Умереть было бы проще....

— Дай сюда! — Марсель дернул дневник в моей руке на себя, — Кто тебе дал право читать его? Не поняв столь бурной реакции, я поправила выбившуюся прядь волос за ухо, и отошло подальше от агрессора. — Клаус его мне дал, а в чем проблема? Лицо вампира скривилось в зверской усмешке. Какими же страшными могут быть потусторонние существа, когда они хотят запугать жертву. — Ты не часть семьи, тебе не позволено читать их записи. Кто тебе, — он двинулся на меня всем телом, — дал право лезть в дом? Кто тебе, жалкая ты дура, дал право считать себя ценной для него? Он буквально сочился ненавистью, но я так и не решила для себя почему? То ли сходство с Кэтрин, то ли близость к Клаусу, а может он просто ненавидел любого постороннего? Или же чего проще, это его поведение было следствием болезненной, странной и пугающей ревности? — Я не сую нос в чужие дела, я всего лишь хотела прочитать его дневник с его же разрешения и не думаю, что ты можешь оставить его у себя. Думала, меня сейчас ударят. — Что? — Марсель, — я говорила тихо, почти шепотом, — отдай, пожалуйста, тетрадь, я пообещала ее вернуть на место к вечеру. Зачем это мне вообще? Просто хотелось знать, чем занимался мой гибрид сто, двести, тысячу лет назад? Кого он любил, с кем воевал (а с кем он только не воевал), каким эпидемиям был подвержен и как плохо или хорошо ему, когда-либо было?! — Поднимайся в свою комнату, Елена! Почему он мне приказывает? Запоздало вспомнила, что не стоило с ним спорить, ведь Хоуп на свидании, а Клаус на городском собрании и вернется только затемно. — Хорошо, — решила я отступить. Почему произошло, так как вышло, я не поняла. Быть может шелест моих волос, стук плоской платформы туфель о паркет или хрип дыхания спровоцировал вспышку насилия, но в следующую секунду я уже была мертва. Так никто не хотел. Никто, даже сам темнокожий вампир, не планировал. Никто не мог ожидать, что простой толчок в спину и моя абсолютно человеческая координация послужат тому, что нога подвернется и головой я ударюсь четко о косяк двери. Небывалая сила удара бьет в висок и ломает шею. Боль? А что вы сами знаете о боли? Если вашу шею ни разу не ломали, а в мозг разом не поступало такое количество крови, что перед глазами все алеет, вы ничего не знаете о насилии. И, слава Богу. Поверьте, нет ничего романтичного в том, что ты становишься жертвой, побитой, искореженной, в гематомах и ссадинах на теле. Нет ничего особого в том, что тебя спасают. Почему? Потому что ты вдруг становишься зависимой от этого, ты веришь, полагаешься на то, что и в этот раз и в эту минуту, твой черный принц придет и спасет тебя. Не придет. Именно в тот момент, не придет. — Эй! — услышала я его окрик, но было уже поздно. Помню, как падало мое тело, а потом где-то перед внутренним взором падал дневник старинный Клауса. Помню как, понимая, что все подходит к концу я силилась воскресить самый дорогой для себя образ. И даже тут я предала всех тех, кого против воли оставила в прошлом. Я оставила их. Я уснула. Джэр, мама, папа, Дженна, простите. Их больше нет. Меня больше нет. А тех, кого нет, так легко забыть, особенно если живешь на свете достаточно долго. Бонни, спасибо за подарок. Ты была той, кто точно понимал, что нужно для моего счастья, да жалко я так и не смогла воспользоваться им сполна. Дэймон…. Мой Дэймон…. Все было таким липким и знакомым, что хотелось, но не было возможности рассмеяться. Здравствуй смерть, заждалась видно ты меня?