Ночь, как могила, темна

Век расшатался — и скверней всего, Что я рожден восстановить его! Уильям Шекспир, «Гамлет»

      Корабль взрезывал волны, и только всплески у бортов, да покачивание палубы напоминали пассажирам, что судно движется. Над головами было все то же небо, внизу — серебряная от отблесков простыня моря. Еще до конца первой недели большинство путешественников утомились от этого зрелища, кого-то скрутила морская болезнь, а у матросов глазеть на волны не было ни времени, ни желания. И только Биби зачарованно пила взглядом незнакомую стихию. Казалось, она готова вечно вот так стоять, перегнувшись через борт палубы, насколько возможно. Элпин не отходил от своей спутницы, чувствуя ответственность за нее. Для королевы Биби была уж очень беспечна! Несмотря на то, что суша осталась вдали, это вовсе не означало, что вместе с Эльзилом девушка покинула всех своих врагов. Достаточно ли глуп новый король, чтобы не послать наемников за головой непокорной жены? И насколько простирается его колдовское могущество?       Элпин нервничал почти круглосуточно. С парой вооруженных головорезов он бы справился. С десятком — при самом удачном раскладе — сомнительно. А уж что делать, если Фабиолу прямо перед ним поразит магическая молния, он вовсе не знал. Однако ничего лучше, чем оставаться подле нее, он не придумал.       В конце концов, ее общество вполне развлекало его. На корабле не было иного занятия для них — только переживать и разговаривать.       — Мне немного стыдно. Я отобрала шанс у Элишки. — сказала однажды утром Биби.       Они, как обычно, стояли на палубе. Девушка смотрела на волны, омывающие борт корабля, а Элпин наблюдал за тем, как движутся ее темно-фиолетовые глаза. Она словно читала воду.       — Так-то оно так. Но если б я выкрал ее, как и планировал, что бы случилось? Мы бы… ну, поженились где-нибудь в глуши.       Элпин в задумчивости покусал губу. Теперь план, меньше недели назад так восхищавший совершенством, казался безумием и чушью.       — И, если повезло, прожили бы какое-то время в мире и спокойствии. Или нас бы поймали шпионы Лодинна и вздернули на ближайшем суку. — Молодой человек бросил короткий взгляд на Фабиолу, следя за выражением ее лица. Девушка слушала внимательно и сосредоточенно, — а ты даешь надежду. Ты можешь освободить всю страну, не так ли?       — Я приложу все свои силы. — Биби прижала руку к груди. Там, за плотной пластиной корсета она спрятала несколько листков, украденных у Лодинна. Она думала, что найдет в них ответы на волнующие ее вопросы, но даже не ожидала, что действительно узнает все до последней капли. И что это ужаснет ее. Иржина по ее просьбе вырвала из гримуара несколько страниц, и оставалось только гадать, когда колдун обнаружит, что в фолианте чего-то недостает.       — Понимаю. Он дурно с тобой обращался, ты хочешь отомстить.       — Не знаю. Можно ли что-нибудь исправить местью? Прошлое? Уж точно нет. Мои чувства? Кто может сказать наверняка? Однако тебе не менее очевидно, чем мне, что Лодинн опасен. И единственный способ спасти от него весь мир — убить его. Любая тюрьма для него не преграда. О мирных переговорах я даже не заикаюсь.       — Что ж, по крайней мере, ты — женщина, а женщины умеют извернуться, чтобы выжить.       — На что ты намекаешь? Да, эльзильские женщины слабее мужчин, их глупые суеверия приказывают им всякие рискованные нелепости, все деньги сосредоточены в руках мужа, отца или брата, но никак не у них. Отсюда страх. Отсюда умение втереться в доверие. Нам ли осуждать их? Я уже видела, как гордый граф погиб без пользы, зато успел во всеуслышание сказать, как он не согласен. Порой Лодинн — больше стихия, чем человек. Кричать ему в лицо — самоубийство.       — Звучит скверно. Так может, ты могла бы вернуться в Эльзил и шпионить для Апима? Я бы устроил это, ну, представили бы твой побег как похищение…       — Забудь, — Фабиола покачала головой, — я бы не смогла так, как эльзильские девушки. Я плохо мимикрирую. Я волчица, я предпочитаю загонять свою жертву.       Она замолчала, наклонив голову немного вперед. В потемневших глазах девушки действительно пролядывало нечто хищническое, и в голове у Элпина сами собой прозвучали слова, которые, как он подозревал, она хотела сказать, но не договорила: загоняю, а затем вгрызаюсь в горло зубами.       Биби росла в общине ведьм, но мать-апимка научила ее тому, что знала сама. Для Фабиолы и грубый натиск, и безвольная покорность казались равной глупостью. Она не понимала ни мужчин Эльзила, ни женщин. Как выживают в Апиме, она не знала, как выживают в Эльзиле, ее не устраивало. Ей предстояло найти свой собственный путь.       — У тебя есть план, как уничтожить Лодинна?       — Пока нет. Но он будет. Так или иначе, я все еще твоя королева, и на земле Эльзила, и на песке Апима, и на воде. Я могу тебе приказывать, если захочу. Если мне нужно будет, чтобы ты вернулся в столицу…       Элпин понимал, что она права, также прекрасно зная, что она тоже колдунья, как и пугающий всю страну Лодинн. Однако отношение к королю у Элпина было совсем другое, нежели к королеве. И теперь она улыбалась, показывая, что шутит.       — Нет нужды в приказах, если можно просто попросить, не так ли?       — Ты просто золотце, — рассмеялась девушка. Ветер, созданный ею самой, играл ее длинными рыжими волосами, и Биби каждый раз немного удивлялась, когда видела эти незнакомые алые пряди. После неприятных воспоминаний о Лодинне Элпин выглядел для нее милее, чем прежде.       — Ты ведь понимаешь, кто я? Лесной разбойник, бунтарь, шпион… — Элпин невольно закусил губу в смятении и покачал головой.       Биби повернулась к нему лицом и плечами, протянула руку.       — По крайней мере, ты хорошо делаешь свою работу, — ее пальцы скользнули по его щетинистому подбородку.       Элпин не понял, что девушка имела в виду.       — Грабить и шпионить — эту работу?       Она не ответила, увлеченная новым заклинанием. Когда ветер ослабевал, она перебирала в уме нужные слова, едва заметно шевелила пальцами — и паруса вновь надувались. А ведь я могла бы сказать, что это не магия, а милость Айне, думала Фабиола, могла бы — но не скажу.       Молодой рыжеволосый матрос, проходя мимо с бочкой на плече, подмигнул и улыбнулся Биби. Она отстраненно отметила, что он красив… Странно было только что произошедшее с нею. Мужчины, которые интересовались ею — в общине ведьм все было не так, ее никто не выбирал, а Лодинн, Северин и другие… о, те терзали ее, это никак не походило на то, о чем пелось в песнях.       Элпин видел, что Биби нравится и пассажирам, и команде, каждый был бы не прочь познакомиться с нею поближе. Королеву в ней не узнавали, но прекрасно видели молодую женщину, явно пытающуюся наверстать в этой жизни нечто упущенное. Однако она сама даже не догадывалась, как притягательна — даже не милым личиком, хотя хорошенькой ее действительно можно было смело назвать, но в большей степени всем, что было в ней от народа керкеси. То, что эльзильцы сделали оскорблениями — волчий аппетит, волчья распутность, в ней приобретало вид очаровательных чудачеств. Как она ловила губами последние капли в бокале! Как смело грела на солнце голые лопатки… Для нее не было ничего странного или пошлого в том, чтобы попросить первого встречного расстегнуть ей платье на спине. Эльзильцы, для которых нагота всегда подразумевала секс, а секс неизбежно значил грех, остались для нее непонятыми, а ее жгучая витальность легко открывалась любому, кто желал поддаться живительному влиянию оборотницы.       Биби и не думала, что ее поведение можно счесть провокационным, уж тем более не замечая, как пялятся на нее все мужчины корабля — никто не вел себя с ней так грубо, как Лодинн с его приспешниками. Других отношений она на практике не знала. А песни… что песни? Биби уже помнила хорошо одну только балладу «Рыцарь-беда», а та звучала вполне согласно ее грустному опыту.       — Видишь? — сказал Элпин, кивнув на спину матроса. — Он находит тебя прекрасной, даже не зная, что ты королева двух земель…       — Я презираю красоту, — от молодого человека не укрылось, как дернулся нерв у носа Фабиолы. Он смотрел на ее лицо — вдумчиво, внимательно, не понимая, как она, такая восхитительная, может ненавидеть то, чем наградила ее природа? Молодой разбойник позабыл, что когда королева скинула капюшон в лесу, он счел ее простушкой без капли изящества в лице. И оказался прав. Биби не могла похвастаться правильностью черт, да и гармонией тоже, но в ней было то, что через несколько столетий виконт Молмор назовет «привлекательностью» — неуловимое очарование, которое нельзя описать и определить.*       Желая переменить тему, Биби попросила Элпина рассказать ей о его связи с Элишкой.       — Да рассказывать особенно нечего… Мы не были знакомы до встречи на… Вашей свадьбе, миледи. Я знал, что она дочь графа, она в беде, и, ну… довольно хороша собой.       — И за ней неплохое приданое? — Фабиола снова оперлась локтями на борт, вдыхая терпкий морской воздух. Он совершенно отличался от прибрежного и, тем более, лесного, и все же что-то в ветре было такое, что заставило ее вспомнить о ведьминской общине и затосковать.       — Этого я не знаю, к тому же, не тешил себя надеждой, что отец не отречется от нее, как только на престол взойдет Лодинн. Мы же кое-что слышали о нем, — Элпин хохотнул, наклоняя голову. Он хотел сказать «не в лесу же живем», но именно в лесу они и жили. — Я написал ей письмо со стихами, она ответила, и я пообещал спасти ее от страшной участи пленницы.       — Но не исполнил своего обещания. — Элпин вздрогнул и смешно наморщил лоб, и Биби устыдилась своего упрека. Он предал Элишку ради нее, могла бы быть благодарна…       — Я не это хотела сказать, прости. Надеюсь, Элишке у Лодинна будет не так плохо, как мне.       