***
- Простите меня, миледи, но ваше поведение недостойно монаршей особы! Ханс не испытывал страха, высказывая свое мнение юной королеве, которую он перехватил вскоре после окончания этого возмутительного танца. Было к тому несколько причин: во-первых, такое мнение было не у него одного, и многие другие мужчины, собравшиеся в зале, тоже, отойдя от первого шока (и настигнувшего многих прилива похоти), начали негромко роптать, поговаривая о том, что не пристало королеве позорить себя подобными танцами – в этом им вторили и те из женщин, которые не молчали, про себя думая, что предпочли бы подобные танцы скучным вращениям, обычно принятым при дворах; во-вторых, недавно у него состоялся достаточно интересный и внушающий определенную уверенность в себе разговор с господином Варавским, продолживший их недавнее знакомство на лучшем постоялом дворе, в котором оба, как оказалось, арендовали жилье на время пребывания в Эренделле; и, в третьих, в большинстве цивилизованных стран, попадающих в сферу влияния ордена Южного Креста, даже короли предпочитали считаться со мнениями его официальных представителей – таких, как Ханс, которому на время коронации и последующих дипломатических действий в северном королевстве был пожалован титул лорд-протектора. И потому он без опасений, пусть и в мягкой форме, отчитывал Эльзу, которая, кажется, не вполне понимала, что происходит, но поддавалась, реагируя на уверенность мужчины в своих словах. Ему не впервой было ощущать власть, что дает над людьми слово, произнесенное с верой в его правдивость и значимость; он любил это чувство. - Вам стоило бы подавать пример своим подданным, миледи, - продолжал он, закрепляя успех, видя, как мечется взгляд только что столь свободно и живо танцевавшей королевы, вновь превращаясь во взгляд загнанного в клетку зверька, который Ханс сразу разглядел сквозь маску холодной уверенности в себе. – А не сподвигать их сходить с пути благочестия. Полагаю, вам следовало бы исповедоваться после бала – я готов, волею Господа Нашего, принять на себя вес ваших грехов, освободить от них вашу душу. Да, теперь королева окончательно «поплыла» - Ханс уже не раз видел, как люди сдаются под натиском, после чего с ними можно делать все, что только душе угодно. Отличный первый шаг к исполнению плана, который у него появился – если Эльза станет прислушиваться к его словам и воспринимать их, словно бы исходящими из уст самого Господа, вещающего сквозь своего преданного слугу – все станет куда проще. И тем удачнее было, что этот проклятый варвар наконец убрался куда-то на другой конец зала, столкнувшись со стайкой юных девиц, ищущих себе знатного жениха. Он мог бы все... - Когда я отправился в далекие северные земли, меня вели саги о мужчинах, что прямы духом и куда искуснее на поле брани, чем за столом переговоров – и о морозорожденных девах, способных дать в бою фору десятку мужей, да еще и с языками, не менее острыми, чем их мечи. Второе я нашел, а вот с первым, кажется, какие-то трудности. Я разочарован! ...испортить. Варвар возник словно бы из ниоткуда, и Хансу на мгновение показалось, что львиная морда с насмешкой смотрит на него с его плеча. - Вам не стоит вмешиваться в богословские вопросы, сударь, - с трудов смирив охвативший его гнев, достаточно для такой ситуации спокойно ответил рыцарь, вспомнив все техники контроля сознания, которым его обучали в ордене. – Впрочем, возможно, и вам стоило бы задуматься о спасении души. Поймав затравленный, почти уже было погасший взгляд королевы, Саурон возмутительно осклабился, обнажая ряд белоснежных, ровных зубов. - Для человека, что не способен даже удержаться на ногах, ты говоришь слишком возвышенно, - бесцеремонно отозвался он, припомнив первую встречу с этим носителем бакенбард. – Проповеди всегда нагоняли на меня сон, особенно – когда