fighting the source was not recommended, trails of a wish were the hope to survive. skins full ablazing, release crystal gazing, all of it led to a deeper demise. when you think there's no way out and no one comprehends, hope will show your smile again. what I left behind, another night of weary dreams. what's been left behind, another time where days of late are far away, far away
***
Следующая гонка проходила во Флориде. Хондо до самого последнего момента не хотел отправляться вместе с командой — ему, согласно вердикту командного врача, садиться за руль было ещё рано. Но Гарнер настоял на том, чтобы все водители «Рекскора» держались рядом с ним, и Призраку оставалось только подчиниться. Флорида, как обычно, встретила гостей ещё более удушающей жарой, чем Делавэр. Зорина была в восторге, потому что любила пальмы, южные берега и обстановку «как в кино». Хондо иногда по-дружески напоминал ей, что Голливуд находится на противоположном конце страны, но Зорина только отвечала, смеясь — «ты такой зануда, деееетка!» Нового Лайла Оуэнса вообще едва ли волновала погода, а Дизель мог перебороть что угодно. Грозный немец выкрутил кондиционер на самую низкую температуру, обложился пластиковыми ведёрками с мороженым и при попытке кого-нибудь из коллег ворваться на его территорию начинал неизменно вопить и махать кулаками. Вечером накануне соревнования тоже было жарко. Хондо выбрался из номера и решил пойти на пляж. Вообще, Гарнер не одобрял подобные вылазки, потому что они несли потенциальную опасность, но Призраку в грядущей гонке предстояло быть всего лишь зрителем… Раздавать автографы и фотографироваться с чужими людьми он ненавидел так же сильно, как и палящее солнце, а потому для маскировки натянул широкую индейскую рубаху и шляпу. Отделившись от кипящей толпы туристов, Хондо отправился на поиски более уединённого места. Человек, как правило, ленив, и мало кто заглядывает за пределы общественных, регламентированных законом и престижем пляжей. Призрак чувствовал себя совершенно здоровым, сил у него было много, а потому он сделал вывод, что длительная пешая прогулка ему нисколько не повредит. Внутренне посмеиваясь, Хондо вышагивал по песчаному берегу и думал, что в таком виде его не признала бы не то, что Зорина, а даже родная семья. Хондо остановился. Всё веселье в один миг слетело с него — вспоминать о прошлом именно во Флориде было не лучшей идеей. Поморщившись, как от горького лекарства, он сел на песок и позволил солёной воде окатить разгорячённые ступни. До заката оставалось достаточно времени — часа два-три. Торопиться было абсолютно некуда. Хондо думал. Чуть позже, когда от неподвижности у него уже затекли ноги, он поднялся и заметил, что навстречу ему по кромке пляжа идёт девушка. Что-то в её силуэте показалось Хондо знакомым, и он прищурился, сложив «козырьком» ладони. — «Кэндис? А она тут что забыла?» В отличие от него самого, девушка двигалась тяжело и устало. Увидев, что укромное место уже занято, она замерла и, помедлив, грузно обвалилась на песок в нескольких метрах от Призрака. Разглядеть выражение её лица в деталях он не мог, да и откровенно пялиться было неприлично, но интерес был слишком сильным. Не удержавшись, он посмотрел на неё снова. Она это заметила и неопределённо махнула ему рукой. Хондо повторил её жест. Кэндис истолковала это как приглашение и, поднявшись на ноги, побрела к нему. Так же устало садясь рядом, не поднимая на собеседника взгляда, девушка с чувством выпалила: — Здравствуйте! Скажите мне, как здесь вообще можно жить?! Вы вот местный? — Нет, — честно ответил Призрак. — А зачем прилетели, если не секрет? — По работе, — он снова не соврал. — Не могу понять, для чего ехать сюда туристом, — бормотала Кэндис. — Вам недостаточно жарко у себя дома? Вы выбираете терпеть это пекло, чтобы окунуть тело в солёную воду? — А Вы, юная леди, по какому поводу здесь находитесь? — выдал Хондо. Девушка вздрогнула, как будто её окатили кипятком. Медленно развернувшись, она посмотрела Призраку в глаза, и лицо её вытянулось. — Хондо?! — Ждал, узнаешь или нет, — сдерживать ухмылку было трудно, но он очень старался. — Хондо, что ты тут делаешь? — продолжала беспокоиться Кэндис. — Отдыхаю. А ты? — Я имею в виду, во Флориде, — рассердилась Брайтман. — Ты разве участвуешь в гонке? — Нет, — покачал головой Призрак, — но Рекстон не любит, когда кто-то отрывается от коллектива. — Надо же, — Кэндис зачерпнула мутную прибрежную воду и намочила волосы, — я так далеко зашла, думала, никого не будет… Не знаю, смогу ли теперь вернуться. Ноги как чужие, и жарко очень. Даже на берегу нечем дышать. — Могу тебя проводить, если согласишься, — предложил он. — Не откажусь, — девушка жалобно взглянула на него. — Хондо, а ты как себя чувствуешь? — Нормально, — Призрак пожал плечами. — Я к такой погоде привык. — Сейчас задам некрасивый вопрос, — предупредила Кэндис. — Задавай. — Очень некрасивый! — Я весь внимание, — Хондо приподнял одну бровь. — Расистский! — в отчаянии выкрикнула Брайтман. — Спрашивай уже. — Ты откуда-то с юга, да? А я тебе тут на жару жалуюсь… Извини. Ужасно нелепо звучу, наверное. — Я родился в Аризоне, — слова вырвались сами собой, — и это, по-моему, худшее место в Соединённых Штатах, чтобы