***
В замке, тем временем, все шло своим чередом. Аннатар, оставленный Анной за главного, оказался на удивление хорошим управителем – настолько, что ни у кого и мысли не возникло о том, чтобы спорить с его приказами. Царь словно бы был везде одновременно, раздавая целевые указания, приказы и команды, организовывая раздачу теплой одежды, горячего питья и пищи всем нуждающимся в этом, подгоняя бригады расчищающих дороги от снега стражников, и, в первую очередь, заставляя заниматься всем этим уже немного отвыкших за годы спокойствия от аврального режима службы дворян. Впрочем, бегали все как шелковые – команды Саурон отдавал вежливо, но ни у кого почему-то не возникало сомнений, что при необходимости он перейдет от мирного управления к массовым повешениям. В общем, город работал, как тщательно настроенный механизм – без единого сбоя. А затем, убедившись, что все действительно идет так, как нужно, Аннатар отдал последние команды – и заявил, что ему необходимо отлучиться, чтобы догнать принцессу Анну и узнать, все ли с ней в порядке; ее конь прискакал несколькими часами ранее, и теперь всех беспокоил один вопрос – жива ли еще наследница престола? Поначалу исчезновение царя прошло почти незамеченным – все занимались своими делами, не отвлекаясь на всякие глупости; тем более, что ситуация требовала постоянного контроля, и только благодаря слаженной работе всех городских служб удавалось избежать человеческих жертв. Еще немного – и город окончательно перешел бы на зимний режим существования, и все вошло бы в свою череду. А затем из своих покоев вышел сэр Ханс. Его плечо по-прежнему было забинтовано, а лицо бледно; но походка свидетельствовала о том, что боли он не испытывает. Было ли это следствием мастерства врачевания его собратьев по ордену, о котором ходили легенды, или же его личной стойкости – неизвестно; однако, только выйдя на свет Божий, он тот час же ощутил вуаль скверны, повисшую над городом. Она словно бы висела в воздухе паутиной, незримой и невесомой, распространившейся повсюду, при каждом вдохе пытающейся проникнуть в легкие, чтобы угнездиться там, разрастись, поражая каждый орган – и, разумеется, в первую очередь заражая сознание, внедряя в него порченые мысли. Ханс чувствовал, как праведный гнев охватывает его при одном взоре на десятки – и сотни – людей, подчиненных порочной воле. И пусть веления этой паутины пока и служили во благо – рыцарю было кристально ясно, что так продлится недолго; ведь часто завоевания, что вершатся злыми силами, начинаются с таких, кажущихся благими деяний, позволяющих захватить слабые умы. - Герцог, вам не кажется, что здесь что-то не так? – тихо спросил Ханс, осторожно подходя к Варавскому. Он видел, что глаза этого немолодого человека так же подернуты голубоватой дымкой, как и у прочих обитателей замка – но она дергалась и дрожала, время от времени спадая. Протянув руку, рыцарь легко коснулся лба мужчины двумя пальцами, про себя взывая к своему Богу, иногда приходящему к своим паладинам на помощь в час нужды, и дарующему им воистину чудесные возможности. Короткая, видимая лишь для Ханса вспышка, ощущение присутствия чего-то воистину великого – и пелена спадает с глаз герцога. - Принц? – взгляд герцога на мгновение стал дезориентированным, но вскоре вновь обрёл осмысленность. – Вы поправились? Как раз сейчас Варавский занимался тем, что организовывал стражу города, разбивая ее на отряды для поиска замерзающих на улицах – и теперь явно недоумевал, как его вообще угораздило заняться такой ерундой. Не для его статуса работа – причем абсолютно. - Послушайте, герцог, мне нужно кое о чем с вами поговорить, - чувствуя легкую растерянность собеседника, быстро, впрочем, переходящую в злость, Ханс поспешил увести старика, известного своим взрывным нравом, с улицы. – Здесь происходит кое-что весьма нехорошее – и, кажется, только мы с вами можем все исправить. Два новоявленных заговорщика быстро покинули замковый двор, уединившись в одних из промерзших покоев. Удивительно, как легко может зародиться союз, когда есть общий враг! Хансу пришлось прибегнуть ко всей своей харизме и вспомнить все уроки риторики, пройденные во время обучения в ордене, чтобы объяснить старику, что именно произошло – и, главное, что именно нужно делать в этой ситуации. Вместе они быстро выработали план, который должен был позволить обернуть ситуацию в их пользу – и, конечно, справиться с несомой пришельцем-колдуном опасностью, нависшей над Эренделлом. И уже через несколько часов рыцари Южного Креста, до этого ожидавшие приказов своего временного командира, вышли на улицы, силой своей веры и своей воли развеивая чары – сначала те, что опутывали сознания гвардейцев герцога, а затем – и самых высокородных дворян. Все делалось максимально аккуратно, без резких движений – и постепенно Ханс с Варавским начали перехватывать контроль над так тщательно налаженной Аннатаром системой. Шаг за шагом – и податливые умы дворян, один за другим, подчинялись своим новым спасителям.***