их читают ради выгоды. Или я неправ? На мгновение Хансу показалось, что дикарь видит его насквозь – но разве это было возможно? - Все языки сделаны из мяса, - добавил он не вполне понятно, кажется, обратившись к какой-то из мудростей своей безумной родины. – Не стоит позволять пустословам и софистам обманывать вас, королева. - Я умею не только говорить, - в этот раз ощерился уже южный принц. – Вы слишком часто оскорбляли мою рыцарскую честь, сударь. Я требую сатисфакции! Резким движением стянув перчатку, Ханс хлестнул ей по слишком идеальному, по раздражающе-идеальному лицу нахала. Тот даже не поморщился, обратив на это досадное недоразумение не больше внимания, чем на комариный укус. Затем, смерив своего будущего противника взглядом, он негромко рассмеялся, кажется, предвидя для себя развлечение. - Согласно обычаям моей родины! – провозгласил он, явно зная, что, как представитель вызываемой стороны, мог определять порядок проведения дуэли. – Здесь и сейчас, любое оружие, без ограничений, до первой крови – или до гибели одного из бойцов, если первый удар окажется смертельным! Придворные ахнули. Да, когда-то под сводами этого зала яростные норманны и вправду разрешали свои споры в кровавых поединках, под взорами своего короля – но эта традиция уже давно уже ушла в прошлое. Неужели теперь она вновь возвращалась – пусть и по воле дикаря с юга? Неужели под этими сводами сталь вновь зазвенит о сталь?***
Королева могла бы своей волей остановить это безумие – но она лишь покачала головой, когда к ней подбежал герольд, умоляя прекратить происходящее. Он мог поклясться, что увидел на ее губах хищную, недобрую усмешку, и по спине мужчины побежала холодная струйка пота, когда он вдруг понял, что эта юная девушка, возможно, не уступает своему справедливому, но суровому отцу в неумении прощать обиды и ошибки. Танцевавшие до этого пары быстро очистили пространство в центре зала. Лишь несколько самых чувствительных барышень предпочли покинуть помещение – остальные образовали круг, в котором и должны были сражаться дуэлянты. В жилах большинства из собравшихся играла буйная северная кровь, и, как оказалось, было достаточно одной искры, чтобы разбудить в чопорных придворных ревущих от жажды крови грабителей и убийц прошлого. Анна, разумеется, была в числе тех, кто остался. Страх заставлял ее желудок предательски сжиматься – не такого она ожидала от своего первого бала! Но, тем не менее, все это, хоть ей и было стыдно в том признать, чрезвычайно возбуждало – и девушка еле удержалась, чтобы не начать подпрыгивать на месте, когда вышедший в круг медноволосый бог бросил свой взгляд прямо на нее, вновь, как ей показалось, подмигивая, как тогда, на пристани. Ханс уже вышел в круг, держа в руке длинную шпагу с витой гардой и широким, одинаково подходящим как для колющих, так и для рубящих ударов лезвием. Еще не ставший тем, что позже назовут espada ropera, этот меч прочно занял свое место в арсенале рыцарей Ордена как оружие для подобных случаев. Оценив мастерское исполнение клинка, Саурон одобрительно хмыкнул. Тяжелая львиная шкура была одним небрежным движением отброшена в сторону, тут же пойманная несколькими дворянами – и на свет явился клинок, который приготовил для этой битвы царь царей. И вновь многие не сдержали вздоха восхищения. В свете свечей и ламп блеснуло полупрозрачное, словно бы выполненное из хрусталя, - или же это был цельный алмаз невероятных размеров?, - лезвие клинка, чуть более широкое, чем у шпаги. Гарда же у него была простая, крестовая, выполненная из благородного орихалка. Ханс нахмурился. Даже его невеликих познаний хватало, что клинок, выполненный из алмаза, был бы, пусть и прочным, но невероятно хрупким. Но не мог же этот дикарь оказаться таким простаком!.. - Легенды гласят, что этот клинок был выкован из