По крайней мере, ее друзья из высшего света знают, где она. И попробуют защитить в случае опасности, разве не так? Биби вовсе не была в том уверена, но искренне надеялась, что права. Ее саму ведьмы, если б знали, что она в беде, спасли бы без промедления.       Биби раскаивалась в своей резкости и повернулась к Элпину, чтобы сказать еще что-то в свое оправдание, и тут он шагнул к ней, готовый приобнять. В первую секунду девушка не поняла, что происходит, но когда он совсем надвинулся на нее, догадалась.       — Ты чего?       Биби толкнула молодого человека в грудь открытой ладонью, отстраняя. С чего вдруг ему удумалось поцеловать ее? Он видел что-то в ее глазах, слышал что-то в словах, вот только ничего там не было. И никаких поцелуев она не хотела.       Лодинн на его месте продолжил бы натиск, Гидеон, должно быть, тоже, но Элпин отстранился. От стыда и ощущения неловкости он залился краской, снова забавно вздергивая брови, но, очевидно, не обиделся, только смутился.       — Я догадываюсь, что с тобой произошло. Ты обескуражена, ты чувствуешь себя слабой…       — Нет, — Биби повернула к нему голову так резко, что волосы веером перелетели с одного плеча на другое, блеснув на свету, как пролитое вино, — я больше не чувствую себя слабой.       Элпин задохнулся, словно ему в лицо ударила волна упругого степного ветра. Магия то была или просто сила угрюмого взгляда Фабиолы, он не знал.       — Лодинн не сломил меня. Он сделал меня мудрее и взрослее. Он дал мне опыт. Видит Айне, я бы предпочла обойтись без него, но раз уж я теперь королева, то мне лучше быть ожесточенной.       С Элишки, с романтического наивного плана они вновь перешли на обсуждение оставшегося в Эльзиле зла. Оставшегося, что особенно страшно, на троне.       — Это все равно очень опасно. У нас нет плана как такового, нет уверенности в том, как нас примут в Апиме. Только твоя решимость, а этого мало.       Элпин, увы, был прав. Биби чувствовала, как качается под ногами палуба, и все будущее ее так же: зыбко, неопределенно. Так и норовит повергнуть ее неуверенным качанием. Но неопределенность с неизвестным исходом нравилась ей куда больше, чем неминуемая тирания от руки Лодинна.       — Ты не можешь его просто простить? Ради дела?       — Никак не могу. Я же волчица. Разве известны тебе волки, которые прощают? — То ли Биби говорила о настоящих животных, то ли об оборотнях Апима. Ни с теми, ни с другими Элпин близко не был знаком. — Я делаю это не ради мести, но и отрешиться от воспоминаний у меня нет душевных сил.       — Понимаю. Но подумай, ты сама сказала, Лодинн — самый страшный человек во всем Эльзиле.       — Нет, — Биби сжала кулак, — самый страшный человек — это я.       Элпин сознавал, что собеседница, вполне возможно, права. Она выглядела решительной и стойкой, молодой человек усомнился, отступится ли она когда-нибудь? Перед лицом смерти хотя бы? Что напугает ее или измотает настолько, чтобы пожелать отказаться от битвы? А то, что она королева двух земель, давало ей в руки рычаги, о которых Барсуки и мечтать не могли! К тому же, Апим не признал бы Лодинна королем без коронации по айнианскому обряду. Брак с Биби ничего не решал.       На миг Элпин, углубившись в размышления, тоже загорелся этой жаждой действия, не только во имя расплаты за свое утраченное будущее и ужасное прошлое. Но также подумал, что лидер Барсуков должен воспользоваться прекрасной возможностью сделать добро для своей страны. Не этим ли он занимался, вредя ставленникам Фредерика?       Нет, нет. С Фредериком было иначе. Он не владел колдовством и, хоть и вел себя как грязная свинья, не доходил до таких извращенных зверств, как Лодинн.       — Я… Я не знаю… Может быть, после того, как мы прибудем в Апим, мне будет лучше вернуться? Я мог бы помочь тебе информацией из Эльзила. Я читаю в твоем взгляде жажду войны. Боюсь, я недостаточно храбр и силен для того, чтобы вступить в неприкрытое противоборство с Лодинном.       Биби отвернулась в этот момент, но Элпин все равно видел край ее губ, плавный скат лба…       — А я — достаточно.       Она скривилась, вскидывая подбородок. Ненависть королевы может быть страшна, гнев ведьмы ужасен, но Биби была и той, и другой одновременно. И не забывала об этом.       — Знаешь, я не сопротивлялась иногда просто потому, что это означало, что я буду хорошей. Я больше не хочу быть хорошей, я хочу быть живой. И в безопасности. Но для этого сперва нужно рискнуть жизнью и спокойствием.       Он не слышал, что она говорит. Ветер уносил ее слова и гнал их над водой в сторону Эльзила. __________________ * Это намек на то, что в Мире Древа виконт Молмор — аналог художника Хогарта, описавшего явление grace (привлекательность) в художественном искусстве.