***
Эпоха Легенд, 1 год до рождения Солнца, 3.299.000 год до сотворения первого человека. Владения Стужи. За 4 субъективных месяца до событий в Эренделле.
В королевских чертогах гремел очередной пир – вернувшиеся из похода в нижние земли охотники принесли богатую добычу, и теперь, упиваясь льющимся реками терпким вином, хвалились своими подвигами, рассказывая всем об очередных чудесах, что открылись их взорам. Иногда вспыхивающее в небе северное сияние подчеркивало блеск их голубовато-белых волос, подчеркивая тенями узор голубоватых вен, виднеющихся из-под полупрозрачной кожи. Глаза кружащихся по залу ледяных дев, подобные своей чистотой горному хрусталю, сияли, жадно ловя каждое движение героев. Сам король был в ту ночь со своим народом – он никогда не пропускал торжеств, и сейчас жадно пил вино и жадно слушал истории из далеких земель. Юный и прекрасный, как и его подданные, он, коронованный венцом из серебра, кристаллов недостижимой чистоты и звездного света, громко, переливчато смеялся, целовался с лишь кажущимися холодными красавицами и обещал в следующий раз присоединиться к своим чемпионам в их походе. В этот раз, к сожалению, ему осталось остаться в городе – озаренные пророки вновь начали изрекать свои апокалиптические, но вместе с тем прекрасные предзнаменования, обещая скорое явление нового, во многие разы более яркого, чем все, виденное миром, светила, а вместе с ним – Тех, Что Придут Следом. Королева же отсутствовала на пиру, удалившись в свои покои, сказав всем, что намеревается вглядываться в образы будущего, являющиеся в небесном сиянии. Многие из творцов вечного города находили свое вдохновение в наблюдении за светилами и теми картинами, что являлись в недостижимой вышине – и творения их были столь совершенны, что смертное сознание разрушилось бы от одного взгляда на них. Многие из рыцарей полярного сияния тоже отсутствовали на пиру, охраняя ее покой. И чемпионы короля уж точно не грустили по этому поводу – высокие, закованные в блестящие полуночные доспехи фигуры с появляющимися по одному велению мысли полупрозрачными, сотканными из света самой яркой из звезд клинками всегда привлекали слишком много внимания, и многие из юношей и дев вечного города мечтали о том, чтобы разделить ложе с кем-то из этих героев. Но не все из них посвящали свою жизнь беззаботным, лишенным самого еще не родившегося понятия нравственности и морали развлечениям. Рыцарь Алькор, лишь недавно пожалованный благородным титулом и звездным клинком, сотворенным рукой и волей самой блистательной королевы, спешно шагал по темным, проложенным в глубине ледяной скалы, из которой рос вечный город, коридорам. Шаги его сопровождались негромким лязгом подошв о слежавшийся за многие века до состояния камня черный лед – и по ним, а еще по тому, как рыцарь пытался сдерживать рвущееся из его груди неровное дыхание, можно было догадаться, что он бесконечно волнуется. Самый юный и самый слабый из претендентов на вступление в ряды благородных телохранителей королевы, он до последнего не ожидал, что ему пожалуют клинок – и сам тот факт, что его признали достойным, казался новому кавалеру полярного сияния невероятным. Теперь же Алькор был удостоен еще большей чести: блистательная королева повелела ему явиться в ее тайные покои под городом, туда, куда она спускалась, чтобы отдохнуть от бесконечного веселья и прислушаться к шорохам и стонам, издаваемым костями мира, скованными вечной мерзлотой.***
