Погоня за тенью

Наступление нового дня не принесло новостей. Гиннар мог сколько угодно убеждать себя в том, что время еще неурочное, что король просто пока не добрался до бумаг. Но холодком сидящее где-то позади сознания чувство настойчиво шептало: твое отчаянное послание ничего не изменит. Все уже решено. Нужно было понять это сразу, еще по внезапному явлению Ингвара. Как так вышло, что его, Гиннара, наказывают за пособничество врагу короны, а сам этот враг на свободе и в чести, взять в толк не получалось. От завтрака Гиннар отказался: при мысли о предстоящем в ближайшие часы начинало мутить даже на пустой желудок. Нет, совсем пустым он не останется, Хедин принесет отвар из душистых трав. Этот отвар давали здесь всем, кому предстояло телесное наказание или смертная казнь. Боль заглушить он не помогал, но успокаивал и придавал сил. Гиннар обычно сам готовил этот отвар, но Хедин тоже умел это делать, и ничуть не хуже. Часов в камере не полагалось, хотя если наблюдать за медленным и почти незаметным движением стрелок, это позволило бы скрасить томительное ожидание. Гиннар иногда коротал время, нарочито неспешно расчесывая и разбирая на пряди свои волосы. Сегодня надо было собрать их в две косы, по бокам и даже чуть наперед — чтобы спадали на грудь, но на спину не ложились. Вовсе незачем, если длинные пряди попадут под кнут... Когда он доплетал вторую косу, явился Хедин. Непохожий на себя, тщательно одетый и причесанный. Молча прошел в камеру, поставил на стол большой кубок. Пахнуло терпкими травами. Помолчав еще немного, наконец повернулся к сидящему на нарах Гиннару: — Ты... простишь меня? — За что? — отозвался тот. — Не в тебе дело, Хедин. — А в ком? Или в чем? — Сам бы хотел узнать. Гиннар дотянулся и взял со стола кубок. Сделал глоток: — Вкус какой-то... странный. — А ты будто каждый день его пьешь, чтобы вкус различать, — буркнул Хедин. — Я всего-то заварил чуть погуще, чем ты обычно делал. И болотного корня лишнюю щепотку положил. — Ну, если болотного корня... — Гиннар осушил кубок и вернул его на стол: — Драупнир уже здесь? — Здесь. Зал осмотрел, все проверил. Даже ремни на столбе ощупал, будь он неладен. Ни о чем ни слова не сказал. Видно, не помогло твое письмо. — Я говорил, что надежды мало. — Говорил, — досадливо поморщился Хедин. — Только проку-то от говорения... Неправильно все это. — Как знать. Многое становится ясно спустя время. Может, тебе удастся узнать, в чем было дело. Мне расскажешь. Когда из ссылки вернусь. — Расскажу? — хмыкнул Хедин и будто привычно взъерошился, но волосам на висках из туго скрученных прядей выбиться не удалось. — Ты впрямь думаешь, что я здесь останусь? После всего этого? — Ты на королевской службе, Хедин, — с упреком сказал Гиннар. — Я на эту службу пришел по своей воле, — отрубил тот и умолк, глядя в сторону и сердито сопя. Гиннар вздохнул и поднялся на ноги: — Что же, так и будем тут стоять и меня жалеть? — Что же жалеть-то... Хедин вдруг шагнул к нему, взял за плечи, прижался лбом ко лбу: — Гиннар, ты держись. Знаешь ведь, мы тут все... если бы что-то можно было... — Знаю. Знаю... Только давай без глупостей. Голову рубить мне не собираются. Все остальное пройдет, слышишь? Хедин отодвинулся, покивал. Носом вдруг шмыгнул. — Ну... идем, что ли? * * * Утро навалилось тоскливое. Фили не мог припомнить, когда чувствовал себя настолько плохо. Позавтракав в одиночестве, он решил спуститься в кабинет. Работать настроения никакого не было, но дела не ждали. Прежде всех должен был явиться Ингвар. Фили не возражал его рвению — если уж хотелось мерзавцу доказать свою полезность королю Эребора, пусть доказывает. Придя в кабинет, Фили окинул взглядом разложенные на столе бумаги и свитки — и сразу зацепился взглядом за одно письмо. Оно лежало прямо посередине стола, придавленное вырезанной из дерева фигуркой. Сердце Фили подпрыгнуло под самое горло. Он поспешно сел к столу, схватил фигурку. Несколько таких же фигурок лежали сейчас в его туалетном столе, в глубине одного из ящиков. «...