***
В эту ночь Томасу Уилкерсону не спалось. Он беспокойно ворочался в кровати, и из головы у него не выходил образ Меган — непривычно взволнованной, серьёзной. Когда-то дочь Джека Фасслера буквально взрослела у него на глазах из угловатого ушастого рыжего подростка в приятную стройную женщину, обладающую незаурядным интеллектом. Уилкерсон одно время думал, не познакомить ли её как бы невзначай со своим сыном, но потом горестно констатировал — Мэтью до неё не дотянет. Его мальчику с непропорциональной, будто неземной внешностью, отсутствием каких-либо талантов и больших денег было бы попросту нечем увлечь Меган. Тем более, та потом влюбилась в сына Роба Маккатчена, они стали встречаться… Томас злился даже не на сына, а на себя. Ему самому не следовало жениться в двадцать лет на своей самой первой девушке. В молодости он был довольно привлекательным — отчасти, это сохранялось и сейчас — но социально неловким до крайности. Всё свободное время Уилкерсон-старший просиживал то в лаборатории, то в библиотеке, и уже на первом курсе доучился до нескольких грантов. Благодаря этому его и приметила Анджела Хоукс. Красивая высокая блондинка с прозрачными голубыми глазами, расставленными чуть шире, чем положено, казалась ему сказочным существом. У неё была потрясающая фигура — стройная талия, невероятно длинные ноги, чувственные плечи с выступающими ключицами, округлые бёдра и ягодицы… Неизбалованный вниманием студент был убеждён: где-то обязательно кроется подвох. Анджела уже заканчивала обучение, и Томас понял — скорее всего, та приехала из глуши, и ей теперь нужно пробиваться в большом городе. Он смотрел на возлюбленную и осознавал, что ради каждого нового дня, проведённого с ней вместе, готов разрешить ей открыто себя использовать. Они поженились всего через четыре месяца после знакомства. Родители Томаса были не в восторге от его избранницы — называли её за глаза мошенницей и аферисткой… Парень в ответ убеждал их, что развод, в случае чего, никто не запрещал, а пока у молодой семьи всё отлично. Жили они в благополучной Калифорнии, которая открывала кучу возможностей для специалистов с образованием. Том старательно учился, выстраивая планы на будущее, Анджела была рядом, и ничего не предвещало беды. Девушка забеременела практически сразу, несмотря на то, что пара использовала контрацепцию. Она настаивала на аборте, но Томас переубедил её — сказал, что его родители смогут помогать с малышом в первый год или даже два, что у них достаточно наследственных сбережений, и работу можно пока не искать. Его подстёгивала мысль о том, что он не только заполучил жену-красавицу, но и теперь станет отцом раньше тех однокурсников, которые гнобили его за нелюдимость. Анджела неохотно сдалась и осенью семьдесят второго года произвела на свет здорового мальчика. Сын получился такой же светленький и сказочный, как лесной эльф, и родители Томаса растаяли. Они просто обожали внука и охотно забирали его на выходные и праздники, благо тот был совершенно не капризным и легко переносил постоянные смены обстановки. А потом наступило прозрение. Анджела часто жаловалась на плохое настроение и самочувствие. Том, который абсолютно не разбирался ни в психологии, ни в психиатрии, просто давал девушке немного денег и отправлял её снимать стресс с помощью приятных покупок. Однако спустя некоторое время ему понадобилось сделать выписку из банковского счёта, и Уилкерсон решил заодно проверить баланс. Положение дел повергло его в глубокий шок — вышло, что всего за пять лет жена растратила все семейные