появляться на свет. — Почему? — удивилась Кэндис. — Потому что во Флориде жарко, но хотя бы вода вокруг, — Призрак неожиданно ощутил, как тупая пульсирующая боль сдавливает его лоб и виски. Наверное, ему нельзя было так долго находиться на жаре, ещё и травма… — А в Аризоне всё, что у тебя есть — кучка камней, сухие ветки, кактусы и ядовитые лягушки, которых наркоманы тайно ловят и лижут, чтобы поймать кайф. — Прямо живых облизывают? — девушка встревоженно взглянула на него. — Конечно. Мёртвые сразу высыхают, — пояснил Хондо. — И не противно? Приход того стоит? — захихикала Кэндис. — Не знаю. Я не пробовал. — А хотелось? — Меня, к счастью, увезли из Аризоны до того, — Хондо хмурился, прогоняя прочь картинки из прошлого, — как я вошёл в возраст увлечения запрещёнными веществами. На самом деле, я ненавижу жару так же сильно, как и ты. И некоторые твои вопросы я сам себе ещё в детстве задавал. Девушка с подозрением покосилась на Призрака. — Нет, я говорю это не для того, чтобы втереться к тебе в доверие и узнать все тайны команды «Фастекс». Не без удовольствия наблюдая за растерявшейся Кэндис, Хондо протянул ей ладонь и помог подняться. Ему очень нравилось успевать просчитывать то, какой вывод придёт ей в голову, и действовать на опережение. Они медленно двинулись по кромке берега, загребая ногами песок. Девушка поднырнула Хондо под руку — он не стал сопротивляться, ему было даже комфортно — и крепко ухватила его за запястье. — Кстати, Хондо! — прищурилась Кэндис. — Что? — Забыла сказать. Эффектно выглядишь. Хайнс усмехнулся. Либо она не так проста, как кажется, либо обладает отличной памятью. В любом случае, манёвр он оценил. Проводив девушку, он вернулся в гостиницу и понял, что головная боль появлялась вместе с воспоминаниями. Кэндис всю дорогу отвлекала его, и всё было в норме, а теперь он снова остался один, и вслед за мрачными мыслями пришло ощущение, что его виски сдавливает спятивший Спэкс. — Ёбаная Аризона, — прошипел Призрак, вытирая нос тыльной стороной ладони. К счастью, на этот раз крови не было. Хондо принял таблетки, записав название препарата и конкретное время на тот случай, если нагрянет проверка, и осторожно лёг на кровать. Ровный гул кондиционера убаюкивал — через отголоски боли Призрак проваливался в сон, где его скользкими щупальцами опять обвивали видения из прошлого.***
Хондо Хайнс имел несчастье родиться в Аризоне. Впрочем, он мог иметь несчастье родиться как в Египте, так и в Миссисипи, и во Флориде. Все эти места объединяло одно — невыносимая, с его точки зрения, жара. У его родителей была красивая история любви — её часто рассказывала мама. Что заставило когда-то её родителей покинуть вполне благополучный Египет, Ифе не знала. Девочкам в арабских семьях вообще не пристало задавать вопросы: папа приказал собираться — значит, улетаем. На новом месте жительства вид вокруг был знакомый — океанский песчаный берег, пальмы, цитрусовые деревья. А вот английский язык Ифе совсем не нравился: какой-то несерьёзный, беглый, чирикающий, не то, что мелодичный и гортанный арабский. Девочку и не особенно учили грамматике. Отец дал понять, что когда Ифе подрастёт, её сразу выдадут замуж — жених уже был подобран. Она не расстроилась, ибо даже не предполагала, что бывает как-то иначе. Потом вдруг умерла мама, очень трагично и нелепо: поскользнулась на мокрой садовой дорожке, упала и сломала шею, оставшись недвижимой. От постоянного лежания у женщины начался отёк лёгких, и спасти её не удалось. Папа становился всё более мрачным, резким и хмурым — мог теперь поднять на Ифе руку и даже наставить ей синяков. Девочка, вернее, уже девушка, ждала замужества с ужасом. Если даже родному отцу наплевать на её боль, что же с ней станет делать посторонний человек? Стояли 1960-е годы, все Соединённые Штаты бунтовали, кругом кипела жизнь, и Ифе вдруг поняла — существовать можно совсем иначе. Не закрывать голову и всё тело, смеяться при мужчинах, принимать решения самостоятельно, встречаться, с кем хочешь… Иногда она тайком выбиралась из дома, если ночи выдавались тёмные, и бродила по улице. На противоположной стороне жил молодой интересный парень с причудливой внешностью — широкое угловатое лицо, выразительные хмурые брови, внимательные чёрные глаза и настороженно поджатые тонкие губы. Лица соотечественников Ифе находила слишком слащавыми, а европейцы казались ей бледными и непривлекательными. Осознав, что сосед ей симпатичен, девушка стала подслушивать разговоры и обнаружила, что тот, во-первых, индеец, а их не особо жаловали, а во-вторых, конфликтует с законом. — «Ну и ладно», — расстроилась Ифе. Потом состоялось знакомство с будущим мужем, и девушка окончательно впала в панику. Тот оказался намного старше неё, обладал противным липким взглядом, громким голосом и при первой же встрече норовил ухватить Ифе за бедро или груди. — «Гадость! — плакала девушка. — Что же делать? Нужно бежать!» Привычным уже движением перевалившись через окно, Ифе бросилась вниз по улице. Сосед был на месте — в свете гаражных ламп возился со своей машиной. Она подкралась к нему и негромко, но твёрдо заявила: — Я слышала, что ты уезжаешь. Забери меня с собой. — Ты, никак, заболела? — мужчина выпрямился и взглянул на