звездного света теми, кто пришел в мир до людей, - Аннатар воздел к потолку полупрозрачное лезвие, и блики от него разбежались по всему залу. – В последний час века до прихода солнца, величайший мастер города, что стоял за границами северных льдов, поймал последний луч, брошенный полярной звездой на отвергающей ее мир, и обратил его в лезвие, которым он надеялся убить рождающееся солнце. Город тот был разрушен жаром светила, а жители его обратились в призраков, что до сих дней ведут свою бесконечную войну в попытке вновь установить власть ночи. Он взмахнул мечом, и теперь по залу словно бы пронеслось морозное дыхание тех дней, когда дарующее миру тепло светило еще не родилось. - Я завладел этим мечом по праву силы, отправившись столь далеко на север, что само время там замерзает, а солнце – застывает на небе! – провозгласил златоглазый, поднимая пугающе-холодный взгляд на рыцаря. – Я оказываю тебе незаслуженную честь, обнажая против тебя столь благородное орудие. Цени это, человек. Миг – и он, сорвав тунику, которая могла бы стеснять его движения в бою, принял боевую стойку. Некоторые старики из собравшихся в зале дворян одобрительно хмыкнули, еще помня времена, когда воины разрешали споры между собой в круге равных, раздетыми по пояс и с оружием в руках; но, так или иначе, куда больший эффект это произвело на собравшихся в зале юных дам, даже тех, которые раньше были совсем не заинтересованы ходом грядущей дуэли. Теперь же большая часть из них тайком пожирала глазами поджарого юношу, застывшего в кругу равных с блистающим клинком в руке – симпатии их явно были не на стороне Ханса, и рыцаря, привыкшего быть в центре внимания, это неприятно задевало. Не тратя больше времени на ерунду, он агрессивно атаковал, и по его ловким движениям было несложно распознать опытного фехтовальщика. Саурон тоже легко двигался, медленно описывая круг и, между неожиданно жесткими для такого, казалось бы, легкого клинка, блоками совершая в воздухе рубящие движения, которые своей театральностью вызывали смешки среди смыслящих в искусстве боя зрителей. Первая атака и защита минули столь быстро, что, кроме самих участников дуэли, их почти никто не заметил. Ханс отскочил назад после блокирующего удара и снова сделал выпад, попытавшись достать казавшееся открытым левое плечо Аннатара. С этого момента бой начался по-настоящему. Клинки скрещивались вновь и вновь, с каждым молниеносным движением рассыпая блики – серебристые со шпаги Ханса и белоснежно-голубоватые со звездного меча Саурона. Дуэлянты то пригибались, то отскакивали в стороны, и их клинки с металлическим звоном сталкивались между собой один, два а то и три раза в секунду. С начала поединка прошла уже почти минута, а бойцы, казалось, даже не начинали уставать – только по виску рыцаря поползла еле заметная, поблескивающая капелька пота, выдающая, насколько напряжен он был в этот момент. Варвар же вообще словно был занял делом не более трудным, нежели светская беседа – в мгновения между атаками и контратаками он успевал посылать лучезарные улыбки и лукавые взгляды особенно остро переживающим ход боя дамам, салютовать болеющим за него дворянам и вообще вести себя в высшей мере неприлично. А завершающие удары, так же, как и в самом начале боя, следовали с такой скоростью, что зрители осознавали происходящее лишь несколько секунд спустя. Ханс возликовал – его противник слишком открылся, нанося очередной небрежный, размашистый удар, избыточный для отражения сдержанной атаки рыцаря. Все, что от него потребовалось в этот момент – резко развернуться правым боком, одновременно отпрыгивая в сторону, и выбросить вперед руку со шпагой, лишь немного не доставая до плоти варвара. Все в зале ахнули – и замерли, задерживая дыхание. Рыцарь собирался приставить клинок к горлу Аннатара. Он собирался спросить