средства. Поражённый и растерянный, Томас прижал супругу к стене, и та созналась — она давным-давно зависима от азартных игр, и любые деньги, которые попадают к ней в кошелёк, Анджела сразу несёт в казино. Это началось ещё задолго до их знакомства, и замуж она выходила, как оказалось, на перспективу — чтобы какое-то время спустя жить богато и предаваться пагубной страсти. Несмотря на то, что Мэтью был совсем маленьким, и развод родителей мог его травмировать, Томас сразу же разорвал отношения с женой. Более того, он подал иск о единоличной опеке над сыном, и прошение было удовлетворено. Уилкерсону-старшему хотелось убраться как можно дальше от Калифорнии, которая теперь отдавалась у него в голове звоном золотых монет и цветных фишек из игорных домов; скрыться от родителей и бывшей супруги. Кто-то из коллег упомянул, что на новые атомные станции, возникающие по всей стране, требуются молодые специалисты, и, хотя профиль работы не совсем ему подходил, Том отправил письмо в Нью-Хэмпшир. На другой конец Америки можно было и не уезжать, но внутренний конфликт не давал мужчине спать спокойно. Он решил, что в незнакомом, чужом штате сумеет начать жизнь с нуля. Так они с Мэтью очутились в Сибруке. На Томаса смотрели странно — перебираться из жаркой сытой Калифорнии в сонный Нью-Хэмпшир, да ещё и с маленьким ребёнком? Платили ему теперь немного, и от большинства повседневных привычек пришлось отказаться. Отношения с женщинами тоже складывались плохо — старший Уилкерсон отучился доверять представительницам прекрасного пола. Девушки пугались дотошности и подозрительности кавалера, а потому поспешно обрывали связь. Сын особых хлопот не доставлял, но и успехов не демонстрировал. Жизнь постепенно становилась невыносимо скучной. Единственным человеком, с которым Томас Уилкерсон мог просто поболтать по душам, стал Джозеф Брайтман. Тот жил в спонтанно возникшем закрытом иудейском квартале, но вечно уставшего и грустного мужика, похоже, такой расклад не устраивал. Джо часто жаловался на слишком правильную жену, которая под старость лет неожиданно родила аж двоих детей — врачи ведь клялись, что бесплодие! — и на старшего мальчика, которого он усыновил по её же настоятельной просьбе. Марк, со слов Джозефа, категорически не принимал религиозные наставления, бунтовал, увлекался тяжёлой музыкой и мотоциклами. Уилкерсон удивлялся — учителя говорили прямо противоположное: умный, послушный, неконфликтный, ответственный… Впрочем, скоро мальчишки подросли, и Томас смог лично убедиться в том, что Марк Брайтман — непростой парень. Его Мэтью был аморфный и ведомый, легко поддавался влиянию со стороны, а вот сын Джо… Даже отпетый хулиган Скотт Фрэнсис — назовут же! — не вызывал такого количества вопросов, ибо все намерения были написаны у того на порочном веснушчатом лице. Однажды Томас прилетел с очередных курсов повышения квалификации, которые регулярно посещал с тех пор, как Мэтью достаточно вырос, чтобы оставаться дома в одиночестве, и рухнул спать. Однако через некоторое время химик очнулся и не смог снова провалиться в сон. Он лежал на жёстком матрасе, когда до него донеслись знакомые голоса. — «Ого, у нас сидят. Все пятеро». Мужчина ужасно хотел пить, но выходить в помятом виде к мальчикам ему было неловко. Он дождался, пока разговоры и смех стихнут, и, натянув пижамные штаны и рубаху, отправился на кухню. Марк и Мэтью оказались там — склонились почему-то над топографической картой Соединённых Штатов. — Ой, пап, а ты дома? — стушевался сын. — Давно? А чемодан где? — Прилетел после обеда, — ответил Томас, — чемодан потерялся, жду извещения из Бостона. Не звонили, кстати? Ребята отрицательно покачали светловолосыми головами практически в унисон. — Здравствуйте, — вежливо поздоровался Марк. — Мы Вас разбудили? — Нет-нет, — заверил его мужчина, — я просто заблудился в часовых поясах, такое бывает. Вы не голодные? — Не-а, — подал голос Мэтью, — яичницу жарили, тосты, сосиски. Там ещё есть. И помидоры со сладким перцем. С улицы внезапно раздался звонкий собачий лай. — Опять эта гадина убежала, — нахмурился Уилкерсон-младший. Том хотел сделать сыну замечание, но поймал себя на мысли, что его самого тоже ужасно бесит соседская псина, постоянно носящаяся по их участку. Весной забор сильно подмыло, а времени на масштабные строительные работы у мужчины не было, Мэтью бы помог, разумеется, но его надо координировать. — Отведу её обратно, пока соседи не уснули, — вздохнул сын и поднялся из-за стола. — Я быстро. Марк и Томас растерянно посмотрели друг на друга. Брайтман вдруг свёл брови на переносице, словно о чём-то задумавшись. — Мистер Уилкерсон, а Вы верите в Бога? — поинтересовался Марк. — С чего такой вопрос? — изумился мужчина. — Ну, вот так. Просто. — Не могу сказать, что я атеист, — принялся рассуждать Том, — но и верующим меня назвать сложно. Я, скорее всего, агностик. Иногда меня посещают мысли о том, что высшие энергии существуют, но на данном этапе своего развития человечество не может их познать. — Да чушь это всё, — рассердился Брайтман. — Нет никакого Бога! И высших сил тоже нет. Забивают людям головы сказками, унижают женщин, устраивают войны ради того, чего не существует! Вы ведь общаетесь с моим отчимом, да? — Приятельствуем, — согласился Уилкерсон-старший, — но не слишком близко. — Он ведь тоже терпеть не может это всё? Храмы, службы, традиции? — Марк, — нахмурился Томас, — это ваше семейное дело. Я не стану вмешиваться. — Я хочу уехать обратно в Миннесоту, — лицо сына Джо внезапно осунулось, — найти там своих настоящих родных, а потом забрать с собой Кэндис. Я устал, мистер Уилкерсон. — Подожди до окончания школы! — Том встревожился. — Всего год остался. Ничего страшного не произойдёт, а родителей ты своей выходкой добьёшь. И потом, Кэндис, а как же Дэвид? — Знаете, почему я ненавижу религии? Не все, но большинство? — Откуда? — Уилкерсон-старший развёл руками. — Расскажи, если тебе хочется. — Веруны не считают женщин за людей. Вообще. Например, сестре запрещено петь при мужчинах. Ей очень нравится музыка, я играю ей на гитаре, тайком, как вор какой-то! А выходит, что нельзя, и никто не может сказать, почему! Так положено. Кем, когда, зачем — непонятно. Дэвид — мальчик, он и сам справится. Я не хочу, чтобы Кэндис жила вот так. — И ты строишь маршрут до Миннесоты, — Том ткнул пальцем в лежащую на столе карту. — Да, — Марк кивнул. — Но я думаю, что Вы правы, и стоит потерпеть ещё год, чтобы не привлекать внимания. Да и школьный диплом пригодится, когда буду искать работу. Спасибо, что осадили меня. Я просто очень, очень устал. — Понять не могу, — Томас через окно увидел приближающийся к крыльцу вытянутый силуэт сына, — но сочувствую. Вернулся Мэтью, и разговор плавно перетёк в другое русло. Следующие несколько месяцев Уилкерсон-старший часто думал о брошенных в гневе словах Марка, и откуда-то из глубин души поднималось беспокойство. А если тот и вправду сорвётся в Миннесоту, прихватив с собой малолетнюю сестрёнку? Брайтманы, немолодые и с кучей хронических болячек, слягут сразу. Особенно пострадает Сьюзан — длительное гормональное лечение сильно