Ифе. — Потерялась? Пошли, домой отведу. — Нет! — в ужасе завопила девушка и тут же зажала рукой рот, боясь, что её услышат. — Мне нельзя домой! Я хочу бежать! Она говорила с сильным акцентом и переживала, что собеседник её не поймёт, но тот просто устало посмотрел на неё своим тяжёлым взглядом. — Замуж, что ли, отдают? — поинтересовался тот. — Не, я связываться не буду, потом прибьёт меня твоя родня и закопает по частям. Своих проблем по горло. — У меня есть много драгоценностей, разных, я их выкраду и отдам тебе все! Только увези меня! — отчаялась Ифе. Индеец подошёл к девушке вплотную, но не касался её. Его внимательные глаза изучали каждую деталь её внешности. — Откуда тебе знать, что я не хуже, чем твой будущий муж? Я даже имя своё не назвал, как ты мне можешь предлагать такие вещи? — Если ты откажешься, то я себя зарежу, потому что лучше умереть, чем жить с человеком, которого я уже ненавижу! — пообещала Ифе. — Погоди за нож хвататься, — покачал головой сосед. — Тащи брюлики свои, посмотрим. Через некоторое время девушка вернулась, спрятав за пазухой большую бордовую шкатулку. Индеец открыл её и присвистнул. — Да уж… Дела. Ну что, ради такого можно и в лес по частям уехать. Залезай, пристёгивайся. Готовься. Будет трудно. В первое время изнеженной Ифе и вправду было тяжело — спать в пикапе под открытым небом, есть в придорожных кафе или жарить овощи с сосисками прямо на костре, мыться на автозаправочных станциях… Из Флориды они с попутчиком перебрались в Алабаму, потом — в Миссисипи, Арканзас, Оклахому, Неваду… Девушка очень похудела, но у неё парадоксальным образом появилось больше сил. Старые её документы сосед выбросил, а новые попросту купил на чёрном рынке — теперь Ифе превратилась в Айви и прибавила себе несколько лет. Лиам Хайнс — так звали индейца — стал её первым мужчиной во всех смыслах, и девушка действительно полюбила его. Нежности в нём было не больше, чем в пикапе, который тот водил, но главным было то, что он всегда прислушивался к мнению Айви, давал ей возможность принять решение самой и поддерживал её мягко, если даже та оказывалась не совсем права. А потом случилось то, что неизбежно происходит со всеми здоровыми молодыми женщинами, если те занимаются незащищённым сексом — Айви забеременела. Лиам косился на неё с тревогой, и в итоге безрадостно сообщил: — Придётся тебя везти к моей семье. Не особо этого хотел. — Стесняешься меня? — расстроилась девушка. — С ума сошла, — Лиам почти ласково прислонился губами к её лбу, — такую красоту стесняться! Просто они… своеобразные. Очень много людей в одном доме, как общежитие, все вместе живут. Может быть неприятно. — Давай посмотрим сначала, — предложила Айви, — а то страшно на улице рожать. Так девушка оказалась вместе с любимым в Аризоне. Они поженились — очень неприметно, скромно, без больших расходов. Семья у Лиама и правда была огромная — его отец, трое братьев, сестра, у всех жёны, мужья, дети… Сначала Айви боялась лишний раз высовываться из комнаты, но позже освоилась и даже со временем завоевала авторитет в глазах остальных. У них с Лиамом родилась девочка, которую назвали Бонни в честь фильма про Бонни и Клайда. Потом на свет появился первый сын, Дилан, а второму Айви решила дать египетское имя в память о далёкой родине. — Пусть он будет Хондо, — говорила женщина, — ему подходит, правда? — И такой фильм имеется, — усмехнулся старший Хайнс, — хочешь, покажу? — Ты против? — уточнила Айви. — Нет, с чего бы? Хондо, так Хондо… Младшую дочь назвали Розмари, тоже благодаря популярной киноленте. Айви была вполне счастлива в браке, любима всеми членами семьи, она чувствовала себя комфортно в жаркой пустыне и безопасно за широкой спиной супруга. Идиллия продлилась несколько лет, а потом женщина стала понимать, что с младшим сыном что-то не так. Едва научившись говорить, тот сообщал всем, что жизнь в Аризоне — это «беда». — «Почему же беда? — спросил бы какой-нибудь житель северо-западных штатов. — Там, по крайней мере, тепло!» В Аризоне, однако, было не тепло. Судя по ощущениям маленького Хондо, мальчик обитал в аду. В очередной раз не уснув ночью, он от скуки прокрался в гостиную, где папа мирно дремал перед включённым телевизором. Экран демонстрировал какую-то страшную ленту, где изуродованные люди горели в вечном пламени за совершённые в земной жизни плохие поступки. Объятый огнём мужчина кричал, а Хондо буднично подумал: — «Завтра снова обещают больше сорока пяти градусов жары. Мы здесь тоже так горим». Мальчик не давал себе спать по ночам: обливался холодной водой, щипал себя за ноги, воровал на кухне кофе и ел его ложками, мучаясь потом от ужасной боли в желудке. Только в тёмное время суток можно было выглянуть на улицу, пройтись, вдохнуть полной грудью. Ночью на небе не было слепящего солнца, безжалостно истребляющего всё живое, кроме, разве что, кактусов. Родители к психическому и физическому состоянию сына относились в целом равнодушно. Семья у них была большая, многонациональная, шумная, и до привычно сгорбившегося в тени ребятёнка никому не было дела. Более того, дедушка часто ругал Хондо, буквально выдёргивая того из очередного укрытия: — Что ты опять сидишь тут, как летучая мышь! Выйди на улицу! — Там очень жарко, — вяло