Тьма словно оживала в этом месте, лишенном благословенного света звезд, и Алькор еле сдерживался, чтобы не призвать свой клинок – напоенный большей силой, чем у большинства его соратников. Королева жаловала ему особое орудие, способное принимать различную форму по воле владельца, показав свою веру в его способности – и рыцарь знал, что ни за единое благо в подлунном мире не согласится подвести ее. Королева ждет его в своих тайных покоях, о которых не позволено знать даже королю. Блистательная и столь прекрасная, что это заставляет испытывать физическую боль, она, в простом платье из медленно кружащихся снежинок, сидит на ледяном престоле, и пьет из прозрачного бокала вино с терпким привкусом чужого страдания. Юный, вечно юный рыцарь медленно склоняется перед ней, опускаясь на одно колено, и ждет, ждет целую вечность, пока его госпожа не прервет свои размышления, чтобы обратить внимание на призванного слугу. - Наш король слышит в бреду оракулов предзнаменования величия и восхождения для нашего народа, - хрустальный голос раскалывает тишину, и тщательно сдерживаемая сила касается кожи рыцаря, опаляя ее морозом столь сильным, что даже его сотканное из идеи бессмертия тело задрожало. – Но я чувствую в костях земли мысль об уничтожении вечного города; не о восхождении, но о гибели и возрождении. Новая звезда, та, которую пророки называют солнцем, сотрет нас, и Те, Что Придут Следом пройдут волной по миру, преобразовывая саму его идею, разрушая и сотворяя. Новый мир будет иным, и в нем нам не будет места. Алькор рискнул поднять взгляд – и встретился с ласковыми, добрыми глазами смотрящей на него сверху вниз королевы. Этот взгляд пронзил самую его суть, заставив вновь прижаться к полу, чувствуя колоссальную волю, принадлежащую той, что нашла свое наслаждение в боли и холоде. - Наш король забыл о том, как первые из нас сковали кости земли семью идеями и семью словами стужи, - каждое из слов вонзалось в сознание рыцаря, оставаясь в нем замерзшим шрамом, приносящим извращенное удовольствие. – И забыл о том, что эхо слов этих несет в себе знамения грядущего. Ее тонкие пальцы коснулись его щеки, скользнули по шее, оставляя на прозрачной коже белые ожоги. - В седьмую ночь от завершения великой охоты явится предвестник перемен, ведомый светом двухвостой кометы, - ее губы скользнули по уху рыцаря, еле сдерживающегося, чтобы не закричать. – Я желаю, чтобы ты нашел и понял его. Королева стиснула волосы рыцаря, запрокидывая его голову, и Алькор пропал в белоснежном круговороте стужи, когда королева впилась в его губы хищным, словно бы вытягивающим саму бессмертную суть рыцаря полярного сияния поцелуем.***
Когда торжество достигает своего апогея, король удаляется, сопровождаемый свитой из прекраснейших горожан, что составят ему компанию, пока он не решит вновь вернуться к прочим подданным. Но, оставив их тела сплетаться в изощреннейших позах в своих покоях, вечно юный правитель вечного города, вдруг охладевший к наслаждениям плоти, поднимается на самый верх высочайшего из шпилей, входя в чертоги, доступные лишь ему одному – и тем, кто наделен его благословением. Здесь, посреди зала из льда и орихалка, возвышается блестящий механизм, созданный в соответствии с принципами семи истин, воплощающий совершенство принципов движения звезд и существования света. Металлы, составляющие элементы махины, были извлечены из осколков упавших в ледяных пустошей звезд – и теперь Обсерваториум даже в покое словно бы легонько вибрировал, улавливая веяния сокрушительных ветров пустоты. Пальцы короля ложатся на панели механизма, и тысячи игл пронзают его прозрачную кожу, соединяясь с мельчайшими кровеносными сосудами, позволяя говорить с махиной напрямую. Его сознание соединяется с вибрацией семи слов, заточенных в клетке из металла, и рассекает саму ткань пространства и времени, выходя в пространство идей, где существует все и не существует ничего, где мир зацикливается сам на себе, рождаясь и завершаясь одновременно. Его мысль пронзает поток реальности, силясь отыскать то, что необходимо королю. Его бессмертная суть стойко переносит ветра пустоты, и