подкосило женщину, она, со слов Джо, часто жаловалась на боли в голове и грудной клетке… Но минул выпускной вечер, и Марк Брайтман ждал вместе со всеми свой аттестат. А потом пропал без вести. Томас Уилкерсон был уверен, что приёмный сын Джозефа всё-таки нашёл себе убежище, просто по каким-то причинам не сумел забрать и Кэндис. А когда умерла Сью, и Джо начал пить, как верблюд, Том убедился — Марку назад в Сибрук дороги нет. Он своими же руками закопал любимую младшую сестру, обрёк её на нищенское существование. Появись он теперь на пороге дома Брайтманов, его сразу прокляли бы и отчим, и сама Кэндис, и даже Дэвид, который едва научился разговаривать. Поэтому его так удивляло поведение Мэтью, который отчего-то решил, что виноват в исчезновении Марка. — Он же тысячу раз тебе говорил, — негодовал Томас, — что собирается уехать на запад, сбежать из Нью-Хэмпшира. Прекрати себя изводить! — Но не в день рождения Кэндис! — отчаянно кричал сын. — Он ни за что не стал бы пропадать именно одиннадцатого июля! Марк её любил! — Возможно, у него не получилось осуществить свой план в другую дату, — парировал Уилкерсон-старший. — Обстоятельства задушили, да мало ли что! А Сьюзан погибла! Как ему в такой обстановке возвращаться домой? Вот сидит теперь в своей Миннесоте и страдает! — Он бы со мной связался! Или с кем-то из нашей компании! — Не хочет, чтобы пошли слухи, — отмахнулся Том. — Всё, Мэтью, переставай причитать. Я недавно отправил резюме в один интересный проект. Если меня наймут на работу, нам с тобой тоже придётся сменить место жительства… Кэндис Брайтман по-прежнему преследовала Томаса Уилкерсона, даже находясь на расстоянии. Какое-то время химик ничего о ней не слышал, но потом её фамилия стала снова звучать в их с сыном разговорах. Мэтью перебрался в отдельное жильё, но часто приезжал к отцу, потому что ему было скучно, и рассказывал, что собирается перевезти Кэндис к себе в Новый Автоград. После смерти Джо — к сожалению, ожидаемой — сын своё намерение выполнил. —«Оставь её уже в покое! Ну какая тебе печаль?!» А в сезоне 2003 года Брайтман и вовсе оказалась гонщицей команды «Фастекс». Том даже подумал, что ему почудилось, и снова перечитал данные новенькой. Кэндис Брайтман, через «ei», родом из Сибрука… Он понимал, что его сын имеет к происходящему прямое отношение, и злился — вдруг у Джека Фасслера теперь возникнут вопросы к нему самому? Придётся оправдываться, пошатнётся репутация… Но владелец «Фастекса» молчал, как будто его всё устраивало. Однако явилась Меган. Ей-то что вообще нужно? Она уже заметно беременна и вот-вот уйдёт в декретный отпуск. Беспокоится за результаты команды и общий зачёт? Раньше надо было начинать, либо не принимать Кэндис вовсе. Ещё и Мэтью ей для бесед потребовался — разворошит опять его душевные раны… Сын и так странный вырос, не без его собственной вины, конечно… Мужчина устал размышлять и наконец-то провалился в глубокий сон без сновидений. Тоненький месяц продолжал требовательно заглядывать в его окно, протягивая тонкий луч по серому в темноте паркету.***