отбивался мальчик. — Жарко?! — взвивался дедушка. — Наш народ тут жил ещё до того, как бледнолицые… — на этом моменте мужчина замолкал, если одна из его невесток проходила мимо, и продолжал уже тише, — захватили нашу землю! Слышать ничего не хочу, жарко ему! Но после того, как Хондо дорос до школы, родителям всё же пришлось обратить внимание на странное поведение сына. Его отправили и к педиатру, и к психологу, и к неврологу, но врачи никак не могли решить, что именно с этим ребёнком не так. — «Аутизм», — говорили одни. — «Шизоидный тип личности», — возражали другие. — «Оставьте парня в покое», — робко подавали голос третьи, — «у него просто склад характера такой». Из-за постоянно перекошенного режима дня и непереносимости солнца мальчик вечно болел, худел, отказывался от еды и мучился бессонницей. Сама семья стала для него неприятным синонимом слова «шум». Ему часто хотелось спрятаться где-нибудь на участке и заткнуть уши, чтобы хоть немного побыть в тишине. Со временем он построил себе укрытие и начал перетаскивать туда немногочисленные книги. Морально это помогало Хондо, но со здоровьем дела обстояли всё хуже. Боль в животе, которая появлялась от кофе, стала хронической и выпивала все силы. Голова была тяжёлой и всё время кружилась, не давая сосредоточиться ни на учёбе, ни на играх. В конце концов, сердце его мамы не выдержало, и она собрала целый семейный совет. Сам Хондо, как обычно, прятался в тёмном углу за дверями, напряжённо слушая, о чём говорят взрослые. — Так дальше нельзя, — нервничала мама. — Он уже на привидение похож. Спать не может, не ест, не выходит на улицу… Вчера на жаре кровь носом опять пошла, думали везти в больницу. Обошлось. — Ты ему потакай больше, — рассердился отец. — Следи за ним! Вот ночью лёг в кровать, так сиди рядом, не отходи, пока не уснёт! — Я не могу находиться с ним ночами напролёт и смотреть, спит наш сын или нет! В конце концов, у нас и другие дети есть! — Давай в пансион его сдадим, — предложил папа. — Или в лечебницу. — Я тебя скорее в лечебницу сдам! — вышел из себя дед. — Отправьте его к моему отцу в Мичиган, — подала голос тётя, та самая, которую дедушка называл «бледнолицей». — Там достаточно холодно, зимы снежные. — Он белый… — заикнулся дед. — А этот будет мёртвый, — невозмутимо продолжила тётя. — Нельзя ему здесь жить. — Я… подумаю, — голос мамы звучал очень растерянно. — Мичиган! — недоумевал папа. — Чего сразу не Аляска? Что он там будет делать, собирать машины? Мокро и холод собачий! Может, перерастёт? Ну куда его одного… Скрипнула дверь. Хондо кинулся к себе в комнату, и, дождавшись, пока в доме настанет тишина, прокрался к письменному столу за картой Америки. Мальчик не помнил, где точно находится Мичиган, и ему стало интересно взглянуть. Впервые за много лет у него появилась надежда на то, что его вытащат из пустыни, увезут прочь от разноцветных камней, песка и рассохшихся деревьев. Но дни шли по-прежнему. Однажды Хондо стало плохо прямо в школе — сильно закружилась голова, а из носа буквально хлынула кровь. Мальчик, будучи очень тихим, постеснялся позвать учительницу или хотя бы поднять руку, и просто упал лицом на деревянный стол. Когда через несколько минут он очнулся, вокруг него собрался весь класс — дети стояли присмиревшие, непривычно бледные, и смотрели. — «Перестаньте! — думал Хондо. — Хватит пялиться! Отвернитесь!» — У тебя часто так? — с тревогой в голосе спросила школьная медсестра, которую вызвала испуганная преподавательница. Мальчик не мог ответить — его прожигали насквозь десятки взглядов одноклассников. Он молчал, напряжённо глядя в одну точку. — Выведите детей, — попросила учительницу медсестра. Та изумлённо послушалась, и Хондо остался один на один с участливой женщине в белом халате. — У тебя часто такое бывает? — повторила она. — Каждый день, — сознался Хондо. — Каждый?! — Да. — Голова болит? — медсестра, казалось, беспокоится не на шутку. — Да. — Прямо сейчас болит? — Да, — как заведённый, повторял Хондо. — Тебя в больницу водили? Что сказали врачи? — Водили. Я не знаю, — мальчик чувствовал, что его тошнит, и говорить было трудно. — Ты пьёшь какие-нибудь лекарства? — Нет. У меня живот болит. — Где? — женщина нахмурилась, точь-в-точь как папа, когда тот узнавал плохие новости. — Здесь, — Хондо положил руки под рёбра. — Часто? — продолжала допрос медсестра. — Всегда. — Хондо, — женщина заглянула в тетрадь мальчика, чтобы прочитать его имя, — тебя дома бьют? Как в семье обстановка? — Нет, не бьют. Очень много людей, все постоянно шумят. Я прячусь. — Почему прячешься? Хондо терпеть не мог и объясняться, и потоки навязчивых вопросов, но он вдруг почувствовал, что эта женщина может ему помочь. — Ненавижу, когда громко. Медсестра, тяжело вздохнув, забрала мальчика с собой в кабинет. Там она нацепила ему на руку какой-то причудливый прибор и попросила: — Сиди ровно, спокойно дыши, не разговаривай. Это недолго. Потом она старательно послушала его лёгкие и сердцебиение, посветила в глаза фонариком, а вот живот прощупать Хондо не позволил, закричал сразу: — Нет! Не делайте так, мне больно! — Где именно? — Везде! Не трогайте меня! Женщина вызвала учительницу Хондо к себе и прямо при мальчике сказала: — Звоните родителям