I'm home again, I won the war, and now I am behind your door. I tried so hard to obey the law, and see the meaning of this all. remember me? before the war I'm the man who lived next door. long ago... as you can see, when you look at me, I'm pieces of what I used to be. it's easier when you don't see me standing on my own two feet, i'm taller when I sit here still, you ask are all my dreams fulfilled. they made me a heart of steel, the kind them bullets cannot see, yeah nothing's what it seems to be I'm a replica, I'm a replica empty shell inside of me I'm not myself, I'm a replica of me
Sonata Arctica — Replica
***
Сначала была только боль. Она разливалась по всему телу, с особенным остервенением и интенсивностью концентрируясь в затылке. Он попробовал пошевелиться, но не смог. Тело его лежало на чём-то твёрдом, мокром и шершавом. Перед ускользающим взором мелькнула тень — силуэт мужчины, но со стёртыми чертами, нечёткий, неразборчивый. Послышался грохот. Кто-то взял его под мышки, приподнял над землёй. Боль тут же стала нестерпимой, и он потерял сознание. Он очнулся в душном, крохотном, невыносимо тесном пространстве, насквозь пропахшем бензином. Что-то пронзительно гудело, иногда его периодически подбрасывало вверх или откидывало в сторону. Это вызывало новые приступы боли, и он отключался. Потом приходил в себя, и всё повторялось снова. Откуда-то сверху прямо через сомкнутые веки ударил яркий свет. Чьи-то руки опять взялись за его тело. Хотелось застонать, но ни один мускул не слушался. Его опустили на мягкую землю, и трава защекотала оголённую под сползшей одеждой спину. Нечеловеческим усилием воли он сумел едва заметно приоткрыть один глаз. Вокруг расстилалась лесопосадка, а с бледно-голубого неба рассыпал лучи далёкий солнечный диск. Взор выхватил стоящего рядом мужчину, прошёлся по чертам его лица, фигуре, одежде… Силы закончились, и он опять отправился в блаженное небытие, где не было никаких ощущений. Снова стало светло и мягко. Всё выглядело пронзительно белым — потолок, стены… Иногда слышались разные голоса, мужские и женские. Отдельных слов разобрать он не мог, но в целом речь звучала знакомо. Это успокаивало. Над головой раздавался пронзительный писк, что-то периодически неприятно сжимало руку. Боль понемногу исчезала. Спустя какое-то время он понял — комната совсем не полностью белая. Часть стены была голубоватой, а рядом с его кроватью выделялось бирюзовое пятно ширмы. Он постепенно различил лампы на потолке и стене. Потом взглянул на свои руки, которые лежали поверх одеяла. Одна была в гипсе, а из второй торчало несколько трубок, и от их вида он встревожился. Пошевелил пальцами здоровой руки. Они послушались. Вокруг периодически мелькали фигуры в белых и голубых халатах. Кто-то иногда смеялся, звенел инструментами или тележкой. Над ним наклонялись незнакомые люди и задавали ему какие-то вопросы, но собраться и вникнуть в слова никак не выходило. Двигались только пальцы. Позже он научился стонать — сначала практически неслышно, хрипло, но потом — пронзительно и осознанно. На этот звук прибегали новые лица. Он не определился, радоваться этому или нет. Первой чётко сформулированной мыслью стала короткая фраза: — «Я в больнице». Он вспоминал, как разговаривать — открывал рот, зачем-то облизывал губы, просто шевелил языком. Нужно было как-то скомбинировать это с прорезавшимся голосом, однако требовалась какая-то запредельная концентрация усилий. Он ждал, пока его тело достаточно окрепнет. И однажды он смог. — Почему?.. — выдал он вслух. Никто не отреагировал, и он, как уже приспособился, принялся кричать. В палате сразу же появилась медсестра — или врач, он не различал медицинских работников — и стала суетиться вокруг него. Она была высокая, пышнотелая, чернокожая, из-под её шапочки постоянно норовили пробиться мелкие жёсткие кудри. Он хорошо её запомнил, потому что она навещала его чаще остальных. — