Умереть было бы проще....

— Дэймон, — кричала я в пустоту онемевшими губами, — Дэймон! Дэймон, пожалуйста, — не узнаю свой голос, — Дэймон! Несколько секунд назад я держала его за руку, всего на несколько секунд я поверила в то, что счастье возможно, и он будет со мной. А потом я проснулась….. Меня вырвало в эту реальность с треском и отчаянной болью. Мой тихий выдох из спазмированных легких и я распахнула глаза, тут же наткнулась взглядом на спящее лицо Клауса. Голова плохо соображала о том, что он здесь делает, почему спокойно спит в моей комнате и на моей постели и почему вся моя одежда мокрая, а лицо в слезах? Плохо соображая, вытаскиваю заледеневшую руку из полов намокшей кофты и едва прикасаюсь к краешку его ресниц. Пушистые, совсем как у Дэймона и каждую секунду я жду, когда же он проснется. Ведь он не может не чувствовать биения моего сердца. — Клаус, — едва заметно толкаю его в плечо обтянутое черной футболкой и замечаю, что он так и не переоделся, видимо все это время, проводя со мной. Вспоминаю все, и как он ворвался в мою комнату, говоря о том, что Хоуп пропала, и как голову кружило от яда в крови и как я падаю в его руки и образ в моей голове, смешивается с образом старшего Сальваторе. Если бы меня спросили, насколько сильно я любила Дэймона, я бы ответила — до боли и безумия. Но что было то безумие по сравнению с тем, что сейчас я лежу на одной кровати с гибридом, трогаю его лицо и не убегаю прочь как напуганная дурочка? — Клаус! — мужчина пошевелился во сне, но так и не проснулся. Должно быть, со мной он чувствует себя в безопасности? Он странный, хотя чему удивляться, какой вред первородному может нанести человеческая девушка в полуобморочном состоянии? На смену этой приходит другая, более гадкая на вкус мысль — как он не брезгует засыпать со мной? Потная, в одной растянутой футболке с растекшимся под глазами макияжем я выгляжу жалко. — Клаус! — наконец я вижу, как дрожат пшеничные ресницы, и он открывает глаза. У него странно пульсирует зрачок, почти вертикально, как у зверя и затем сосредотачивается на моем лице, сканируя темные круги под глазами и распухший от плача нос. Еле заметный рывок и подушечки его пальцев проходятся по нежной коже моих век, снимая колоссальное напряжение и заставляя на несколько секунд прикрыть глаза. Сдерживаю порыв как кошка потереться о хозяйскую ладонь. Не потому что не хочется, а потому что нельзя. Не правильно. — У тебя что-то болит? — голос глухой ото сна и совсем не такой жестокий, каким он обычно бывает. Перехватывает дыхание и как совпадение, несомненное совпадение, головная боль, пульсирующая в висках, отступает. Он рядом, это должно пугать! — Елена? Болит? Я киваю головой, рефлекторно еще раз соприкасаясь с его теплой рукой. А разве это не самое главное? Правда, болезненна, но разве это не самое главное признаться в этом самой себе. Я помню, как долго я отрицала возникновение чувств к старшему брату своего парня и какую боль я причиняла им обоим. Какую боль я причиняла себе. — Голова болит, — перевожу дыхание, — сильно. Его тело отстраняется от моего и становится холодно и почему-то страшно. — Выпей, — Клаус протягивает мне стакан с мутной зеленоватой взвесью и ужасным запахом, я невольно отстраняюсь, — Елена, тебе это необходимо. В твоей крови достаточно яда для того чтобы убить и воскресить тебя трижды. Если бы Хоуп не обучали ведьмы, и она не знала какие травы нужно собрать, ты бы уже была мертва окончательно Гилберт! Это его упоминание моей фамилии и то, каким тоном было сказано, вернуло меня к действительности. Почему? Да потому что так было и раньше. Вернулось его презрение. Я делаю два больших глотка и давлюсь кислой пеной накопившейся тут же во рту, но продолжаю вливать в себя вонючую жидкость. — Умница, — издевательски трепет Клаус меня по голове и забирает из моих ослабевших рук стакан, — голова сейчас пройдет. Киваю, спешно оправляя спутанные клочья волос на голове. Боль все еще издевательски бьет в виски, накатывая тошнотворными комьями к горлу. Кашляю. Мне не впервой ощущать физическую боль, но в этот раз так плохо не из-за этого. Я пробегаюсь взглядом по краю его тату в виде птиц выглядывающему в вырез футболки. Черт бы побрал шестидесятилетнее воздержание, но в больной голове сейчас мелькают смешанные образы. Мэт, Стэфан, Дэймон. Голова идет кругом, и я откидываюсь на подушки. — Спасибо, пытаюсь я разрушить вакуум, собравшийся вокруг моей головы, и вновь почти теряю сознание, останавливаемая лишь прикосновением его пальцев к своим вискам. Они не холодные и не горячие, теплота его кожи сейчас именно то, что мне и нужно и не удержавшись, я вновь заглядываю в его глаза. — Почему? Он точно понимает мой вопрос. — Именно об этом меня просила ведьма Бэннет. Закусываю губу, чтобы не разрыдаться. Весь мир, все зыбкие пески под моими ногами сейчас ускользают прочь от меня во мглу. Я теряюсь, да что там, я и так все потеряла. Я потеряла не только тех, кого люблю, я сейчас, именно сейчас в голубом цвету потеряла ту часть Елены, что еще могла выжить.