сейчас же. Ребёнок очень запущенный. Семья благополучная? — Как все, — преподавательница растерялась. — Мама такая приятная… — Да уж, я вижу, — процедила женщина в халате. Хондо не знал, о чём медсестра разговаривала с его матерью, но из кабинета Айви Хайнс вышла с побелевшим, сжатым лицом и молча взяла сына за руку. Всю дорогу до дома они не проронили ни слова, и мальчик был этому даже рад — хватит с него на этот день вопросов и воплей. Потом мама долго кричала на папу и дедушку, а после этого легла в кровать вместе с Хондо. Его разозлило то, что он не может теперь встать и пойти по своим делам, и он отвернулся, сердито сопя. — Ты вообще по ночам не спишь? — спросила мама. — Вообще. — Почему, сыночек? — Днём жарко. Ночью хорошо. — Чего же ты молчишь всегда, — Айви, заплакав, стала целовать лоб и щёки мальчика. — Я не могу твои мысли прочесть и догадаться, что ты от боли не ешь, а не от капризов… Ночуешь, как койот, на улице… А я-то куда смотрела… — Молчу просто так, — Хондо вывернулся из объятий мамы. — Хочу быть в тишине, а вы не даёте. — Завтра собираем вещи, — женщина, всхлипывая, гладила сына по жёстким кудрям, таким же, как у неё самой, — и выезжаем в Мичиган… Будем тебя там лечить. Здесь тебе не выздороветь, солнце добьёт... Знала бы, что так бывает — не поверила бы, маленький мой… Айви сдержала обещание — упаковала чемоданы, и они с Хондо отправились навстречу неизвестности. Вся семья, кроме белой тёти Полли, выступала категорически против, но какая женщина может спокойно смотреть на то, как умирает её ребёнок? Айви даже не была уверена, перенесёт ли Хондо самолёт, поэтому две тысячи миль они преодолевали по земле — автобусами, машинами, железной дорогой… По мере того, как они удалялись от Аризоны, мальчик становился всё более жизнерадостным. Казалось, что длинный путь не вымотал его, а наоборот. — Придётся, значит, жить в снегу, — обречённо сказала мать, когда они пересекли границу Мичигана. — М-мама! — Хондо исполнилось уже восемь лет на тот момент, но женщина ни разу не видела на лице своего мальчика такую гамму эмоций. Никогда раньше он так не выглядел и не звучал. — Мама, это что такое, это море? Так красиво! Голова кружится просто, как красиво!!! — Это всего лишь озеро, сынок. Обычное озеро. — Красиво… — шёпотом повторял Хондо, прижимаясь лбом к прохладному окну автомобиля. Холод будто бы наполнял его силой, заставлял чувствовать себя увереннее. В холоде хорошо спалось, аппетит нагуливался моментально, исчезали головные боли и гнетущее чувство тоски. Мама долго не продержалась и вернулась домой через несколько недель. В первые же дни на новом месте она простудилась, начала сильно кашлять, получила бронхит, который никак не проходил… Взрослые договорились, что отец Хондо будет ежемесячно перечислять деньги на содержание мальчика, и Айви улетела обратно в Аризону. Вся ответственность за лечение Хондо легла на постороннего ему человека, папу тёти Полли, Итана Андерсона. Этот человек был высокий и настолько белый, что мальчик поначалу даже не верил, что он настоящий. — «Он на самом деле эльф. Просто притворяется». Мистер Андерсон несколько лет назад похоронил собственного сына — тот буквально сгорел от лейкоза. Родители упустили драгоценное время, собирая деньги на лекарства, и мальчик умер. Его жена тронулась рассудком, не выдержав потери, и иногда Хондо вместе с дядей Итаном навещали её в психиатрической клинике, но миссис Андерсон не узнавала никого, только рассказывала себе под нос какие-то несвязные истории. Итан боялся снова пережить смерть ребёнка, пусть и чужого, поэтому заставлял Хондо исправно выполнять предписания врачей. Однажды, сразу после того, как Айви отправилась домой, мужчина повёз мальчика в клинику, где ему должны были провести эндоскопию под наркозом. — Это не страшно, — говорил дядя Итан, — тебе на лицо наденут маску, и ты сразу же уснёшь. А потом очнёшься в палате, как будто ничего не случилось. Я буду рядом. Для Хондо не было свойственно спорить со взрослыми, поэтому он послушался. Его напугал и кабинет, и странная аппаратура, и пронзительно белые халаты, и мертвенный свет на потолке, но он, как обычно, молчал. Мистер Андерсон, узнав, что процедура прошла нормально, получил рекомендации вместе с упрёками — «как можно в таком возрасте ребёнка довести до подобного состояния!» — и собрался навестить Хондо в палате, но внезапно услышал, как пронзительно тот закричал. На ослабевших ногах мужчина бросился к мальчику и увидел, что тот, вроде бы, в порядке, но рыдает так, что его всего трясёт крупной дрожью. — Хондо! Что такое? Тебе больно? — Я умер! — в отчаянии причитал ребёнок. — Они меня убили! Я теперь призрак! — Ты жив, — попытался убедить его Итан, — это был просто сон. В маске специальный газ, от которого ты засыпаешь. — Нет! Я умер и навсегда останусь в этой больнице! — Странный ты, — рослый рыжий медбрат присел на кровать рядом с мальчиком. — Призраки летают, куда хотят, а ты под одеялом лежишь. — Вы что, книжки не читали? — снисходительно поинтересовался Хондо. — Где вы видели свободных призраков? В каждом старом замке живут свои, чего ж не поменяются местами? Не могут! Парень в халате озадаченно почесал затылок. — Вся вот эта нечисть, — решительно ответил