своим идеально поставленным голосом "Вы признаете свое поражение?" – а потом произнести короткую речь о великолепном, ошеломляющем мастерстве своего соперника, лишь немного уступающем боевым умениям бойцов ордена Южного Креста. Это наверняка произвело бы отличное впечатление на местных дворян, и укрепило бы уже возникающее влияние на королеву Эльзу, которая теперь точно поняла бы, насколько впечатляющий советник в духовных делах ей достался. Однако его планам проявить столь впечатляющее милосердие, увы, не суждено было сбыться. Ему не хватило лишь доли секунды, чтобы осознать, что Аннатар вовсе и не думал заканчивать бой. И лишь тогда он вспомнил слова варвара: «до первой крови». Он только-только попытался сдвинуть клинок в сторону, чтобы заблокировать возникшую угрозу – а его противник почти недоступным человеческому взгляду, слишком быстрым, чтобы быть реальным, движением перетек в сторону, уходя из-под нацеленного на него острия шпаги, и нанося сокрушительный удар ногой с разворота. Голова Ханса с негромким хрустом откинулась назад, и он полетел на пол, ослепленный жгучими слезами от ярко-белой вспышки боли в скуле. Кое-как проморгавшись, он сплюнул слюну, отдающую медью, и по солоноватому вкусу понял, что она окрашена кровью. Поражение? Неприемлемо! Зрение его начало понемногу проясняться, и Ханс увидел все такого же беспечного Аннатара, машущего рукой восторженно гудящему залу. Вот он повернулся к нему спиной, явно больше не принимая в расчет... Да, поединок был уже закончен – но гнев вновь захлестнул сознание рыцаря, заставляя его забывать о выставленных этим глупым дикарем правилах. У себя в ордене они сражались совсем не так – и уж точно никогда не поворачивались спиной к поверженному, но боеспособному противнику. В один миг ему стало все равно, что же будет дальше – победителей не судят, а ему представилась возможность, пусть, возможно, и ценой части своей репутации, избавить Эренделл, - а, значит, в этом случае и Орден, - от столь неудобной фигуры. Буквально подбросив себя на ноги, он перехватил шпагу, ринувшись в атаку. Один, последний удар, в который он вложил всю свою силу и свою скорость – люди в зале увидели лишь ослепительную вспышку чистейшей стали, что устремилась прямо в сердце пришельца из далеких земель. Уже ничто не могло остановить этот последний выпад, этот преобразующий энергию каждой мышцы, каждого сухожилия в один удар прием, которому Ханса обучил старый мастер – прием, которым, как говорилось в хрониках ордена, тот когда-то убил одного из кровожадных богов севера. В этот момент рыцарь не просто бил – он направлял в священный клинок силу своего духа, превращая благословенную сталь в нечто куда большее. Вспышка. Ханс скорее почувствовал, чем увидел, как Аннатар вдруг, в самый последний момент, обернулся, касаясь его гудящей от силы выпада шпаги самым кончиком клинка, отводя ее в сторону на сущие сантиметры – но достаточно, чтобы она даже не коснулась кожи. А затем все тело рыцаря пронзила обжигающая, удивительно холодная боль, когда звездный клинок пронзил его плечо, выходя из спины. Варвар будто бы приобнял своего противника в пародии на жест примирения – а затем брезгливо вырвал лезвие из его тела, позволяя упасть на колени. Ханс, глядя в пространство неверящим взглядом, машинально зажал рану рукой, чувствуя, как по его пальцам струится горячая кровь – но рану по-прежнему терзал холод, словно бы жуткий клинок заморозил ее изнутри. Варвар не мог отразить этот удар. И все же он это сделал, и теперь дуэль была окончена. Ханс апатично позволил тут же подбежавшим слугам увести его из зала и тут же, пока другие искали медика, перевязать рану. Для него бал был окончен.***