лишь пульсация сосудов под кожей выдает, какую боль испытывает оболочка правителя вечного города, когда исполинские детали махины раскрываются и раскручиваются, поддерживая его связь с тем, что сокрыто за костями земли. Времени почти не осталось – пришествие двухвостой кометы случится уже спустя семь ночей, и сейчас, когда луна спустилась необычно низко к земле, раскрывая врата в небо, оставался последний шанс найти путь к возвышению. Сознание короля пронзало целые эоны, пропуская через себя грядущие времена – и вдруг замерло, уловив отклик в пятне страха и тьмы, словно бы накладывающимся на полотно реальности. Зов извне столкнулся с зовом изнутри – и зазвенел в диссонансе, надрывающем реальность, создающем в ней пусть и мельчайшую, но все же щель. Король открыл глаза, торжественно улыбаясь – и, подождав, пока орихалковые лопасти механизма не остановятся, направился обратно к своим покоям, где еще долго предавался безудержным утехам, словно бы в попытке отомстить миру плотским удовольствием за испытанную им душевную боль.***
Двухвостая комета ворвалась в их мир ослепительной вспышкой, смешавшей саму суть многих из тех, кто узрел ее, не имея должной подготовки. Сотни прекрасных, холодных созданий кричали в ту ночь, осознавая своей бессмертной частицей пришествие чего-то многократно более великого; и крики те положили начало многим новым и идеальным музыкальным произведениям, что долго еще звучали в ледяных чертогах. Те же, кто предвидел пришествие этого знамения, восприняли его более спокойно. Высокомерный король, взирающий на пылающий, пронзивший небо снаряд с вершины своей башни. Холодная, с горящим в сердце огнем жестокой страсти королева, слушающая стоны мира из своих подледных залов. Одинокий рыцарь, идущий сквозь стужу, сопровождаемый лишь верным призрачным скакуном – и блистающим клинком в руке, разгоняющим тени. В эту ночь их, таких разных, объединяло общее знание и общая идея, лишь по-разному истолкованная. Король жаждал вознесения. Королева – новой жизни. А рыцарь? Рыцарь всего лишь исполнял свой долг и шел навстречу судьбе. И потому свет двухвостой звезды не нес им безумия – а лишь надежду. Земля содрогнулась, когда огненная колесница небесного гостя пробила широкую брешь в ледяном покрове, сковывающем мир. Рыцарь видел, как закипает лед, как поднимается к темному небосводу столб из пара и дыма – но продолжал свой путь, и меч в его руке сиял все ярче, освещая путь во мраке. По опаленному склону спускался он, сопровождаемый потоками кипящей воды и клубами ядовитого пара, восходящими из глубин, к которым спустилась звезда. И, наконец, когда само понятие времени утратило для него смысл, а звезды исчезли из виду, не позволяя даже королеве следить за своим чемпионом, Алькор достиг своего назначения. Исполинская колесница, раскаленная преодолением небесных сфер настолько, что было больно смотреть, медленно остывала. Сознание бессмертного отказывалось воспринимать то, что было запряжено в нее; возможно, там не было ничего, а возможно… кто знает? Сияние было слишком ярким, а новое знание – слишком болезненным, чтобы не разрушить хрупкое сознание юноши, вторгнувшись в него. И потому рыцарь перевел взгляд на стройную фигуру, что стояла поодаль колесницы, скрестив руки на груди. Волосы гостя с небес были подобны цветом огню, что окутывал его колесницу при падении, а в глазах плескалось расплавленное золото. Помня приказ королевы, Алькор, не в силах произнести не слова, подавленных величием открывшейся ему идеи, отсалютовал клинком и медленно опустился на одно колено. - Не та эпоха, - негромко произнес Гортхауэр, пронзая своим взглядом клубы дыма и пара, оценивая, куда же он попал, по блистающим в вышине звездам; затем он глянул на коленопреклоненную фигуру. – Но, кажется, неплохая.