Последнее, что запомнила Кэндис — машина Призрака, которая оказалась прямо у неё на пути. — Хондо! — закричала девушка. — Хондо, осторожнее! Однако было слишком поздно — её «722» с силой протаранила «303», они стукнулись друг о друга, завертелись, врезались опять… Брайтман ждала, что сработает система безопасности, но, видимо, стычка с Мрачным Жнецом не прошла бесследно, и тот что-то повредил в электронике её автомобиля. Кэндис ударилась головой о руль, и перед глазами всё поплыло настолько, что слилось в одно разноцветное размытое пятно. Кто-то вытащил её на асфальт — кажется, это и был Хондо, судя по чёрно-зелёно-фиолетовому силуэту — и стал расспрашивать, но девушка не могла ответить. В ушах звенело, к горлу подступала тошнота. Внезапно к ней ненадолго вернулся слух — она узнала встревоженный голос Марка Маккатчена. Ни ровно сидеть, ни, тем более, ходить у неё не получалось. Над стадионом показались медики — точь-в-точь как после её первой аварии с Хондо — и, приземлившись, положили её на носилки. От смены положения Кэндис стало ещё хуже. Она чувствовала, что её вот-вот вырвет, но сил повернуть невероятно тяжёлую голову у неё не было. Брайтман отключилась незадолго до посадки вертолёта и пришла в себя только ночью. Стены по-прежнему шатались, лампы двоились в глазах, фокусировать взгляд было очень больно. Тошнота изводила девушку до самого утра, но рвоты не было — она почти не ела перед гонками, чтобы её потом не укачивало в Мотосфере… Кэндис то засыпала, то просыпалась, скрючившись над пластиковым лотком, который ей заботливо подсунул кто-то из персонала, пока ей наконец не добавили в капельницу противорвотное лекарство, и только тогда девушка смогла полноценно отдохнуть. Следующий день протянулся примерно так же — вроде бы, приходил Уилки, сказал, что Дэвид всё ещё сильно простужен, и он покажет его доктору. Кэндис даже что-то ответила другу, ну, или эта сцена ей просто привиделась. Потом появился Джек, интересовался, как она себя чувствует, но Брайтман была слишком сонной, чтобы вести разговор. Её снова захватила темнота, и посреди звенящей пустоты Кэндис снова и снова видела себя в сером шёлковом платье, а за её спиной стоял Призрак, и его тёплые руки уверенно сжимали её талию. — «Я буду держаться за тебя, Хондо! — думала девушка. — Только не бросай меня здесь одну!» Через пару суток ей стало лучше. Её отвезли на осмотр к окулисту в кресле на колёсах, хотя Брайтман и упиралась, что уже может идти сама. Врач не нашёл ничего страшного, и Кэндис вернули назад в палату. За время её отсутствия около кровати возникли два пышных букета — по всей видимости, подарки от беспокойных поклонников. Девушка села на одеяло и почувствовала под собой что-то лишнее, как будто сделанное из плотной бумаги… Она ойкнула вслух и вытащила из-под бедра очередной конверт. Сердце пропустило несколько ударов. — «Нет!» Внутри лежала ещё одна украденная фотография. Ханука 1989 года, если верить подписи — довольная, улыбающаяся Кэндис держала большое блюдо с традиционным хворостом. Руки у Брайтман задрожали, а глаза наполнились слезами. От страха девушку снова начало тошнить, и она судорожно вздохнула. В этот момент раздался щелчок замка — кто-то входил в палату. Забыв о боли в голове, Кэндис резко обернулась, чтобы рассмотреть визитёра…***
Хондо мирно раздумывал о жизни, глядя на меняющиеся огоньки светофора. Казалось бы — ранний вечер среды, основная масса людей должна находиться на рабочих местах, но нет, город снова задыхался в пробках. Проезжая мимо огромного торгового центра, Хайнс заметил замерший на асфальте чей-то измятый, покорёженный мотоцикл, подозрительного вида пятна рядом с ним и встревоженную толпу вокруг. — «Понятно». Хондо вспомнил свою юность, полную вылазок в умирающий криминальный Детройт — там такие «пейзажи» встречались сплошь и рядом. Возможно, именно поэтому к уличным гонщикам и шальным байкерам Призрак относился с презрением. Он считал, что людям либо следует заниматься автоспортом официально, либо хотя бы не проводить нелегальные состязания в