Погоня за тенью

Присланное эльфийским королем вино и впрямь было очень коварным. Фили порой думалось — не то ли это вино, благодаря которому один ловкий хоббит сумел добыть ключи от камер, где эльфы держали пленных гномов? Ответ оставался недоступен. Слал же такие подарки Трандуил исправно к каждому Дню Дарина. Сейчас, без большого праздника, виночерпий старательно наполнял кубок Тавилана этим коварным напитком. А Балин очень внимательно, ловя каждую мелочь, следил за речью и жестами посла. Советник развлекал почетного гостя беседой, расспрашивая и являя живейший интерес ко всему, что касалось жизни новых соседей Эребора и Дейла. Фили не вмешивался в их разговор, ограничиваясь краткими «О да!», «Разумеется» и «Рад слышать» да поддерживая предлагаемые Балином тосты. Как и советник, он больше слушал, чем пил. Посматривал по сторонам, наблюдая за остальными гостями королевского стола, и старался поменьше отвлекаться на мысли о своем. Получалось не очень — слишком сильно его тревожили мысли о матери и о вчерашнем с ней разговоре. Лучше бы не было того разговора. Вместе со всем вчерашним вечером... Однако, что сделано, то сделано. Теперь, чтобы все исправить, нужно потрудиться. И думать, думать, а не чешуйки на ящерице разглядывать и пересчитывать... Фили сосредоточился на собравшихся за столом. Советник Дальтрасир просил разрешения не присутствовать за этим обедом, но Фили отказал в просьбе. Понятно, что старик расстроен неудачей и себя в ней винит, но без него обойтись не получалось. Все-таки именно Дальтрасир вел первые переговоры с этими людьми, и только он может сейчас заметить, если Тавилан выскажет нечто, противоречащее сказанному его предшественником. Дальтрасир повиновался и спорить не стал, но сейчас сидел напряженно, в разговоры не вступал, предоставив эту работу Балину. Сам только смотрел и слушал. Никаких знаков Фили пока от него не заметил. — Так ты говоришь, благородный Тавилан, ваши прежние соседи доставляли вам много хлопот? — задал очередной вопрос Балин. — О да, — с готовностью закивал посол, глаза которого от выпитого вина медленно, но верно приобретали блеск нового стекла. — Ближе всех к нам жили люди, называющие себя народом Черного Волка. Они обосновались на окраине леса и... В наших краях мало лесов, а дары леса нужны — и дерево, и травы, и шкуры зверей... Наши соседи пользовались местом своего поселения, наживаясь на наших нуждах. Самих нас они к лесу старались не допускать. — Вы воевали с ними? — Мы пытались, но где? В чистом поле им нас было не одолеть, так они на такие сражения и не выходили. А в лесу или в их поселениях, огороженных крепкими частоколами, уже нам до них было не добраться. Поэтому нам пришлось... Тавилан пустился в рассказ о тяготах и заботах своего племени. Фили слушал и кивал, думая совсем не о сложностях жизни при неудачном соседстве. Видно было, что человек уже пьян изрядно, но речь его оставалась складной и ровной, язык заплетаться даже не начинал. И — что еще интереснее — выстраивая фразы и длинные слова на вестроне, он не сбивался. Это требовалось обсудить с Балином. Разумеется, не прямо за столом. — Переселение на новые места — всегда трудности и опасности. И еще неизвестно, не будут ли принявшие вас земли страшнее оставленных за спиной. Ваши люди не возражали против тягот похода? — любопытствовал между тем Балин. — О, недовольные были. Но оспаривать волю вождя мало кто решается, и это понятно. — Понятно, — согласился Балин, построив на лице скорбную гримасу. — И более всего неприятно и скверно, когда недовольными решением вождя или короля оказываются его же родичи или приближенные. Тавилан тоже изобразил печаль: — Увы, случается и такое. Однако, неповиновение вождю не остается безнаказанным даже для его родичей. Иначе какой же он вождь?.. А у вас, благородный Балин, разве иначе? Балин быстро глянул на Фили и тут же вернул внимание собеседнику: — Разумеется