Я вижу то же, что и все остальные. Хотя выводы могу делать иначе...», толкнулось непрошеное и близкое воспоминание. «...правда столь же многолика, как ложь, и не все видят ее одинаково...» «...ваш брат оговорил себя, сознавшись в преступлении, которого не совершал...» «...Не знаю, что со мной было бы, если бы не Гиннар...» Что? Откуда? Фили осторожно взял письмо. Развернул. По глазам хлестнули выведенные знакомой рукой строки. Ровные и четкие, будто их писали в полном спокойствии тихого рабочего кабинета. Незначащую шелуху — титулы и приветствия — Фили просмотрел не вчитываясь. Взгляд сразу метнулся дальше. «Прошу Ваше Величество принять мои заверения в глубоком сожалении о совершенной ошибке и разочаровании, которое я причинил Вам, не справившись с порученным мне важнейшим делом. Повинуюсь Вашей воле и принимаю назначенное мне со смирением и покорностью. Лишь ради прежней верной службы осмеливаюсь просить Ваше Величество о милости — открыть мне, что произошло и чему причиной стал мой промах. Ибо при виде врага, за потворство которому я жду сейчас суровой кары, свободным и принятым на службу Вашему Величеству, покой покидает сердце мое и нет спасения от тревожных раздумий. Неведение подобно блужданию в кромешной тьме, и указать выход заблудшему будет знаком не справедливости, но милосердия. Остаюсь преданным слугой Вашего Величества, Гиннар, сын Ловара». Письмо закончилось, а Фили все сидел, уставившись на ряды твердо вычерченных рун и стоящую рядом деревянную фигурку. Открыть, что произошло... А что произошло? Упустили заговорщика? Нет, не упустили — вон он, в укромном уголке отъедается и пытается выслужиться. С пришлым человечьим племенем чуть свара не вышла? Так бегство Ингвара там и ни при чем, без него все закрутилось. Потворство врагу? Кто ему больше потворствует — тот, кто в тюрьме не устерег, или тот, кто ловкость и хитрость оценил и на службу взял? Открыто предпочесть бывшего заговорщика тому, кто своей жизнью рисковал, чтобы заговор раскрыть?! Махал, что же это такое!.. Внезапно очнувшись, король сгреб письмо и фигурку, вскочил и метнулся к дверям. Дернул створку: — Ори! — Ваше Величество, — поднялся из-за стола и низко склонился секретарь. — Ори, вот это — откуда? — крикнул Фили. — Это? — ведь даже бровью не повел, мерзавец. — Это вчера вечером принес Хедин. Он прождал приема весь день, но... — Он что-нибудь передал на словах? — Ничего, Ваше Величество. Только то, что письмо написано Гиннаром, а фигурку передал Грон — это служитель в тюрьме, если вы помните. — Помню. Грон. Маленький сухонький старичок с вечно печальными глазами. Кили про него рассказывал. Ори смотрел на короля прямо и без малейшего смущения. Но под этим спокойным взглядом Фили почувствовал, что за прежнюю жизнь и недолгое правление он и не знал, какой сильной может быть его растерянность. — Ори, — проговорил он тихо и твердо. — Указ напиши. — О чем? — Гиннару полное помилование и восстановление в правах и должности! Отшагнул назад и захлопнул дверь, лишь мельком успев заметить просиявшую физиономию секретаря. Пробыть в одиночестве Фили пришлось недолго. Дверь стукнула, вызвав острое желание схватить со стола что-нибудь поувесистей и запустить в пришельца. — Ваше Величество?.. Ингвар. Очень вовремя. — Ваше Величество! Я... прошу покорнейше простить меня, я случайно услышал ваш приказ. Вы хотите помиловать