черте города. Что касается мотоциклистов, которые, игнорируя все скоростные ограничения и правила дорожного движения, ревели моторами на центральных проспектах — Хондо они даже не раздражали. Он просто знал, чем всё рано или поздно для них закончится. — «Хорошо, что не утянул за собой никого. Придурок». В холле больницы тоже оказалось шумно. Хайнс, ожидая своей очереди у стойки регистратуры, даже отчасти гордился собой — стоило ему снять гоночный костюм, тёмные очки и берет, как он сразу же оказывался абсолютно неузнаваемым для людского потока. Окружающие даже не обращали внимания на его редкое имя, потому что в гонках для них он был «Призрак-ну-как-там-его-зовут». Автографы Хондо не раздавал, чтобы как можно реже попадаться немногочисленным поклонникам на глаза, и теряться в толпе ему было так же просто, как считать до двух. Зайдя в палату к Кэндис, Хайнс удивился. Он предполагал, что девушка будет лежать в постели, сонная из-за лекарств и травмы головы, и слабо улыбаться посетителям. Вместо этого она напряжённо сидела на самом краю кровати, лицо её было испуганным. Она всматривалась в проём, готовая не то сорваться и бежать, не то атаковать гостя, чем под руку попадётся. — Кэндис, — насторожился Призрак. — Что такое? — Хондо, — она выдохнула с заметным облегчением, — это ты! Хондо, мне так страшно! — Почему? — Меня возили на осмотр к офтальмологу, — пробормотала девушка, — а когда я вернулась, нашла вот это. Мне сразу после взлома моего гаража кто-то в раздевалку на базе «Фастекса» подбросил конверт с фотографиями, там их было три, а теперь ещё одна! Призрак выхватил из дрожащих рук Кэндис снимок и внимательно осмотрел его. Ничем не примечательное фото — маленькая кудрявая девочка в свитере держит блюдо с сухим закрученным печеньем в сиропе. — Это ты? — уточнил Хондо. — Да! — закричала Кэндис. — Кто это делает, почему, зачем? — Подай в полицию заявление, — пожал плечами Призрак, — пусть разбираются. — В этом и суть, — Брайтман судорожно вцепилась в плечи гонщика. — Хондо, мне нужно поехать домой, в Сибрук, я хочу попросить о расследовании… Может, вор оставил какие-то улики, я больше не могу так бояться! — А от меня ты что хочешь? — растерялся Призрак. — Чтоб я цветы поливал, пока тебя нет? Или с твоим братом посидеть? Кто, кстати, этим занимается? — Уилки, — ответила Кэндис, — наш очень старый друг, я с рождения его знаю. Нет, Хондо. Отвези меня в Нью-Хэмпшир? — Тронулась, — оторопел Хайнс. — Ты на ногах стоишь вообще? Я сейчас пойду к твоему лечащему доктору и передам, что рано тебя выписывать. Ты бредишь. — Врачи не станут меня здесь задерживать, я не умираю, — девушка занервничала ещё сильнее и сжала ладошки в кулаки. — Мне действительно очень надо. — Нет, Кэндис. Ты получила травму и должна соблюдать постельный режим. — Это мой шанс из-за того, что я освобождена от тренировок! Потом я опять не смогу выделить на путешествие несколько дней! — Как насчёт моих тренировок? — тон Призрака стал холоднее. — Этот вопрос тебя не интересует? — А… — девушка отшатнулась от него и обхватила себя руками. Лицо её совсем потемнело и осунулось. — Точно, — пролепетала она, — ты прав, я, наверное, и на самом деле в бреду… — Слетаешь сама, когда поправишься, — довольно жёстко произнёс Призрак. — Нет! — встрепенулась Кэндис. — Сначала фотографии, а потом? Меня преследуют, Хондо! Я не могу сидеть тут просто так и ждать, что этот человек сделает в следующий раз! — В таком состоянии я никуда тебя не повезу. Это слишком большая ответственность. — Тогда я отправлюсь сама! — До первого