так же, благородный Тавилан. Король — король для всех, и в любви, и в строгости. Да и тяготы скитаний по чужим землям нам очень хорошо знакомы... Однако, когда вы все же обосновались на новом месте, недовольных должно было стать меньше. Хотя... как бы ни было хорошо, недовольные находятся всегда... Без сомнения, в другом месте и при других обстоятельствах Тавилан был бы сдержаннее. Но коварный Трандуилов подарок свое дело сделал — разговорившийся посол угодил в ловушку, что называется, обеими ногами с сапогами и штанами. — Люди успокоились, когда дела на новом месте пошли на лад. И хотя жить в крепости среди леса для нас в новинку, чувство защищенности заменяет нам привычный простор. Однако есть среди нас по сию пору считающие, что мы напрасно покинули места, где жили наши предки, и что ни к чему хорошему отступничество от истоков не приведет. Такие люди — постоянная тревога и забота вождя нашего Хагана, пекущегося о спокойствии и единстве народа... — И такие советники, как ты, достойнейший Тавилан, не могут не разделять заботы и тревоги своего вождя. Любая ноша станет легче, когда есть те, кто готов подставить плечо. Потерю того, кому доверяешь, нелегко возместить. Благородный посланник Алтаргана, чья безвременная смерть подвигла вас отправиться в путь к Эребору, несмотря на приближающиеся холода, должно быть, пользовался большим доверием. — Иногда готовность разделить заботы оборачивается неожиданной стороной, — снова скорбно покачал головой Тавилан. — А раздоры между доверенными советниками — последнее, что нужно нашему вождю. И сейчас, и всегда. — Воистину мудр и дальновиден тот вождь, что печется о единстве своего народа в трудные годы, — торжественно поднял кубок Балин. Тавилан поддержал тост во славу своего благородного вождя, осушив заботливо наполненный кубок до дна. * * * — Итак? — нетерпеливо спросил Фили, едва дверь его кабинета захлопнулась, впустив Дальтрасира и Балина. — Сказал этот... посол что-нибудь для нас полезное? Балин выразительно задрал бровь, посмотрел на Дальтрасира. Тот покашлял, собираясь с мыслями: — Ничего неожиданного он не сказал, но... — Продолжай. — Странно то, что он говорил открыто, и никто у него за спиной тенью не стоял. Алтаргана говорил о том же самом, никакой разницы в их словах я не заметил. Но тогда Тавилан торчал рядом и ловил каждую его фразу. Будто следил, все ли верно... — То-то, что за самим Тавиланом сейчас никто не следит, — продолжил его рассуждения Балин. — А наговорил он... ну, ты и сам слышал. Оснований предполагать, что Алтаргану могли убрать свои же, более чем достаточно. Однако при чем здесь Кили? Для чего он им понадобился? — Может быть, дело не в самом Кили? — предположил король. — Ведь если эти люди готовили ловушку заранее... они не могли ожидать, что попадется именно он. Его ведь до последнего дня и с посольством отправлять никто не собирался. Советники переглянулись. Потом Балин печально качнул головой: — Да, верно. Все указывает на то, что Кили попался им случайно. На его месте мог оказаться любой гном... Значит, им и нужен был просто любой, не важно какой гном. Вопрос — то, что подвернулся именно принц, для их планов хорошо или плохо? — А хорошо или плохо это для Кили?! — вскипел Фили. — Это именно что зависит от их планов, — непроницаемо произнес Балин. — От того, для чего им понадобился гном, и имеет ли значение, кто таков этот гном. — Хорошо... Больше ничего странного за столом вы не заметили? Советники снова переглянулись. Они всегда так делали, когда представали перед королем одновременно — по почти невидимым для стороннего взгляда знакам определяли друг для друга, кому из них заговаривать первым. — Кроме того, что этот человек привычен говорить много и долго..? — осторожно начал Балин. — Кроме того, что вестрон для него привычен едва ли не больше, чем для некоторых гномов, — прервал его Фили. — Он выпил столько, что плохо