Рыцаря увели; королева великодушно повелела найти для него медика, так что за жизнь бедолаги, пострадавшего из-за нарушения правил дуэли, можно было не опасаться. Бал вновь пошел своим чередом; случившийся бой неплохо разогрел кровь собравшимся, и начавшее было стихать торжество вновь набрало былой размах. Аннатар, к немалому сожалению множества юных дам (к числу которых Анна ни в коем разе себя не относила, разумеется!) разыскал-таки свою тунику, да и львиную шкуру вернул на законное место, вновь начав ни к чему не обязывающее перемещение по бальному залу. Танцевать обычные танцы с придворными дамами он по-прежнему отказывался. Эльза же снова немного расслабилась. Теперь общение с дворянами, казалось, больше не стесняло ее так, как раньше – возможно, она поняла, что и в такой обременительной обязанности могут найтись свои приятные моменты? В танцах она тоже не участвовала, но, по крайней мере, больше не избегала светских бесед, которые с ней время от времени пытались завязать правители соседних государств. Она даже немного разговорилась с принцессой одной небольшой страны, расположенной где-то к югу от Эренделла – название ей почему-то не запомнилось, но и сама девушка, и ее жених, немного напоминающий уличного прохвоста в лучшем смысле этого слова, ей понравились. В общем, все шло как нельзя лучше – до тех пор, пока Варавский не решил вновь напомнить королеве о своем существовании. Он не мог допустить, чтобы этот бал, на который он строил столько планов, обернулся для него политическим крахом – по воле какого-то безумного варвара вкупе с рыцарем, неспособным выполнить даже простейшее задание! - Уже много лет Эренделл остается нашим ближайшим торговым партнером, - старик говорил вежливо и убедительно; королеве приходилось прикладывать все усилия, чтобы помнить о заветах отца, говорившего в своих записках, что любые дела с Варавскими стоит сводить к минимуму, не оскорбляя их, впрочем, полным отсутствием политических и экономических контактов. – И сейчас для наших государств настает тот самый момент, когда нужно решить – сможем ли мы пойти вместе к светлому будущему, к процветанию, или же окажемся по разные стороны баррикад мировой политики? Пожалуй, если бы герцог не обладал такой специфической внешностью, Эльза бы уже верила бы каждому его слову – но тут против него играл и возраст, и вид, который в Эренделле никак не мог ассоциироваться с честностью и честью. Так уж повелось, что северяне вообще не слишком жаловали выходцев из центральных областей материка, а идеально подогнанный мундир с орденами, как и чертовски характерные усы, подчеркивали его происхождение настолько ярко, насколько это было возможно. Оставалось только порадоваться, что гордыня Вараваского не позволила ему изменить своему любимому парадному стилю ради упрощения разговора с Эренделльцами. - Черные тучи собираются над Европой, но не ее одну накроет гроза, что может разразиться со дня на день, - старик, тем временем, перешел уже на свою любимую тему предсказания глобальной войны в старом свете. Неудивительно – некоторые его соседи всерьез, пусть и тайком, предполагали, что именно он и станет тем человеком, что первым прикажет пушкам открыть огонь, погружая континент в пламя. – И поэтому я предлагаю закрепить нашу связь в это нелегкое время, установить мост между севером и старым светом, крепкую, как никогда раньше. Королева, я предлагаю заключение династического союза между нашими государствами, во имя процветания и обеспечения безопасности обоих. Эльзу словно молния ударила. Вот такого она точно не ожидала; ей было известно, что Варавский пережил уже трех жен, но ни от одной не обзавелся наследником – многочисленных же дочерей он использовал для укрепления союзов со своими данниками. Но что он мог предложить Эренделлу? В северном-то государстве принцев был дефицит... Если только... - Вы благословите меня на брак с вашей сестрой Анной, - слова Варавского звучали жестко, почти