столба? — вздёрнул бровь Хайнс. — Что? — осеклась девушка. — До первого столба поедешь? Как ты собираешься вести машину? — Не знаю! Призрак снова взглянул на фото, а после — на бледную Кэндис, у которой под глазами залегли глубокие болезненные синяки. И так головой ударилась, теперь ещё и переживает, справедливости ради, далеко не без повода. Кому она успела насолить? Её вытравливают из «Фастекса», или замешано что-то другое? — Хондо, — заметив, что он засомневался, девушка накрыла свободную руку Призрака своими, дрожащими и похолодевшими. — У меня ведь нет больше никого, кроме тебя. Уилки не отказал бы, но он сидит с Дэвидом, а брату я вообще ничего не сообщала, чтобы он не дёргался тоже… — Я подневольный человек, Кэндис. Если Рекстон скажет мне «нет», когда я попрошу несколько дней отгула, то ты должна понимать, что я не смогу его ослушаться. — Он тебя держит чем-то, да? — едва слышно, почти одними губами прошептала девушка. Призрак так же практически неуловимо кивнул. — Но ты попытаешься? — не унималась Кэндис. — Чёрт с тобой. Да. — Спасибо, Хондо! — Брайтман порывисто его обняла, но тут же застонала и уткнулась переносицей в ладони. — А-ай… Больно… — Вот и куда тебе ехать, — Хайнс вздохнул настолько глубоко, что у него неприятно защемило где-то в рёбрах. — Я здесь вся изведусь, — судя по выражению её лица, девушка не лгала ни секунды. Хондо неловко поцеловал её в макушку и аккуратно прижал к себе. Кэндис трясло мелкой дрожью. — Тш-ш. Подумаем. Убедившись, что Брайтман не намерена убегать из палаты, Призрак посидел с ней ещё немного. Девушке было тяжело разговаривать — её сильно клонило в сон. Она начинала фразы, но путалась, не могла связать предложения между собой, и глаза у неё закрывались. Сражаясь с дремотой, Кэндис обеими руками вцепилась в предплечье гонщика, а потом и вовсе уткнулась в его плечо лбом. — Засыпай уже, — Хондо, как во время их спонтанной вылазки на озере, очертил профиль девушки большим пальцем. — Тебе нужно отдыхать. — Боюсь, — отвечала она. — Ты скоро уйдёшь, я останусь одна. Мне страшно. — В больнице ты под присмотром. Всё будет в порядке. — Но как… тогда… — девушка, выбившись из последних сил, наконец отключилась. Дыхание и пульс её постепенно выравнивались, а пальцы стали тёплыми. Призрак перестал сдерживаться и чуть заметно улыбнулся. — «Под присмотром!» — его вдруг осенило. Осторожно, чтобы не нарушить хрупкий сон Кэндис, Хайнс освободил свою руку, поправил на девушке одеяло, вышел, бесшумно закрыл дверь и отправился обратно к стойке регистратуры. — Мисс,— обратился он к темнокожей женщине в халате, — как связаться с вашей службой безопасности? — А что конкретно Вас интересует? — та вытаращила и без того большие карие глаза. — В коридорах установлены камеры видеонаблюдения? Запись ведётся? — Разумеется, — женщина исподлобья взглянула на Хондо, — но мы не предоставляем их третьим лицам, если те, конечно, не предъявят полицейский ордер. — Ясно, — помрачнел Призрак. — Спасибо. Приятного вечера. Позже, сидя в машине, Хондо размышлял о том, можно ли выкрасть видео за сегодняшний день. Технически, это, конечно, было осуществимо, но требовало посторонней помощи, больших денежных расходов и времени. Значит, некий человек мало того, что ворвался в дом Кэндис в Сибруке, так ещё и украл фотографии, а теперь подкидывает их девушке, наверняка вкладывая в это какой-то тайный смысл. На работу гонщиков из команды Гарнера Рекстона случившееся походило мало. Сам Хондо явно не бывал в Нью-Хэмпшире с подобной миссией, для Дизеля и Зорины такие махинации