соображал, о чем можно говорить, а о чем нельзя. Но на свой родной язык не сбился ни разу. Тебе не кажется это странным, Балин? — Ах, это... Я бы не назвал это странностью. Подробностью, на которую следует обратить внимание — да, но ничего странного тут может и не быть. — Алтаргана тоже очень хорошо говорил на вестроне, — подал голос Дальтрасир, — и был очень многословен. Упоминал в числе прочего, что сам много путешествовал по западным землям... Возможно, Тавилан тоже изучал язык не сидя дома, а в путешествиях? — Возможно, — согласился Балин. — Хотя Его Величество прав, обратив внимание на эту деталь. Она может не значить ничего, а может значить многое. Фили коротко кивнул, отвернулся, прошелся туда-сюда вдоль стола. Спросил, не поворачиваясь: — Что предлагаешь делать теперь, Балин? — Как можно скорее отправляться к поселению людей, — негромко, но твердо отозвался тот. — Причем лучше, если наш разговорчивый гость узнает о нашем отбытии как можно позднее. — Хорошо. Пусть так. Балин, ты... — Он повернулся, вспомнив, что они не вдвоем. — Еще есть что-то срочное? Балин коротко взглянул на Дальтрасира. Тот незамедлительно кивнул с пониманием и откланялся. Когда дверь за ним закрылась, Балин негромко сказал: — Срочное дело осталось одно — назначение Хранителя Закона. Я велел Драупниру прийти в час вечернего приема. — А что сам Драупнир думает о том, чтобы занять место столь близкого к королю советника? — Сказал, что повинуется воле короля, хотя и не знает, чем заслужил такую честь. — Хорошо... До приема я хочу отдохнуть, Балин. Но если что-то еще появится... — Я сообщу непременно... * * * Балин тоже ушел, на пороге оглянувшись и вздохнув как-то особенно удрученно. Ну да, Фили же сказал, что собирается отдохнуть... Однако не так уж трудно было опытному советнику догадаться, что отдых Фили даст себе в последнюю очередь, а сейчас пойдет навестить мать. Начать разговор с матерью о творящихся безобразиях Фили сам так и не смог решиться ни за вчерашним ужином, ни после. Однако Дис, может, благодаря материнскому чутью, или, может, по обрывкам речей и по слишком мрачным выражениям лиц сама начала догадываться, что снова что-то неладно. И сама потребовала объяснений. Махал свидетель, лучше бы Фили тогда не стал откладывать разговор на еще дольше и заставлять Дис еще ждать. Единственным делом, которым можно было отсрочить объяснения, была записка Гиннара и необходимость срочно решить вопрос с Ингваром — и Фили взялся за это дело вперед возможности побеседовать с матерью тут же. Клятвенно пообещав ей объяснить все сразу, как только он разберется с требующими срочного внимания делами, Фили поспешил в темницы. И, увы, только для того, чтобы обнаружить бегство Ингвара и очередное, как показалось тогда, предательство. Впрочем, действительно ли только показалось, он еще для себя не решил. Но это известие его доконало... а отказываться от обещанного разговора было уже поздно. Может, потому у него и не получилось перед Дис найти нужные, спокойные и убедительные слова? Что утешительного можно сказать, когда уверенно сыпятся только проклятия? Услышав о том, что Кили в плену у Моргот-их-всех-задери людей, а здесь, в Эреборе, тот-же-Моргот-знает-что-творится, Дис охнула и схватилась одной рукой за сердце, другой — за спинку любимого кресла. Фили, осекшись, метнулся к ней, подхватил, усадил в кресло. Сам присел рядом. — Мама?.. Дис вздохнула и открыла глаза. Чуть-чуть улыбнулась: — Извини... Я устала сегодня, сон как будто сморил. Да еще эти ваши тайны. Такое напряжение... Ты лишь начал про Кили, а мне уже привиделось, что он опять в беду попал. Повтори, пожалуйста, я все прослушала... У Фили язык присох к нёбу. Мать смотрела на него светло и безмятежно, а до него только сейчас дошло, что пережить потерю сына заново у нее просто не хватит сил. А как защищается от неподъемной ноши рассудок, ему видеть уже приходилось... Он кое-как