Гиннара? Фили вдохнул, выдохнул и кое-как заставил себя пошевелиться. Выпустил каминную полку — когда только успел вцепиться в край? — вернулся к столу, отодвинул высокий стул и сел. Только тогда посмотрел на выжидательно замершего в полупоклоне Ингвара. — Да, хочу. Ты будешь мне возражать? — Нет... то есть, да. Ваше Величество! Этого не нужно делать. — Что-о?! — Нет, я... не так выразился! — всполошился Ингвар. — Суровый приговор можно отменить или заменить на другой — какой будет угоден Вашему Величеству. Но к чему спешка? Это можно сделать позже. Да вот хотя бы в полдень! — В полдень? — тихо переспросил Фили. — Закрытый Зал открывают в десять утра, и тебе это прекрасно известно. Что проку в помиловании ПОСЛЕ того, как приговор исполнят?! Ингвар поспешно склонился, еще ниже прежнего, но сразу выпрямился: — Ваше Величество, думаю... нет, я уверен, что Гиннару ничего не грозит. Слова подействовали, как выплеснутый в лицо ушат холодной воды. Фили посмотрел на Ингвара внимательнее: — Продолжай. Что значит «ничего не грозит»? — Хедин сделает все, чтобы избавить Гиннара от наказания, — отозвался тот, заметно успокаиваясь вместе с Фили. — С исполнителями приговора наверняка сговор, а даже если нет — они просто выполнят приказ Хедина. — И что же? Ингвар шагнул ближе и понизил голос: — Ваше Величество. Это обман. И его можно раскрыть, только поймав на деле. Если вы отмените приговор сейчас, сговор останется недоказанным. — Ты пытаешься меня убедить в том, что Гиннар тоже состоит в этом сговоре? — Ваше Величество поступили очень мудро, назначив советника Драупнира наблюдать за исполнением приговора. Он способен заметить любую хитрость. Сейчас главное — не вмешиваться и дать событиям идти своим чередом. Если Гиннар невиновен — он получит свое помилование. Не прямо сейчас, так через полдня. А вы получите раскрытый сговор среди тюремной обслуги. Это многого стоит, Ваше Величество! — Многого, — холодно произнес Фили. — А тебе не страшно, Ингвар? Не страшно самому оказаться на месте Гиннара и получить вдвое, если твои предположения окажутся неверными? Ради тебя ведь никто не станет устраивать сговор с палачами. Ингвар заметно побледнел, но ответил без задержки: — Страшно. Риск всегда есть, Ваше Величество. Но на сей раз... он слишком мал, чтобы отступать. — Хорошо. Я услышал тебя. Иди. Ингвар, кланяясь, попятился к дверям. Вместо него тут же возник Ори, стремительно пересек кабинет и, почтительно склонившись, положил на стол готовый указ. Фили велел секретарю уйти и придвинул указ к себе. Потянулся за стилом... но убрал руку. Сговор среди тюремной обслуги. Что, если и вправду? Неужели приказам короля «уважения» столько, что может кто угодно сговариваться, как их не выполнять, и при этом делать честное лицо?.. * * * Приговор зачитывал Хедин. Драупнир от этой роли отказался — его делом было только следить, соблюдаются ли все правила. Все должно было идти так, будто его, Драупнира, здесь нет. Предписанному порядку все соответствовало. Хедин зачитал приговор, открыл двери Зала, двое стражей сопроводили Гиннара до порога и остановились. Дальше они могли проходить, только если требовалось применить силу. На сей раз не требовалось, Гиннар ни единым жестом происходящему не противился. Он даже в лице не переменился ни разу, сохраняя выражение, какое вызывает нужда делать неприятную и тяжелую работу. Поэтому стражи просто захлопнули двери снаружи, предоставив дальнейшую «заботу» об осужденном исполнителям приговора. Исполнителей было двое, роль палача и помощника они брали на себя по очереди. Гиннар знал обоих достаточно хорошо, чтобы и в капюшонах с масками различить, кто есть кто. Они взяли его под локти сразу у дверей. Подвели к столбу, стянули рубаху, ослабили ремень, чтобы штаны держал не по талии, а по крестцу. Все ловко и быстро, и в полном молчании. Подтолкнули к столбу вплотную, привязали руки к перекладине. И разошлись — один занял место в пяти шагах позади, с кнутом в руке, другой — перед столбом, следить за состоянием осужденного. Хедин, смотревший на всех с очень сердитым и даже грозным видом, покосился на изваянием замершего в стороне Драупнира и отодвинулся на пару шагов от столба. Потом негромко сказал: — Один. Кнут взвился в воздух, резким свистом раздирая тишину. Гиннар вздрогнул, вздохнул судорожно. На его спине, ниже левого плеча, вспыхнул алым длинный тонкий росчерк. — Два. Снова свист и хлопок. Рядом с первой отметиной появилась вторая, ровно в ряд. Гиннар задышал чаще, на коже его выступила испарина. — Три. От третьего удара Гиннар снова только вздрогнул. — Стой! — уронил Драупнир, вскидывая руку. Он широким шагом вышел на середину Зала, выхватил у палача кнут. На ходу сворачивая его в кольцо, направился к столбу. — Ты не чувствуешь боли? — Что?.. — с усилием разлепил губы Гиннар. Драупнир провел по его спине свернутым кнутом. Гиннар сморщился и дернул плечом, насколько позволяли привязанные руки. — Ты взвыть должен был, а не морщиться, как от надоедливой мухи! — рассердился Драупнир. Он швырнул кнут обратно в руки подошедшему палачу, сдернул ремни с Гиннаровых запястий и развернул его к себе лицом: — Что ты принимал? Настойку каменного корня? Ни одно другое зелье не сделает тело настолько нечувствительным! — Каменного корня?.. — немного пришел в себя Гиннар. — Откуда? На стенах камеры, что ли, это корень растет? — Тогда что ты пил? — Укрепляющий отвар. Его всем здесь дают. — Кто готовил тебе отвар? — Хедин, кто же еще, — он вдруг осекся и переменился в лице: — Балрог меня... Тот странный привкус... Они оба повернулись к Хедину. — Извини, — равнодушно сказал тот, глядя только на Гиннара. — Я решил, что тебе лучше не знать. — Но зачем? Мало я в камере сидел? На что мне еще отсрочка?! — Это не отсрочка, — сурово прервал их Драупнир. Он прошагал к дверям, дернул створки. Жестом подозвал дружно вытянувшихся стражей. — Вмешавшийся в исполнение приговора занимает место осужденного. Этот закон придуман не мной. Он кивнул на Гиннара: — Уведите. — Нет!.. — охнул тот, сообразив. — Постойте... так нельзя! Но его никто не слушал. Стражи молча разом ухватили его под руки и потащили к выходу. — Да постойте же! Послушайте!.. Он успел заметить, что Хедин стоит на том же месте, голова его опущена, а помощник палача что-то ему быстро говорит. Потом двери Зала с громким стуком захлопнулись снова. Гиннар рвался из рук сосредоточенно пыхтящих стражей, кричал и сыпал проклятиями. Неожиданно возник лекарь Вестри, как будто прятался за поворотом каменного коридора. Подскочил сзади и ловко зажал ему рот и нос тряпицей, смоченной сонным зельем. Гиннар забился было пуще прежнего, но быстро обмяк и повис на руках стражей, вздрагивая и тихонько всхлипывая. Лекарь убрал тряпицу, приказал кратко: — В лазарет. Стражи подняли едва шевелящегося Гиннара, закинули его руки себе на плечи и поволокли по коридору в сторону лазарета. Лекарь, оставшись один, подошел к дверям Зала и прислушался. Дождался свиста кнута и первого сдавленного вскрика. Зажмурился на миг, затем поспешил прочь. Догнав стражей уже в лазарете, он подождал, пока они уложат на койку заснувшего Гиннара, вздохнул и сказал негромко: — Идите назад. В чулане захватите носилки. Понадобятся. — Зачем? — удивился один из стражников. — Сюда приводят только заключенных. А до Залов Целителей вам будет идти неблизко... * * * Гиннар проснулся от того, что кто-то мягко погладил его по волосам. Еще сквозь полудрему он услышал знакомые голоса. — ...