оказались бы слишком сложными, а Лайл… В принципе, Оуэнс мог и выбить гаражную дверь голыми руками, и подбросить в палату Кэндис снимок. Вот только ни в какой Сибрук Лайл не ездил и не летал. Хондо каждый день встречал Коллекционера то в тренировочном центре, то в симуляторе, то в комнате отдыха «Рекскора». — Херня какая-то творится, — пробормотал Призрак вслух. Он вырулил со стоянки и отправился к себе домой. — «Кэндис жаловалась на Мрачного Жнеца, просила узнать его имя… В предыдущей гонке он снова её доставал. Что, если это его рук дело?» — рассуждал Хондо. Решив попытать удачу, Призрак развернул машину и поехал на стадион Биг-Ривер. Купол «Мотосферы» смотрел на него враждебно, словно напоминая, что Хондо Хайнс на этой трассе лишний. Недовольно дёрнув плечом, Призрак выбрался из автомобиля — останавливаться ему пришлось не на парковке «Фастекса», чтобы не попасть в поле зрения камер, а в паре кварталов. Уже подходя к трибунам, Хондо пожалел, что не возит гоночный костюм с собой — так бы на него никто не обратил внимания, а повседневный наряд может вызвать вопросы. — «Я — Призрак. Призрак всегда действует незаметно». О’Рурк, Мрачный Жнец и Октан действительно были на стадионе — договаривались с Джеком Фасслером о внеплановой тренировке. Хайнс подслушивал беседу, стоя у входа к гаражам, и напряжённо размышлял. Если сейчас хозяин «Фастекса» развернёт соперников домой, то ему придётся предпринимать новую попытку позже. Хондо этого не хотел. Он вообще не понимал, почему маячит здесь вместо того, чтобы расслабляться на диване с интересной книгой в руках. К счастью, Джек не отказал, и вскоре со стадиона донёсся рёв моторов. Призрак проскользнул в гараж «Фастекса» и твёрдой походкой направился к раздевалке. Среди механиков совершенно точно найдётся хоть один, который забудет запереть шкафчик. Так и произошло — Хондо вытащил форменный комбинезон и быстро натянул его. По росту тот оказался впору, но сильно жал в плечах, однако богатого выбора у гонщика не было. Надвинув на лоб кепку с козырьком, Хондо вышел на улицу. Гараж, где стояли автомобили команды О’Рурка, был открыт. Хайнс абсолютно спокойно заглянул внутрь, зачем-то провёл ладонью по капоту машины Танкиста, прикидывая, не скрутить ли бывшему вояке, например, свечи. Решив, что за раз стоит ограничиться только одной выходкой, Призрак вздохнул и побрёл искать раздевалку. День был не гоночный, посторонних людей на стадионе не имелось, и Ред Лайн проявил удивительную беспечность — не запер двери. Хондо словно провалился в прошлое — оказался школьником, который ворует кошелёк у учителя, чтобы потом подложить в сумку главному хулигану, задиравшему его постоянно за цвет кожи. В обычной жизни Мрачный Жнец носил банальную джинсовую куртку — может, слишком жаркую для делавэрского лета. Хайнс обшарил карманы и вытащил маленький пластиковый прямоугольник. Это оказались водительские права. — «Вот и всё. Дел на три минуты». Хондо окинул фото Жнеца взглядом, прочитал его имя, фамилию, запомнил дату рождения… Потом перед его мысленным взором возникла Кэндис — потерянная, испуганная, бледная. Призрак злобно нахмурился и затолкал документ себе за шиворот. — «Побегай, восстанавливая права, ублюдок». Твёрдым шагом он покинул гараж команды О’Рурка, вернул комбинезон на место и вышел со стадиона. Мотосфера продолжала безмолвно его осуждать, но Хондо едва ли волновался по этому поводу. Не определившись пока, как ему поступить с украденной вещью, Призрак засунул её в бардачок своей машины, спрятав между страницами карты, и поехал домой.