заставил себя улыбнуться и, вместо планов насчет забывших свое место людей, заговорил совсем о другом — что получил будто бы очень срочное сообщение от лихолесского посла, и нужно обсудить его прямо сейчас, но это не займет много времени, буквально полчаса, и больше на сегодня никаких дел нет, можно будет посидеть и поговорить хоть до полуночи. Дис кивнула, не проявив ни особого любопытства, ни волнения. Чем напугала сына еще больше. Никаких срочных сообщений не было, хотя насчет послов от Трандуила Фили матери не соврал... Посланник лесного королевства (не Леголас, тот должен был прибыть ближе к празднику) весьма удивился, когда Подгорный Король позвал его для срочной беседы в совершенно неурочное время и без предупреждения. К счастью, соображал этот эльф не хуже и не медленнее своего принца, объяснить, в чем дело, хватило нескольких слов. Изумленно поднятые брови эльфа вернулись на место уже на второй фразе Фили, растерявшего все изысканные слова из-за тревоги за мать. Выслушав, эльф кивнул, позвал еще одного своего собрата. Они пощебетали на своем языке — слишком тихо и слишком много произнося незнакомых слов, чтобы можно было что-то понять, — потом кивнули друг другу, придя к какому-то единому мнению. Вскоре за тем в руки Фили опустился искристый хрустальный фиал, источавший тонкий аромат и мелодичный звон при движении. — Я видел ваши жилища, — сказал посланник. — Я заметил: если гномы хотят наполнить дом приятным ароматом или запахом целебных трав, они ставят вазу или чашу рядом с воздуховодом. Поставь этот фиал в покоях своей матери, король Фили. Он будет покачиваться от движения воздуха и издавать звон, который ты слышишь. Этот звон вместе с запахом — вот, попробуй вдохнуть, он не привлекает внимания и не раздражает — приглушает переживания и помогает заснуть. Пребывать в таких грезах долгое время нельзя, но ты не собираешься решать свою проблему годами, не так ли?.. Фили торопливо поблагодарил эльфа и помчался к матери, по пути распорядившись позвать Оина. Дис, как ему показалось, даже не заметила его ухода и возвращения. Она сидела на прежнем месте, в кресле у камина, отрешенно глядя на огонь. Фили, приговаривая что-то успокаивающее, повернул крышку фиала и поставил его на полочку у воздуховода. Донышко у фиала было гладкое и выпуклое, и он даже от легчайшего дуновения начал чуть-чуть покачиваться и издавать очень тихий нежный перезвон. На том все разговоры и закончились. Дис очень быстро начала задремывать, и ее уложили в постель. Поручив мать заботам явившегося Оина, Фили ушел к себе, надеясь, что до утра придумает, что и как сказать. Однако и утром разговор не состоялся. Дис проснулась, но выглядела так, будто продолжает грезить наяву: говорила, улыбалась, при этом смотрела странно, не то мимо, не то сквозь собеседника. И не задавала никаких вопросов. Фили всполошился не на шутку, но Оин, уже сам переговоривший с эльфами, покачал головой: «Не буди». Вот как после этого было принимать этих, Моргот-их-... послов? Как обмениваться изысканными приветствиями, благосклонно улыбаться за обедом?.. Отдохнуть перед вечерними делами следовало, но Фили все-таки не пошел сразу к себе, а свернул к той двери, за которой начинались покои Дис. В ее приемной дежурил помощник Оина; сейчас он шушукался со служанкой Дис, усевшись с ней рядышком на резной скамейке в углу. Когда король переступил порог, парочка разом смолкла и вскочила на ноги, кланяться. Фили махнул рукой — молодые обормоты, что с них возьмешь? — и прошел дальше, в гостиную, потом в спальню. Дис вышивала, сидя в любимом кресле у камина, улыбалась тихонько и вполголоса что-то напевала. Вернее, подпевала едва слышному перезвону невидимых колокольчиков. Фили подошел, присел рядом с креслом: — Добрый день, мама. Как ты?.. — Хорошо, — отозвалась она, продолжая улыбаться. — Вот, взгляни — хочу сделать Кили подарок на День Дарина. Он опять растерял все