никогда не случалось. Мастер Вестри, это зелье в самом деле так сильно действует? — Да, пары капель достаточно, чтобы на час-полтора сделать тело почти не чувствительным к боли. Но каменный корень — растение очень редкое, и зелье такое можно купить не на каждом шагу. — Здорово! Ты прежде о нем не рассказывал. Я тоже должен буду научиться его готовить? — Конечно. В свое время. Это не для новичка задача. Лекари берегут его для самых опасных случаев. Например, когда надо обработать тяжелую рану, а дать заснуть раненому нельзя, чтобы во сне не умер... Или вот еще... Рядом кто-то печально вздохнул. Гиннар открыл глаза. Он был в лазарете. Лежал на койке ничком, с подушкой из грубого холста под щекой. Неподалеку разговаривали Вестри и его ученик, а возле койки на табурете сидел, вздыхая и качая головой, Грон. Гиннар дернулся было приподняться — в спину рядом с левой лопаткой будто впились острые когти. Значит, прошло больше часа-полутора... Грон радостно охнул. Лекарь оставил разговоры и подошел ближе: — С возвращением, герой. — Герой?.. — сдвинул брови Гиннар. Потом, стараясь двигаться осторожно и плавно, все-таки приподнялся и сел на койке. — Конечно, герой. Не всякий будет орать «остановитесь» и «не смейте», когда его вытаскивают из-под кнута. — А я такое орал? Не помню. — Орал, еще и не такое. Ну да теперь все позади. — Позади? — Гиннар метнулся взглядом по пустым койкам. — А где Хедин? — В Залах Целителей. Он же не «постоялец», что ему у нас делать? — Как он, Вестри? Лекарь перестал улыбаться: — Плохо. Но тут уж ничего не поделаешь... Твоя-то спина как? Повязка хорошо держится? — Повязка? — Гиннар пошевелил плечом. — Вроде хорошо. — Тогда оденься — да не спеши, Нарви тебе поможет. Тебя Хранитель Закона ждет. — А... ну да. Идти никуда не пришлось. Нарви помог Гиннару натянуть рубаху, обуться, застегнул пряжки на сапогах. Уже собрался подставить плечо, чтобы тот встал, когда за дверью лазарета забухали знакомые шаги, и Драупнир сам возник на пороге. — Сиди, — он махнул рукой, проходя ближе. Опустившись на ближайшую койку, покосился на Нарви — и тот мигом исчез. Драупнир снова обратил тяжелый взгляд на Гиннара: — Оклемался, значит. — Значит, — отозвался Гиннар тихо. — И что теперь? Назовешь мне день отъезда в ссылку? — Экий ты быстрый!.. Пока ты тут отлеживался, король другой указ подписал. — Какой же? Было ему, по правде говоря, все равно. И думалось даже, что ссылка не такое уж плохое дело. Живешь при рудниках безвылазно, отработал день — поел — и спи себе до утра. Ни забот, ни тревог. А копанием в забое никакого гнома не испугать. И потом, после — чем не жизнь? В Эреборе и Дейле занятия себе не найдет разве что ленивый... — Ты помилован. Все обвинения сняты, должность восстановлена. Завтра король ждет тебя во время утреннего приема. До Гиннара не сразу дошел смысл прозвучавших слов. — Что?! — Вот же тебя припечатало... — проворчал Драупнир. — Ничего, за ночь отлежишься. Держи указ, прочитаешь сам, как успокоишься. Потом собирайся и отправляйся домой. Утром встретимся. Хорошего отдыха. Он, покряхтывая, поднялся — койка жалобно скрипнула — и ушел. Гиннар еще посидел молча, глядя перед собой, потом дотянулся и взял оставленный Драупниром маленький свиток. Развернул. Если бы оказалось, что ему все утешительные слова примерещились от потрясения и выпитых зелий, он бы не удивился. Но в указе, подписанном рукой Фили, значилось четко: признать невиновным, восстановить в правах, явиться ко двору... Но Хедин. Разве бывшее можно сделать небывшим только росчерком пера? Вернулся лекарь Вестри. Из-за его спины вынырнул рыжий Нарви