бесцеремонно; это были слова человека, не привыкшего к отказам. – В наши тяжелые времена это решение будет оптимальным. Королева понимала, что находится не в том положении, чтобы отказываться. Она знала, что ее положение на троне сейчас шаткое, как никогда – поддержка народа была, конечно, в плюс, но мнение простых людей всегда просто изменить, а против кого-либо из левиафанов мировой сцены у Эренделла не было ни единого шанса. И все же она чувствовала, что не может так поступить со своей сестрой – особенно после всего, что ей пришлось пережить по вине Эльзы и ее проклятых сил. Это было бы неправильно. А Мелькор учил ее, что, однажды приняв неправильное решение, можно навсегда кануть во мрак. - Нет, - на выдохе, гордо поднимая взгляд, встречаясь им с поблекшими от прожитых в бесконечной войне лет глазами герцога. – Путь Эренделла будет иным. На мгновение она увидела на лице Варавского какое-то неверящее выражение – он словно бы не мог осознать, что она, правительница заштатного, неспособного похвастаться ничем, кроме долгой, в основном языческой истории, благородной и игристой северной крови, да потенциально находящихся в горных глубинах залежей ценных металлов, осмелилась отказаться исполнить его приказ – а иначе назвать его требование было невозможно. Затем его лицо исказила почти не скрытая гримаса злости. Да как эта выскочка смела ему перечить?! Только сегодня заняла трон – а уже мнит себя мудрее правителей многократно более старших, видевших мировую политику изнутри, проливавших свою и, в основном, чужую кровь в многочисленных войнах?! Для Анны это была бы идеальная партия, думал Варавский, буравя взглядом вновь нацепившую лишенную эмоций маску королеву. Восемнадцать лет – это слишком много для действительно выгодной партии. Вот будь ей четырнадцать – тогда королева могла бы еще надеяться сосватать ее какому-нибудь королю. Но сейчас? Варавский и так делал ей изрядное одолжение, закрывая взгляд на то, что товар-то, в общем-то, уже почти начал портиться! - Вы совершаете крупную ошибку, - наконец, его губы вновь растянулись в улыбке. – Наверное, вы забыли, что к чему в нашем мире – это простительно, все же это ваш первый день на престоле. Позвольте, я напомню. Мое герцогство обладает самыми продвинутыми оружейными технологиями в старом свете – мастера, не уступающие самому Леонардо, служат на моих факториях. Мой флот полностью контролирует все проходы с северной оконечности материка – и только мне подвластно решать, кто будет, а кто не будет водить свои торговые суда в морозных морях. Моя армия закалена в самых кровавых сражениях Европы, и ее солдаты не зря несут клеймо убийц и демонов. Я сотворил новую доктрину войны, и теперь весь мир вынужден подстраиваться под мои принципы. И, видите ли, королева, если мы с вами не придем к соглашению – оно все равно будет заключено, но уже полностью на моих условиях. Надеюсь, вы меня понимаете? - Безусловно, - Эльза кинула взгляд на Анну, которая в этот момент, не подозревая о том, что решается её судьба, угощала заморского царя Аннатара мятными пряниками, и непринуждённо над чем-то смеялась. – Но и вы должны понимать меня: я не желаю жертвовать счастьем моей сестры в угоду вашим политическим играм. Я слишком сильно её люблю для этого! - Любите? При чём тут любовь, это политика! – Варавский аж подпрыгнул от злого изумления; заметив куда смотрит королева он тоже бросил туда быстрый взгляд, с недовольством отметив рядом с принцессой варвара, который мог всё испортить, ибо до сих пор у многих в головах витал вопрос: кем же он приходится королевской чете, что так близко с ней общается? – Или вы просто уже ей нашли более выгодную партию? – он с намёком показала на Аннатара, который поливал пряники малиновым вареньем, уча этому радостную принцессу. - Моя сестра сама вправе