свои платки... — Очень красиво, — согласился Фили, глянув на вышивку. — Только... Кили же уехал, мама. Он может не успеть вернуться к Дню Дарина. — Я подожду, — легко согласилась она, не прерывая работы. Фили вздохнул и прикусил губу. Наверно, так и впрямь лучше, думал он, глядя, на безмятежно улыбающуюся каким-то своим мыслям Дис. Когда все закончится, когда Кили вернется домой (а в том, что он вернется, Фили накрепко запретил себе сомневаться), достаточно будет убрать фиал — и наваждение, в которое погрузил ее волшебный перезвон, рассеется само собой. У самого Фили тоже начала кружиться голова — находиться в этой комнате сверх необходимого было запрещено даже прислуге, и не просто так. Встряхнувшись, он поднялся на ноги. — Мне пора, мама. И мне тоже надо уехать... ненадолго. — И тебе? Куда же? — Есть важное дело. Недалеко, всего несколько дней пути. Мы там встретимся с Кили и вернемся вместе. Не скучай, хорошо? — Конечно, золотой, — покивала она, принимаясь вдевать в иголку новую нить. — Поезжай, я подожду... * * * ...Захлопнув двери своей гостиной, Фили еще долго стоял, привалившись к ним спиной и ожидая, пока успокоится бешено стучащее сердце. Надо же было оказаться таким несдержанным! Хорошо, что рядом были эльфы, и хорошо, что у них нашлось подходящее средство — а что он стал бы делать, не случись такой удачи? Ведь не простил бы себе никогда... Отдышавшись немного, Фили заставил себя вернуться к делам насущным. Отдохнуть было в самом деле нужно, усталость — плохой советчик там, где нужно думать и решать быстро. А вечером еще и с будущим Хранителем Закона беседовать, тоже дело непростое. Но думать можно и сидя, и лежа. Или вот так, полулежа на любимом диванчике, в компании любимой же трубки. Хранитель Закона... Драупнир был гном известный и весьма уважаемый; его семья с давних пор главенствовала в гильдии оружейников, верность короне сохраняла и во время расцвета Эребора, и в годы странствий, и в бытность в Синих Горах. Сам он при дворе почти не появлялся, в числе приближенных короля не был и к этому не рвался. По мнению Балина, отсутствие стремления к власти само по себе было очень полезной чертой, и Фили с этим мнением соглашался. Хотя одной этой черты, разумеется, недостаточно... Коварства и хитрости, какими успел прославить себя Рагнар, за Драупниром не числилось. Был он умен, и даже очень, но бесхитростен и прямодушен. Возможно, для придворного советника это было не великим достоинством, но после столкновения с Рагнаром Фили не хотелось видеть подле себя новую ходячую головоломку. Да и в обращении Драупнир был попроще — это тоже могло пойти на пользу. Измена Рагнара имела, кроме прочего, одно весьма неприятное следствие: у жителей Эребора образ предателя стал связываться с прежней жесткостью его решений. Рагнарову граничащую с беспощадностью строгость принимали спокойно, пока за ней виделась честность и справедливость, теперь же... Словом, Фили очень рассчитывал, что к новому Хранителю Закона отношение будет иным, если он сам сразу поведет себя иначе. Не то что будет добрым дедушкой, который всем всё готов простить, ни в коем случае. Но того, что в его суждениях будет меньше начертанной категоричности, было очень даже можно ожидать. Трубка погасла, и Фили за раздумьями незаметно для себя задремал. * * * В проклятущей комнате не было ничего, похожего на календарь, и Кили, боясь сбиться со счета дней, стал выцарапывать метки на деревянном подоконнике. Взял за правило с утра, выкуривая трубку, осматривать в окно доступную часть двора и делать метку. Благо было чем — железных пряжек на его одежде хватало и кроме той, что отобрали вместе с оружием... Этих меток было уже шесть, а ничего нового и интересного так и не произошло. Никто, кроме старого слуги, пленника не навещал; Хаган, несмотря на высказанное намерение продолжить беседу, тоже им не интересовался. Слугу расспрашивать было бесполезно — он и вестрон знал плохо, и... да и Кили пока не удавалось победить ощущение брезгливости, которое внушал ему этот вроде бы безобидный человек. Из комнаты Кили не выпускали. Совсем, даже в коридор больше высунуться не удавалось. Комнату он изучил вдоль и поперек, до последней трещинки на дверном косяке. Для того, чтобы подумать о том о сем, времени у него была просто уйма. Чем больше Кили думал, тем более странным казалось ему все вокруг. То, что жители Востока говорят на вестроне, он заметил еще там, в лесу. Хаган тоже хорошо говорил на языке Запада. А вот слуга, приставленный к пленнику, владел этим языком гораздо хуже. Одежда у людей, насколько Кили успел разглядеть и запомнить, была... не то чтобы совсем разная, но и одинаковой ее назвать было нельзя. Было очень похоже, что по части внешнего вида местные люди традиций особо не придерживались, обращая внимание только на ценность одежды и украшений. Но более всего занимала Кили обстановка в жилище. В своей комнате он видел обыкновенную, привычного вида мебель — кровать, стол, табуреты. Но вот в гостиной Хагана все было другое — низкий столик, ковры и подушки... Как будто эти две комнаты принадлежали обитателям совсем разных земель. Могло быть и так, что для пленника-гнома комнату нарочно обставили мебелью, ему привычной, которая не должна была вызывать подозрений. Или не могло? На кой кому-то заботиться о привычках пленника, еще и обвиненного в убийстве? Для вождя же устроить особое убранство — это можно, почему бы и нет... Вот бы удалось заглянуть в другие помещения этой... крепости? деревни?.. Тогда бы стало ясно, какая обстановка для здешних обитателей родная и привычная. Но пока Кили держали взаперти, ничего этого узнать ему было нельзя. Вечером шестого дня он долго сидел у окна, глядя на подсвеченные закатным солнцем облака, и снова, в который уже раз, пытался представить, что творится сейчас за стенами лесной крепости. Добралось ли посольство до Эребора? Если шли быстро и на привалах особо не задерживались, могли и добраться. А может, уже и новый поход снарядили, и скоро — еще дней через пять-шесть — гномы появятся здесь, у этих ворот. Не мирное посольство, а закованное в броню войско, остановить которое могут — ненадолго — каменные стены, но вовсе не дурацкий деревянный частокол. Чтобы не предвидеть визита вооруженных гномов, надо быть законченным недоумком, а Хаган производил впечатление человека очень даже неглупого. На что же он рассчитывает, удерживая в плену эреборского принца? Ладно, допустим, он намерен торговаться с Подгорным царством. Да, торговаться можно, имея Кили в качестве заложника. Но дальше-то что? Даже если Фили прямо здесь и сейчас пойдет на какие-то уступки, какого тролля ему потом, когда ценного заложника у людей не будет, сдерживать вырванные обманом обещания? Ясно же, что поселение это сотрут с лица земли просто в назидание, чтоб другим неповадно было в такие игры с гномами играть. Или сдержат обещания — а потом все равно сотрут... Но именно вся эта ясность и очевидность казались Кили подозрительными. Насчет своих способностей к играм королей и правителей он не заблуждался и то, что вещи и явления не всегда то, чем кажутся, знал прекрасно. А значит... Значит, все может быть совсем не так, как видится ему, а намного сложнее и страшнее. И что со всем этим делать, все еще было непонятно. Вернее, что делать, Кили как раз догадывался. То, что делают все пленники во все времена — искать способ сбежать. Но на способе побега его мысли заканчивались. Через окно вылезть было нельзя — оно открывалось совсем чуть-чуть, едва просунуть руку, а снаружи было забрано железными прутьями. Можно, конечно, было придумать способ выдернуть окно и решетку выломать, но внизу — покатая крыша, с которой кроме как во двор никуда не попасть. Двор большой, открытый; можно ли где-то спрятаться сразу после того, как свалишься с крыши — неизвестно, потому