медбрат, — при свете дня исчезает. А я тебя вижу, слышу и трогаю, — в качестве доказательства тот легонько сжал плечо мальчика. Хондо хмыкнул — уже больше похоже на правду. Он специально подошёл потом к окну и посмотрел на свои руки. Они были обыкновенные — смуглые в красноту и нисколько не прозрачные. «Призраки летают, куда хотят». Было что-то такое в этой фразе, что зацепило мальчика на несколько следующих лет. Он лечился — ел почти исключительно липкую овсяную кашу и не менее отвратительное варёное мясо с отпаренными овощами, пил десятками таблетки, занимался плаванием. Воду он, как выяснилось, обожал — метался в её толще, как угорёк, без труда нырял на большие глубины, легко держался на поверхности. Позже дядя Итан записал его ещё и в музыкальную школу — как тот сказал, для общего развития. Хондо не возражал: он очень любил узнавать что-то новое, и ему понравилось читать ноты. Пианино они покупать не стали, так как оно тяжёлое, громоздкое и периодически требует настройки. Мальчик играл на скрипке. Слух у него, со слов преподавателя, был хороший, а вот творческого запала не хватало. Но Хондо и не стремился становиться знаменитым музыкантом, поэтому его всё совершенно устраивало. Через несколько лет у дяди Итана появилась возлюбленная, темнокожая Люси. Она тоже приветливо отнеслась к Хондо, и именно от неё парень, будучи уже подростком, узнавал, как ухаживать за девушками, и что делать, чтобы не заразиться или не стать отцом раньше времени. В Мичигане Хондо Хайнсу действительно нравилось. Даже несмотря на то, что некоторые проблемы со здоровьем сохранились, а ещё его пытались травить в школе за цвет кожи, за физическую слабость, за скрытность. Он не очень понимал, как вести себя с хулиганами — противостоять открыто не мог, но и спускать издевательства с рук не хотел. Тут ему на помощь и пришёл тот нелепый разговор в больнице, над которым Хондо теперь смеялся. — «Призраки летают везде, и никто их не видит, особенно при свете дня. Я представлю, что я призрак. Что бы он сделал?» Хондо научился действовать осторожно, исподтишка. Ударить врага кулаком может любой, а вот устроить так, чтобы дверца шкафчика неприятеля выскочила ему в лицо как раз в тот день, когда учеников станут фотографировать — это искусство. Никому и в голову не приходило, что мелкие технические пакости, которые выглядели, как досадные совпадения — дело рук прилежного ученика Хайнса. Парень чувствовал себя своим и занимался тем, чему его научила жизнь в Аризоне — плёл сети, наблюдал за каждым, кто попадался ему на глаза. Всегда оставаясь в тени, он знал намного больше, чем самые активные отличники и задиры. Не гнушался он и пользоваться этим ради личной выгоды: несколько раз ему платили за молчание. Денег постоянно не хватало: на содержание подростка семья Хайнс присылала не особо большие суммы, которые целиком шли на повседневные расходы. Да и дядя Итан всё-таки женился на Люси, но Андерсоны жили бедно — в своё время мужчина распродал всё имущество, надеясь спасти сына, а снова начинать с нуля у него не осталось сил. Хондо же аскетом не был, ему нравились приятно шуршащие в кармане купюры, однако зарабатывать их честным путём было слишком сложно. Иногда он продавал ответы на контрольные работы, потому что успевал за один урок решить больше одного варианта. Однажды ему вручили фальшивые деньги, и Хондо это понял, но вслух не сказал ничего, просто написал на листе феерическую чушь и отдал заказчику. Вскоре после этого происшествия его в тёмном коридоре подстерегли несколько рослых фигур. — Стой, — заявил самый крупный. — Драться будете? — уточнил Хондо, нащупывая в кармане складной нож-бабочку. — Не-е, — неожиданно протянул хулиган, — договориться хотим. — В чём вопрос? — Давай так сделаем. Ты нам будешь помогать, в школе и не только. А мы тебя за это прикроем и защитим, если что. Ты, сука, умный очень. Полезный. Отказываться Хондо не стал. Так он постепенно вышел на подпольную преступную группировку их городка. Сначала Хондо выполнял мелкие поручения и методично дослужился до правой руки одного из главарей. Преступники знали, что Хайнс ещё школьник, но он выглядел серьёзным и в целом держался на уровне с остальными. — Очень уж ты дохлый, — вздыхал тот, с силой сжимая плечи парня. — Тебе б подкачаться, массу набрать, а то смотреть неловко. — Нельзя, сердце больное, — отвечал Хондо. — Так ты попробуй, — не сдавался бандит, — понемножку. Плохо станет — отдохни. Иначе на дело не возьмём. В зал Хайнс идти стеснялся, поэтому начал тренироваться дома. Процесс пошёл на удивление легко: не было ни боли в груди, ни головокружений, ни кровотечений из носа, преследующих его с самого детства. Полный смутных подозрений, Хондо попросил дядю отвезти его к врачу, соврав, что в спортивной секции, куда он записался, просят справку от кардиолога. Результат обследования обескуражил парня: порок сердца исчез без следа. Остальные болезни тоже будто испарились. За последние пару лет старшей школы Хондо Хайнс вырос и возмужал до неузнаваемости. Теперь он был крепким молодым человеком, который казался гораздо старше своего паспортного возраста. Это заметили и одноклассники, и учителя, и, к несчастью для парня, завели ту же песню, что и когда-то его