Умереть было бы проще....

Досмотрев, как догорает корешок книги, я сделала последний судорожный вдох и приняла тяжелое для себя решение. Следует доверять не Бонни, которая несомненно была одним из самых дорогих для меня людей, нет, если бы я сама не чувствовала, что Клаус изменился, не поверила бы ничему из ею написанного. Но он изменился. Не знаю почему, не уверена что и сама Бонни знала, но теперь заглядывая в бледные глаза гибрида, я могла с уверенностью сказать, что в них видела. Надежду. Точно помню, когда именно полюбила Дэймона. Жестокого, кровожадного, отчаянно безрассудного. Ровно тогда, когда в его глазах появилась надежда на то, что он сам может стать лучше. Без моей помощи, не ради того чтобы завоевать мое расположение, а лишь потому, что это важно для него самого. У Клауса есть дочь. У Клауса прекрасный дом. Хоуп — надежда. Его надежда. — Что сжигаем? Я буквально подпрыгнула на месте от неожиданности. — Напугал? — гибрид оперся о стену и мерно попивал что-то из фарфоровой кружки, - Чаю? Я непонимающе уставилась на него во все глаза. — Елена, я всего лишь спросил, не выпьешь ли ты со мной чаю, не стоит на меня так смотреть. Тряхнув головой, я в нерешительности дала свое согласие на совместное чаепитие и почти тут же в руках мужчины образовалась вторая кружка. А это означало, что он все это время следил за моим путешествием из комнаты и решил таким образом отвлечь меня от грустных мыслей. Или мне просто хотелось верить, что кому-то до меня не все равно. — Спасибо, — он все еще выжидательно смотрел на меня, — это записи Бонни рассказывающие мне о последних шестидесяти годах. Сказав, я тут же поняла свою глупость, ведь блокнот хранился у Клауса, велика вероятность, что он его уже прочитал. — Вот как, — гибрид задумчиво почесал подбородок, —, а почему сожгла? Сделав большой глоток обжигающей жидкости, я начала согреваться и совсем не хотелось отвечать на его вопросы, хотелось просто побыть в тишине. — Так легче, — еще один глоток, — просто стоит покончить с прошлым и думать, как мне жить дальше. Я же не могу всю оставшуюся жизнь обременять вас с Хоуп. Клаус лишь усмехнулся. — Человеческая жизнь коротка, Елена. Для нас с дочерью, это все равно, что хомячка завести. Было видно, что он не хотел обидеть меня этими словами, но моя жизнь для него представлялась именно так. Всего лишь жизнь насекомого, такая же короткая и малоинтересная. — Понимаю, — зачем-то подытожила я его выводы, — как думаешь, мне приятно от этого? Он передернул плечами, смотря куда-то выше моей головы и едва улыбаясь. И нужно заметить, эта отвлеченная ненавязчивая улыбка ему очень шла. — Я часто забываю о том, что ты не Катерина и уже не вампир. Твоя жизнь вообще нечто невообразимое, Гилберт! Я сам лично убивал тебя, потом ты стала вампиром, была двойником, спала волшебным сном и теперь просто обыкновенный человек. Это много даже для такого как я, а для человеческого существа, — он тоже сделал большой глоток, видимо, чтобы заполнить тишину и подумать, как описать свои чувства, не раня меня, — я уважаю тебя, Елена. И да, я уважал ведьму Бэннет, она спасла мою дочь, была настолько сильной, что смогла в одиночку противостоять ковену Нового Орлеана. Она любила тебя так сильно, что пошла на подобный риск. Кроме дочери, так меня не любила даже собственная семья. И теперь, — глоток и шаг ко мне на встречу, — я смотрю на тебя Елена и больше не вижу той жалкой человеческой девушки, что заменила для меня Катерину, я вижу существо, которое вызывало к себе подобную любовь. Так что будь любезна, Елена, не смей при мне говорить о том, что ты не достойна, находиться в этом доме и занимать мое время. Он был в нескольких шагах от меня и его близость вновь пугала. — Но, — я не знала, как выговорить то, что чувствовала. — Ты боишься? — Бровь выгнута дугой. — Нет, — честно ответила я, беря это признание из глубины души. — Тебе плохо здесь? Трясу головой, даже не зная как ответить на это. Конечно же, нет, ведь здесь как нигде более я под защитой. А это эгоизм, ведь я боюсь за себя и не думаю ни о ком более. — Нет. — Тогда в чем твои проблемы, Гилберт? Ставлю опустевшую кружку на полку возле камина и отворачиваю лицо, от Клауса боясь ляпнуть что-то, за что потом будет стыдно. С ним я вообще чувствую себя глупой маленькой девочкой, которая никогда не достигнет ни его жизненного опыта, ни цепкого ума. — Вот в чем твоя настоящая беда, Елена, ты боишься признаваться даже сама себе в том, чего ты по-настоящему хочешь. Верно? Я пожимаю плечами, ежась от вновь вернувшегося холода. — Срочно найди ради чего жить, Елена. Даже люди могут быть монстрами, если теряют все, ради чего не стоило бы ими становиться.