что не видно. Днем во дворе много людей, ночью без шума не обойтись. Проще всего было выскочить из комнаты, когда придет слуга. Но и внутри постройки бежать было особо некуда, тайных уголков Кили не знал и про громил-охранников не забывал. Шансы быть пойманным и запертым в настоящую тюрьму, откуда и в окно не поглазеть, опять получались немаленькие. Нет, никаких явных глупостей делать было нельзя. Следовало узнать побольше о месте, где он находится... Все эти мысли, передуманные не раз и не два, уже напоминали хождение по кругу, столь же утомительное, сколь бессмысленное. Но кроме размышлений заняться было все равно нечем. Скука — враг пленника и враг его сознания. Закат догорел; Кили выколотил погасшую трубку и собрался уже закрыть окно, когда снаружи послышалось хлопанье крыльев и хриплый одинокий карк. Едва не подпрыгнув, Кили прильнул к окну. Разглядеть что-то в густеющей темноте было трудновато, но небо еще оставалось синим. На фоне этой закатной синевы четко обрисовался силуэт большой птицы, взмывшей с одной из ближних крыш. Ворон! Птица сделала круг над крепостью и исчезла, словно бы получила то, за чем прилетала. Кили еще долго стоял у окна — пока не стемнело окончательно. Потом закрыл окно, разделся и лег в постель. Было темно и тихо, но сон не шел, вспугнутый бурной радостью. Кили лежал, закинув одну руку за голову, глядел в потолок и прикидывал, как вернее привлечь к себе внимание птицы, если она его еще не увидела. Конечно, ее появление могло быть просто совпадением, вороны живут не только в Эреборе. Но если птица — разведчик... Надо побольше сидеть у окна, может, удастся и словом перемолвиться, и весточку брату послать. Не раздалось ни звука, не случилось ни движения, но что-то вдруг изменилось в комнате — Кили это явственно ощутил. То ли холоднее стало, то ли сквозняк напахнул, принеся запах сырости. Он весь напрягся, однако легкое дуновение, коснувшееся его волос, принесло настойчивый сонный дурман. Тело налилось истомой, потяжелели веки. Краем сознания Кили понял, что чувствует все это не впервые, но удержаться на краю сна не смог. — ...сегодня скажешь, чародей? — Не знаю. Ничего. — Тебе нужен был гном, ты его получил. В чем же дело? — В гноме и дело. — Вот как? Нам попался не просто случайный гном. Это ли не удача? — Было бы удачей с другим каким-нибудь гномом! Но не с этим!.. — В твоей власти окажется брат короля... — Не окажется. Я не могу подчинить его своей власти. — Что на сей раз тебе мешает? — Клятва. Древняя клятва верности, однажды им произнесенная... — И всего-то? Это не более чем слова... — Куда более чем. Дело не в том, что говорит голос, а в том, что знает сердце. В памяти этого гнома есть угол, сокрытый тенью. Когда-то давно он сделал нечто, чего не смог себе простить. И с тех пор ищет способа искупить свою вину. Ищет и не находит, потому что вины его никто, кроме него, не помнит, а перед самим собой можно оправдываться вечно... Он понимал то, что произносил, прямо и искренне. И отдал последнее, что мог отдать... Поэтому я не могу отнять у него то, что он уже отдал другому. У меня нет власти над тем, что в нем ему не принадлежит. — Ты настолько слаб?.. — Ты не слушаешь меня. Если ураган не может своротить с места гору, это не значит, что он слаб. Я говорю, что то, на что мы рассчитывали прежде, теперь не по силам ни мне, ни кому бы то ни было еще. — Что можно сделать? — Думай. Если нет прямого пути, можно поискать окольные... Кили коротко вздохнул и открыл глаза, прогоняя наваждение. В окно заглядывал неяркий месяц; в комнате было тихо и пусто. Ни сквозняка, ни запаха, ни голосов. Он осторожно сел и огляделся. Все как всегда... Еще совсем недавно он махнул бы на все рукой и завалился спать дальше — мало ли что привидится... Но события последних месяцев наводили на совсем иные мысли. Что это — просто сон, бред, порождение долгих бесплодных раздумий? Или все-таки нет?..