со свертком одежды в руках. — Гиннар, — окликнул Вестри. — Давай-ка одевайся. Я тебя домой провожу. Поужинаем, да я тебе повязку сменю. — Ужина не будет, — равнодушно отозвался Гиннар. — Кто бы его приготовил? — Как знать, — усмехнулся в усы лекарь. — Одевайся. По дороге они почти не разговаривали. Гиннар смотрел по сторонам, замечая гномов, заканчивающих дневные дела и спешащих по домам. К ужину и заслуженному отдыху. Обычная жизнь, с которой он, сам того не заметив, почти что распрощался. А ведь не так и долго пробыл в тюрьме... К его изумлению, дом встретил его чисто прибранными комнатами, запахом похлебки с мясом и свежим пирогом. Внезапный приятный сюрприз враз выдернул его из мрачной задумчивости. — Вестри, но как? — А ты как думаешь? — подмигнул лекарь. — Ты и не спросил, сколько времени пролежал в лазарете. А прошло-то больше полдня. Указ же королевский принесли вскоре после того, как... В общем, сразу после полудня. — Так это вы? — Я отправил Нарви рассказать про наши дела Ауд. Она обещала помочь. Вот видишь — получилось. Ауд была старшей сестрой Вестри. Сам лекарь женат не был, сестра же его заправляла большим хозяйством в доме мужа, где кроме их детей и внуков обитала еще куча младших неженатых родственников. Верно, из стольких рук нашлась пара-другая, чтобы помочь устроить уборку и приготовить ужин в доме друга ее брата... Эля свежего, правда, не было, но отчего бы не выпить вина? Гиннару двигаться все еще было трудно, но Вестри и сам прекрасно накрыл на стол. — Мне даже неудобно, — смутился Гиннар, наблюдая за его хлопотами. — Ничего, — подмигнул лекарь, выставляя на стол кувшин с вином. Он уселся напротив хозяина, наполнил кубки и сказал со значением: — Всякое бывает, Гиннар... всякое. Ты вот себя одиночкой мнишь, а знаешь, сколько гномов тебя добрым словом вспоминают? Вот оно, главное — то, что ты не один. Ну что? За твое возвращение? Гиннар взял свой кубок, отпил немного. Ни сказав ни слова, принялся за еду. — Что-то ты совсем запечалился, я гляжу. — Нечему радоваться, почтенный мастер. Если бы не Хедин... А я его даже не навестил. — Сегодня не было смысла. После такого... Раньше завтрашнего дня делать нечего. Да и ты сам на ногах не слишком твердо стоишь. Гиннар нехотя кивнул. С лекарями спорить бесполезно. Выпив еще, снова заговорил о своем: — Не пойму я, что же все-таки произошло. Ингвар, мерзавец, как при короле оказался? И почему указ о помиловании так опоздал? Ведь из дворца до тюрьмы ходу всего ничего. А если не опоздал... значит, его намеренно отправили вдогонку мне в лазарет? Но какой смысл миловать и восстанавливать в правах, если спина уже в узорах? И то, что Хедин так попался... точно ли случайность? — Ну, ты вопросы задавать... — покачал седой головой Вестри. — Оно, конечно, правильно, потому что мутно оно как-то. Но сидеть и голову ломать — толку мало. Устанешь только... Послушай доброго совета: поешь, вымойся как следует — я тебе баньку сделаю. Потом отваров целебных — и спать, спать до утра. А завтра пойдешь к королю и все узнаешь. — Думаешь? — А почему нет? Ты вспомни — за что королю на тебя гнев держать? Ты ему всегда верным слугой был. Ну, рассердился он, когда этот варжий потрох тебя как-то сумел провести, но такое с любым случиться может, вряд ли этого гнева надолго хватило. Значит, есть что-то, чего ты не знаешь. А раз король тебя и помиловал, и даже в прежней должности восстановил — значит, дела не так уж плохи. — Все это верно, — тихо проговорил Гиннар, ковыряя ложкой в миске. — Верно, но... стоит ли мне оставаться в этой самой должности? — Я бы сказал, что стоит. Но лучше, если и об этом ты подумаешь завтра. После приема. А сейчас — ешь. Раскисать в любом