Морозный ветер хлестал по щекам, замораживая воздух, мешая дышать полной грудью, вымораживая кровь в жилах. Так мог чувствовать себя обычный человек, которого судьба занесла бы на вершину горы; однако девушка, упрямо идущая к одной ей известной цели, словно не ощущала холода, сковывающего тело; она спешила всё дальше и дальше, радуясь избавлению от столько лет сдавливавших душу оков. Эльза бежала, и плащ её, подхваченный холодным ветром, развивался за спиной словно знамя долга, тянущего назад. Недолго думая, девушка одним резким движением сорвала золотую фибулу, позволяя вишневой ткани, олицетворяющей ее принадлежность к августейшему роду, исчезнуть, унесенной очередным, так вовремя подоспевшим порывом ледяного ветра. Оглянувшись вслед, Эльза рассмеялась. Метель укроет склоны горных вершин И белым бела земля. Безмолвное королевство, Королевой стала я. Девушка отпускала своё прошлое, отпускала злые помыслы, открываясь надеждам будущего дня. Она бежала вперед, смеясь, выплескивая силу, что, едва срываясь с пальцев, разлеталась ворохом снежинок, блестящих в свете лунных лучей. А ветер стонет и на сердце ураган. Мне б его сдержать, но я не могла. Не открывай, храни секрет, Будь хорошей девочкой для всех. Закрой все чувства на замок, Но тщетно всё! Легкое движение кисти - и с пальцев сорвался вихрь, создавая забавного снеговичка, как последнюю дань прошлому. Именно такого снеговика когда-то они слепили с Анной… Что ж… Пусть будет. Отпусти и забудь, Что прошло - уже не вернуть. Отпусти и забудь, Новый день укажет путь. Не боюсь ничего уже, Пусть бушует шторм - Холод всегда мне был по душе. Не смотреть назад, бежать вперед. Повинуясь одному лишь желанию, одной шальной мысли, через пропасть выстраивается резной мост, словно светящийся изнутри, весь усыпанный кристаллами льда. Несмелый шаг на первую ступень, и… снежная пыль облетела, укрепляя конструкцию. Эльза бежала вперед по мосту, что достраивался прямо у нее под ногами, веря, что её магия, так долго скрываемая ото всех, не даст упасть. И та не подводила! А я бегу всё выше, На ледяную гладь. И страхам дней минувших Меня уж не догнать. Пора узнать, что я могу - На службу призову пургу, Свободу обрету во льдах, Навсегда! Неожиданно девушка остановилась. Она увидела большое плато – прямо как в видениях, когда-то приходивших туманных снах. Повинуясь какому-то шестому чувству, она, подняв подол платья, резко топнула ногой. Лед под ней затрясся – и, затрещав, ринулся вверх, формируя очертания изящного, будто бы летящего в воздухе замка. Высокие шпили словно вспарывали небо, устремляясь ввысь, сверкая и переливаясь всеми цветами радуги – а затем лёд полыхнул сиренью, формируя сводчатый потолок. Резная, составленная из тысяч идеальной формы льдинок люстра спустилась с самой высокой его точки, светясь изнутри, не давая потонуть во мраке ни единому сантиметру. Высокая арка с массивными дверьми, что вела на балкон, легко распахнулась перед Эльзой, пропуская её – свою владычицу. Отпусти и забудь Этот мир из твоих грёз. Отпусти и забудь, И не будет больше слёз. Здесь мой дом, Мой снежный удел. Пусть бушует шторм. Порыв мысли - и тяжелое темное платье, окутавшись блестящими снежинками, превратилось в легкое, летящее одеяние небесно-голубого цвета, а за плечами опустился длинный шлейф из полупрозрачного материала, напоминающего тончайший лёд, однако на ощупь похожего скорее на тончайший паучий шёлк. Искрится воздух И земля от моих чар. Подвластны мне мороз и лёд, Ну что за дивный дар. И вот уже я знаю, как мне дальше быть! Я не вернусь назад, Должна я всё забыть. Небрежно отброшенная корона полетела в другой конец зала, а волосы, заплетенные ранее в высокую и строгую причёску, легли на плечи тяжелой косой чисто-белого цвета. Ничего не напоминало боле о минувших днях беглой королеве замерзшего королевства. Отпусти и забудь! И на небо лети зарёй! Отпусти и забудь, Полярной сияй звездой! Встречу я Первый свой рассвет. Пусть бушует шторм - Холод всегда мне был по душе. Первые золотые лучи восходящего солнца коснулись самого высокого шпиля, блеснув ярко-алым, знаменуя начало новой эпохи. Первый рассвет наедине с собой. Первый зимний рассвет Зимней Королевы. Всё было тихо и спокойно, Теперь она одна… Ну, или почти одна. - Привет! Я – Олаф, люблю жаркие объятья! – дверь распахнулась, являя взгляду опешившей Эльзы снеговика, что она недавно создала. - Олаф?.. Ты живой? – она не могла поверить, что способна на такое чудо – создание кого-то живого. - Да, ведь ты создала меня! А как тебя зовут? – чёрные глаза-бусинки доверчиво устремились вверх в ожидании ответа. - Я – Эльза… Приятно познакомиться, Олаф! Я полагаю, теперь мы будем тут жить вдвоем? - Вдвоём?.. Хм… Эльза, а та большая льдинка в главном зале очень подозрительно на меня смотрит, может, повернем ее тогда лицом к стене? Или оно тебе очень нужно? - Что? Какая льдинка? – Эльза аж опешила от такого заявления, тут же увлекаемая куда-то снеговиком, что вознамерился указать своей создательнице на ту-самую-льдинку-что-смотрит-на-него. - Как какая? Разве не ты создала её? – Олаф искренне удивился, распахивая двери в искомую залу. – Вот эта! Давай её развернем к стене, а то страшно как-то! Эй, Эльза, что с тобой? Лишь тихий всхлип стыл ему ответом. Его новоявленная знакомая и создательница плавным, текучим движением опустилась на колени – а затем в первый раз в жизни упала в обморок. А на всю эту картину из-под толстого слоя голубоватого льда с насмешливой смесью гнева и высокомерия смотрели антрацитово-черные глаза.