семья в Аризоне. — «Ого, какой ты стал красивый, чего же прячешься в темноте?» — «Эй, Хайнс, поехали вечером в клуб, там все девчонки на тебя клюнут!» Однако закалённый горьким жизненным опытом Хондо уже подобрал ответы, продумал каждую реплику заранее. В тени он прячется, потому что аллергия на солнце. В клуб нельзя, потому что дядя зовёт на охоту. Гулять некогда, потому что он готовится к соревнованиям по шашкам. В шашки он играть не умел вообще, но собеседникам знать об этом было не обязательно. А потом его наконец-то взяли «на дело». Дело представляло собой ограбление небольшого ювелирного магазинчика. Охранники сработали чётко, и бандит, который курировал Хайнса, получил ранение. Из последних сил тот заполз в машину и приказал парню: — Гони! — Я не умею, — растерялся Хондо. — Не умеешь водить?! — взвился преступник. — Да как можно не уметь водить?! У Андерсонов машины никогда не было, а просить у друзей помощи в этом вопросе парню было неловко. «Поручения» свои он выполнял, сидя за столом, а не выкручивая руль. — Ща я тебя научу… — мужчина сплюнул кровью прямо на пол салона. — Берёшь вот этот рычаг… педаль нажимаешь плавно… В зеркала смотри! Тормози на поворотах… да не резко, а то машину нахрен развернёт! Правее! Руки расслабь! Тоже мне… не умеет он… Неожиданно для себя Хондо осознал, что за рулём автомобиля ему комфортнее, чем где-либо вообще. Даже под водой он не чувствовал себя так свободно, как в водительском кресле. Руль будто был продолжением его рук, а корпус машины — бронёй, надетой на тело. Практически с первого раза Хайнс понял, как распределять вес автомобиля, как вести его по дороге, не ощущая ни страха, ни скованности. Позже он стал брать уроки экстремального вождения у выздоровевшего босса, и тот не мог нарадоваться на своего ученика. — Тебе, парень, в гонщики надо, — однажды сказал бандит. — Это прям твоё. Не каждому дано. Я больше ничему тебя научить не смогу. Ты уже водишь лучше меня, но сдаётся мне, это не потолок нихера. — И как туда попадают? — без особого энтузиазма поинтересовался Хондо. — Могу за тебя с одним человечком переговорить… Только он это… — Он что? — Гнида он, — выплюнул наставник, — но гнида при деньгах. Влиятельный, падла. Ему сейчас как раз гонщики нужны. — Какого рода? — Смотри, — босс включил маленький телевизор, висевший под потолком гаража. На экране вспыхнуло жизнерадостное лицо корреспондента. — Добрый день, с вами Майк Хаугер, и я веду репортаж прямо со строительства гоночной трассы будущего — Мотосферы! Через несколько лет владелец комплекса Джек Фасслер собирается произвести революцию среди гонок NASCAR, запустив серию без ограничений… — «Без ограничений… Звучит интересно». — Так что, звоню ему? — Джеку Фасслеру? — уточнил Хондо. — Не-а. Его прямому конкуренту, — усмехнулся бандит. — Я буду что-нибудь должен за это? — Не будешь. Чего таланту пропадать. Гоняй, пока молодой. Расплата наступила позднее. Хондо прилетел в Делавэр, где возводили Мотосферу и целый город вокруг неё, и явился в офис соперника Джека Фасслера. Гарнер Рекстон, так звали немолодого стройного мужчину с проседью в чёрных волосах, насторожил Хондо сразу. Это был не какой-нибудь бандит из глубинки, а расчётливый и опасный бизнесмен. По его движениям, голосу и поведению парень осознал — ему теперь не отвертеться. — Хондо Хайнс, значит, — Рекстон зачитывал досье вслух. — Паспорт поддельный? — Нет, — удивился парень. — Могу я спросить, с чего такой вывод? — Кажетесь старше, чем написано, — бархатный голос Гарнера стал твёрже. — Не всем быть симпатичными. — И то верно. Мужчина мягко подошёл к потенциальному гонщику и принялся кружить вокруг него, как ястреб. Сходство с хищной птицей ему придавал крупный нос с горбинкой и густые тёмные брови вразлёт. — Итак, мистер Хайнс. Я предлагаю Вам пройти испытание в специальном симуляторе — он ещё не доработан до конца, могут быть неполадки, но общий принцип вполне понятен. Если Вы сможете завершить виртуальную гонку, то мы обсудим с Вами дальнейшие шаги. Хондо согласился, понимая, что права на отказ у него нет. Рекстон вызвал к себе странного помощника — парень бы посчитал, что это ростовой человекообразный робот, но половина лица и один глаз у того были самыми обыкновенными, европейскими. Стараясь не пялиться на Спэкса — так звали андроида — Хондо проследовал за ним в большой зал. Внутри находились четыре полупрозрачные капсулы, к которым тянулись шланги и провода. Достроена была только одна из них, самая ближняя. — Залезайте внутрь, — без малейшего намёка на эмоции в голосе произнёс Спэкс. — Следуйте указаниям мистера Рекстона. Хондо забрался в кресло, закрепил ремни безопасности и надел лежавший внутри шлем. Пейзаж вокруг сразу сменился — он теперь сидел за рулём гоночного болида, очень необычного, с огромным количеством приборных панелей, а вперёд серо-зелёно-красной лентой убегал размеченный трек. — «Инструкцию какую-то приложили бы, что ли!» — Ознакомьтесь с возможностями машины, — из встроенного наушника донёсся вкрадчивый баритон Гарнера. — Ваша задача, мистер Хайнс, состоит в том, чтобы добраться до конца трека. — За какое время? — За любое. Дам небольшую подсказку: рычаг, который Вы видите над Вашей головой, включает в машине