случае нельзя. Будем лечиться. И... знаешь, давай-ка я у тебя на ночь останусь. Неважно ты выглядишь. Я и присмотрю, и разбужу вовремя. Гиннар хмыкнул, кивнул и вернул внимание еде. * * * Доклад Драупнира о событиях в тюремном секторе Фили слушал вместе с Балином: присутствие советника и учителя придавало ему спокойствия и уверенности. Вот только, судя по мрачневшему с каждым словом доклада Балину, опорой и источником спокойствия он собирался оставаться недолго. Закончив, Драупнир откланялся и ушел. Балин остался стоять, облокотившись на каминную полку и постукивая по ней пальцами. Фили оттолкнулся от стола, провел ладонью по лбу и глазам в попытке хоть так прогнать усталость. — Не надо, Балин. Не говори ничего. — Гм? А я собирался что-то сказать? — Собирался. И я даже догадываюсь, что. Балин пожал плечами и ничего не сказал. — Мне страшно, Балин, — произнес Фили. — Правильно, — отозвался тот беспощадно. — Тебе и должно быть страшно. — Ложь. Такая ложь... Отдавать приказы и не верить, что они будут в точности исполнены — как?! И назад от сегодняшнего дня ведь не проверишь, сколько раз такое уже было прежде? Балин отвернулся от камина, сдвинул брови в ответ на отчаянный взгляд Фили. — Из доклада Драупнира никак не следует, что твои приказы нарушались прежде. Будь у Хедина такого рода опыт, он не попался бы так легко. И был бы понаглее и хотя бы попытался отпереться. А он попался и принял наказание. Весьма суровое, надо сказать. — Поделом, — зло бросил Фили, отворачиваясь. Посмотрел на разложенные на столе бумаги. Целый день за работой, а еще столько всего, за что даже не брался. — Я же думал... я надеялся, что все это чушь, что никакие подозрения не подтвердятся. — Вот как? — вспыхнул Балин. — То есть ты был бы рад, если бы в лазарете сейчас лежал Гиннар? Являя собой доказательство того, что никакого сговора не было, а твои приказы выполняются в точности? Полагаю, он был бы счастлив узнать, что указ о его помиловании опоздал всего на каких-то пару часов. Фили замер. — Но... этого же не случилось. — Ты хотел, чтобы подозрения о сговоре не подтвердились. На что ты рассчитывал? — Гиннар, если помнишь, не безгрешная жертва. Свое наказание он все-таки заслужил! — А это у тебя что, новый способ наказывать провинившихся слуг? Обвинять в страшной измене, но потом оправдывать? Сначала подписывать указ о наказании, а затем о помиловании, но так, чтобы исполнение приговора уже прошло? И чем это королевское вранье лучше их неисполнения королевских приказов? — Балин!!! — Что «Балин»?! — взорвался советник. В гневе он даже как будто стал выше и шире. — Балин всего лишь смотрит глазами, слушает ушами и думает при этом головой! Какой честности ты ждешь от своих подданных, если сам так бесстыдно лжешь?! Обвинить в одном преступлении, наказать за другое. Помиловать, но задержать приказ в расчете, что кто-то попадется на обмане. Ты сам как-то разбираешься, кто у тебя в чем виноват и кому теперь можно верить? — И кому теперь верить? — повторил Фили едва слышно. — Правильно. Никому, — припечатал Балин. — И жить в постоянном страхе, в поиске и ловле врагов. Жить плохо, не верить, не есть, не спать. И так жить — поверь моему опыту — недолго. Потому что нового заговора ждать не придется, а защищать тебя уже может оказаться некому. У Фили лицо горело так, будто его кто пощечинами отхлестал. И снова поднималась где-то позади смятенных мыслей растерянность — Почему все так? Ведь не думалось ничего такого! Наоборот — обман раскрыть казалось очень важным. — Я... не знаю, почему так получается, — выговорил он после долгого молчания. — Не знаю, Балин. После Рагнара... мне всюду мерещатся ложь и заговоры. И Гиннар... Я ведь помню, чем мы все ему обязаны. Помню. Но я не думал... Балин немного смягчился. — Видимо, в этом вся беда. Ты думаешь только об одном — о том, чего больше всего боишься. И упускаешь из вида другое — то, что кажется само собой разумеющимся. Гиннар много сделал и для тебя, и для всей нашей семьи, не по приказу и не в расчете на награду. Просто потому, что посчитал что-то нужным и правильным. Но если ты думаешь, что он не может затаить обиду или что его обида не будет для тебя опасна — ты сильно ошибаешься. Очень сильно. «...