строить свою судьбу! – холодная маска никак не вязалась с голосом, в котором скользили ледяные нотки – так говорит человек, уверенный в собственном превосходстве. Это не было упущено герцогом и никак не могло его порадовать, ибо могло означать, что за Эренделлом стоит мощь, о которой он не ведает... но как такое возможно? Если только... - И вы полагаете, что сомнительный союз с какими-то южными землями, который вы заключили, соблазнив юного царя, а теперь, понимая, что слишком стары, пытаясь ему подсунуть свою сестру, поможет вам в противостоянии с великими государствами? Это смешно! – Варавский уже даже и не пытался сдерживаться, желая только двух вещей: юную, красивую молодую жену и трон Эренделла, который обязательно перейдёт к нему по праву наследия и силы, если вдруг в результате несчастного случая с ней что-нибудь случится. - Да как вы смеете! – Голос королевы звенел от гнева. – Я никогда не дам вам согласия на брак с моей сестрой, даже если забыть про оскорбления, что вы нанесли ей и мне в частности – такое не прощают. – Эльза неожиданно вспомнила, что перчатки, снятые Гором во время танца, так и остались у её партнёра, а значит, силы её боле ничто не обуздывало. – Пойдите прочь! – неожиданно взгляд королевы из ледяного в миг стал более похожим на взгляд загнанной лани. - Вы так просто от меня не избавитесь! - Варавский сделал попытку схватить отступающую к дверям зала королеву за руку, но она в последний момент махнула рукой наотмашь с громким криком «Прочь!», и с её тонких пальцев сорвались острые льдины, образовав вокруг нее защитный полукруг. Словно звёздный свет сорвался с руки королевы и, ударившись об пол, превратился в ледяные шипы, прекрасные в своей холодной неприступности. Как давно Гор не видел подобного! Образы прошлого настолько ярко встали пред его глазами, что он не сразу смог отогнать видение. Как только он смог совладать с собой, как заметил искру понимания в глазах принцессы, которая тут же бросилась в сторону двери, где исчезла королева, которой вслед кричали обвинения в колдовстве и призывали поймать её, дабы предать аутодафе, как полагалось на «его родине». Судя по последним словам и торжествующим ноткам в голосе, кричал, в основном, Варавский, да его лизоблюды. - Бросить королевство в такой момент и убежать... Ну что за мир? – миновав еще один ряд ледяных шипов, рядом с которыми лежал, пытаясь подняться на ноги, напыщенный герцог, Гор поднял глаза к небу, замечая, что погода совсем не соответствует местному времени года – снег летом идти тут должен не был. Зная уровень силы Эльзы, он предположил, что с её применением, она быстро пересекла озеро и выпустила на волю стужу, пусть и сама того не осознавая. Снег подчинялся ей, и бежать по нему королеве должно было быть не сложнее, чем обычному человеку – идти по ровной мостовой; да и опасаться замёрзнуть королеве было нечего. За неё-то Аннатар был спокоен, а вот принцесса... К его счастью, она вернулась уже через десять минут, зябко потирая плечи. Видя это, Гор подошел к ней и, памятуя о преступной хрупкости тел человеческих созданий, накинул на плечи принцессы свой плащ-шкуру. Теплый, благодарный взгляд стал ему ответом. - Спасибо... – Анна плохо представляла, что должна сейчас делать, как принцесса, но точно знала, что должна делать как любящая сестра. И, подчиняясь воле сердца, а не разума, прошла в центр толпы. – Господа и дамы! Моя сестра не чудовище, она просто испугалась! Я найду её и мы вернём лето, а пока царь Аннатар станет регентом и наместником престола до нашего с Эльзой возвращения! Подайте мне коня. Сойдя с замерзшего фонтана, она, при помощи Аннатара, который молча подсадил её в седло, не оглядываясь выехала через всё ещё открытые ворота замка. И лишь ветер донёс ей слова, едва различимые на грани слышимости: «Будь осторожна...».