собственностью мужа.       — Я думала, это только моя спальня, не Ваша и не наша общая.       — Ерунда. Я твой муж, теперь я буду с тобой еще чаще, чем прежде.       Он толкнул ее, девушка безвольно повалилась на кровать, враз лишившись всех сил. И она, и Лодинн — оба пылали гневом, оба допускали ошибки и также оба лишь воображали свое величие. Она не могла оттолкнуть его даже сейчас, получив власть сразу над двумя странами. Корона не уберегала ее от насилия. Но и его ни венец, ни двое телохранителей не могли защитить от мести, раз уж она задумана керкеси: чем славятся апимские оборотни, так это терпением.       На левом виске колдуна вздулась жилка, когда он разрывал юбку девушки. Зачем эта демонстрация силы и власти, если можно было просто стащить одежду с вялой жертвы? Биби подняла взгляд на зеркало и поразилась, как невольно округлились у нее в страхе глаза. В груди сердце едва трепетало — на самом деле, она уже притерпелась, она не боялась, только внутренне сжалась в ожидании боли и унижения. Волосы лежали на подушке красным ореолом — ни одной розовой пряди в них не осталось. Как звери меняют шкуру к зиме, так Биби окрасилась в алый в тяжелую пору своей жизни.       По крайней мере, она теперь могла не плакать. Биби знала, что ее безучастное лицо лишает Лодинна доброй половины удовольствия. Но он все же читал в ее глазах ненависть и гнев, и это заставляло его продолжать. Он ясно видел, что значит ее взгляд: я тебя убью, ты еще за это поплатишься.       Но, разумеется, ничего она ему не сделает.       Лицо Лодинна в спокойном состоянии производило впечатление самое наилучшее, но стоило страстям овладеть им, как оно искажалось, теряя всю свою возвышенность. Губа отвисала, глаза наливались кровью, изящные крылья носа краснели и раздувались, как у животного.       Биби зажмурилась и провалилась в воспоминания о минувшем вечере. Попробовала представить на себе не Лодинна, а кого-нибудь из бравых рыцарей с турнира… Биби перебирала лица, так и не в силах выбрать одно, которое ей было бы действительно приятно видеть с собой в постели. Но, однако, она отвлеклась от неприглядной действительности, и когда колдун дернул ее за волосы, она не почувствовала боли, отрешенная от реальности… Лица рыцарей крутились перед ее внутренним взором, как на ярмарочной карусели, но то, что нельзя было различить ни одного, оказалось не важно. Главное, что Биби не ощущала рядом Лодинна, утонув в мечтах.       Крики воронов за окном и обрывки доносившихся с пиршества для бедняков песен звучали как стоны раненых, если не прислушиваться.       Биби хватала ртом воздух, словно хотела укусить нечто невидимое. Мешанина образов перед ее взором расплылась в мутное пятно, пульсирующее, клубящееся, точно грозовая туча в сильный ветер, и вот последовала молния — некий разряд прошил девушку до самых кончиков пальцев, на руках и ногах, отдался в позвоночник, исторгая из губ Фабиолы жалобный вскрик. Она обняла колдуна за шею сильной рукой, так что впервые больно стало не ей, а ему. Лодинн на мгновение задохнулся, чувствуя, как под ним изгибается тело девушки. Для него это тоже стало небывалым происшествием — ни одна еще женщина не откликалась на него таким образом. И он отшатнулся от нее, как от чумной. На мгновение ему показалось, что это какая-то магия, ее особенное ведьминское зловредное волшебство или начало обращения в волчицу, но через несколько секунд он понял. Все было еще хуже — в его понимании. Жена, которую он желал только истязать, получила удовольствие.       Лодинн торопливо оделся, не глядя на распластанную в пене простыней Фабиолу, и выбежал вон так поспешно, как если бы в комнате осыпался потолок.       Биби осталась. Она лежала, чувствуя странную истому во всем теле, как бывает после долгого заплыва в реке. И в то же время, сходство она находила только отдаленное, и только в мышцах. Умиротворения, как от воды, не наступило. Биби почувствовала себя на удивление легко и расслабленно, и в то же время ее объяло омерзение — будто после рвоты.