Я не люблю золота, мой король, а оно не любит меня...» — снова, как утром, всплыло мимолетное воспоминание. — Я не знаю, что мне делать, Балин. Не знаю. Гиннар завтра придет на утренний прием... — Думай сам, — пожал плечами советник. — Поговори с ним. Не признавайся прямо, что совершил ошибку — в этом пока нет нужды. Главное, постарайся увидеть и понять, чем он более всего обижен и насколько сильно. А дальше — по обстоятельствам. Убеди, что не держишь на него гнева и не сомневаешься в его верности. Придумай объяснение, вырази сожаление, что пришлось поступить сурово и ты сам этому не рад. Награди за терпение. Предложи что-нибудь, что утешит его самолюбие... Помощника нового самому выбрать разреши, что ли. Да вроде до сих пор у тебя это неплохо получалось, на что тебе мои советы? — Вот именно — до сих пор. — Говорить с ним вместо тебя я не могу, — сказал Балин весомо. — Еще впереди вечер и ночь, есть время собраться с мыслями. Этим... тюремным заговором я займусь сам. Там еще разобраться нужно, кто что делал или не делал. Вот Гиннар — твоя забота. И Махал тебя убереги сделать его своим врагом! Не спрашивая и не дожидаясь разрешения, он попрощался коротким поклоном и ушел. Фили поглядел ему вслед, потом встал и отправился к задней двери кабинета, бросив бумаги на столе как были. От работы откровенно воротило. Он поднялся в свои покои, прошел в гостиную, сел за туалетный стол. Достал из поясной сумки под мантией деревянную фигурку, поставил перед собой. Глянул в зеркало — и удивился выражению совершенной затравленности. Какого же тролля?.. Как могло выйти, что честное желание раскрыть обман и неповиновение обернулось еще худшей ложью? Разоблачение преступного сговора стоит многого. Но, возможно, он выбрал товар не по той цене и заплатил преданностью умного слуги. И ведь сам думал, сам решал! Никто меч не держал под горлом. Фили взял фигурку, спрятал ее в ящик — к остальным таким же. Снова посмотрел на свое отражение, потер лоб. Снял золотой обруч — он стал вдруг тяжелым, как парадная корона. За дверью послышался быстрый топот. — Фили? Он встряхнулся и заставил себя улыбнуться: — Добрый вечер, братишка. Кили засиял улыбкой, подошел. Когда глянул Фили через плечо и встретился с его взглядом в отражении зеркала, перестал улыбаться. — Только не говори, что тебя опять кто-то хочет убить. — Нет, конечно. С чего ты взял? — У тебя такое же лицо было, когда ты мне о заговоре рассказывал. Что-то опять случилось? — Да вроде нет... — Фили. Король взял со стола обруч, покрутил в руках. Проговорил, глядя на блики света на гладком золоте: — Мне подумалось... Как все-таки здорово быть просто молодым балбесом, которому, если он чего натворит — уши надерут или выпорют. Но при этом исправить дело помогут. Кили выпрямился, потом шагнул вбок, присел на колено и заглянул брату в лицо: — Может, все-таки скажешь, что случилось? Фили заставил себя встряхнуться: — Не знаешь, мама насчет ужина распорядилась уже? — Ужин накрыт. Я и пришел тебя позвать. Ты уверен, что все в порядке? — Нет. Не уверен. Утро покажет. Пойдем? Кили хмыкнул в усы и поднялся, неодобрительно покачав лохматой головой: — Ладно, как скажешь...