нитро-ускорители. Они Вам пригодятся, только используйте их с умом. У них очень ограничен период применения. Ничего не понимая, Хондо завёл двигатель и осторожно тронулся с места. Автомобиль был оснащён буквально всем. Реактивные сопла с обеих сторон и на днище, трос с крючками, пружинное крепление с магнитом… — «Это соревнования на скорость или акробатическая арена? Сбоку-то ускорители зачем?» Хайнс притормозил, увидев вдалеке петлю, похожую на ту, которую делают вагончики «американских горок». Ему стало дурно. — «Я должен проскочить через неё на машине? На этой?» Убедив себя в том, что он сидит в симуляторе, и с его телом ничего не произойдёт, Хондо разогнал болид и направился дальше по трассе. Заходя в подъём, он дёрнул красную ручку, вделанную в потолок, и сразу же об этом пожалел. Скорость была такая, что его буквально вдавило в сиденье. Как управлять автомобилем в этом режиме, он не понял — просто, задушив крик, вцепился в руль и опомнился только тогда, когда дорога снова стала ровной. Хайнс выругался вслух, забыв о том, что в его шлеме есть микрофон. Петель было две. Вторая выглядела ещё страшнее — между её частями зиял пробел, который предстояло пролететь по инерции. На этот раз Хондо использовал ускорители уже почти в самой верхней точке, чтобы не сбавлять разгон. Болид тяжело стукнулся о противоположную часть петли, и, вильнув шинами, опять стал послушным. — «Бустеры на днище сделаны для того, чтобы смягчить падение, если сорвёшься? Оригинальный ход». Сюрпризов больше не оказалось. Хондо заехал за клетчатые флажки и остановился. Его трясло от напряжения — трасса, может быть, и виртуальная, но ощущения вполне настоящие. Он снял шлем, поднял крышку капсулы и, прижимая руки к взмокшим вискам, откинулся на спинку кресла. — Я удивлён. Хондо поднял взгляд. Гарнер Рекстон наблюдал за ним с мостика. — Вы меня впечатлили, мистер Хайнс. Без инструктажа, без предварительной подготовки… Не ожидал. Что ж, пройдёмте ко мне в кабинет. Ощущая, как потяжелевшая ткань рубашки прилипает к спине, Хондо вместе со Спэксом отправился обратно по коридору. Маленькие округлые роботы с милыми мордашками ездили туда-сюда, разнося подносы с закусками и кофе. — Итак, — Гарнер сложил руки за спиной и стал ходить по кабинету. — Допустим, я принимаю Вас в команду. Точнее, я только формирую её. Ваша задача на трассе — делать всё, что я Вам скажу. Абсолютно. — Что будет, если я откажусь? Рекстон широко ухмыльнулся, и, прищурившись, щёлкнул пультом. На экране большого настенного телевизора появилась запись с камер наблюдения. Вот он, Хондо, и его старшие наставники стоят у машины после очередного набега, упаковывая пакеты с «добычей». — Тогда данное интересное кино — кстати, их у меня несколько — окажется в полиции, а Вы, мистер Хайнс — за решёткой. В Вашем положении возражать мне я бы не стал. Хондо упрямо сжал челюсть и вытер похолодевшие ладони о джинсы. — Побеждать вообще нельзя? — поинтересовался парень. — Можно, если я не поставлю иную задачу, — проворковал Гарнер. — Приезжай завтра, начнём проектировать тебе машину. Выберешь прозвище, рисунок, расцветку. — А как же призовые? — вырвалось у Хондо. — Я буду платить тебе более чем достаточно, — Рекстон нахмурился. — Всё, оставь меня в покое. Хайнс вышел из офиса корпорации «Рекскор» и остановился. С неба полил холодный дождь, но Хондо едва ли это заметил. Он застыл, хмурясь и сжимая немеющие пальцы в кулаки. Разум судорожно искал выход, однако трепыхался напрасно — все двери были заперты. — «Сегодня я умер и стал призраком. Теперь я навсегда привязан к этому месту». Ему ничего не оставалось, кроме как смириться и пойти привычным путём. Стать незаметным, слиться с окружением, стереть себя. Спрятать глаза и волосы, надеть тёмную форму. Не фотографироваться, не давать автографы. Не привязывать поклонников к себе. Выходить в гонку и не выделяться — молча, как обычно, делать свою работу. — «Призраки не могут летать, где хотят, но они всегда поступают непредсказуемо, потому что их никто не видит». Под такой личиной устранять соперников по соревнованию оказалось намного проще. Самому Хондо вообще было всё равно, какие люди выступают за «Фастекс» — он едва перекинулся с ними парой фраз за всё время. Он оставался в тени команды, периодически подкидывая товарищам идеи каких-нибудь гадостей, и просто наблюдал.***
Хондо проснулся. Не в силах подняться сразу, он какое-то время валялся в кровати, глядя в потолок. Он внезапно понял, что было не так в последние недели. Кэндис Брайтман. Никто, кроме новенькой из «Фастекса», не звал его по имени. Может быть, журналисты пытались, но это не имело значения. Неосознанно та каждой фразой выдёргивала его из кокона, стирала маскировку, делала беззащитным. — При-и-и-израк, — протянула Брайтман, проводя пальцем по его руке от плеча до самого запястья. — Да? — отозвался тот. — Я не хочу тебя так называть. Ты совсем не похож на призрак. А ведь ситуацию ей не объяснишь. Хоть девушка и показалась понятливой, но она в команде Джека Фасслера… Хондо слишком плохо её знает, чтобы открываться настолько. За стеной зашумели Дизель и Лайл. Хайнс осознал, что лежит уже очень долго, и пора собираться на стадион. Его — как зрителя — ждала гонка в Дейтоне.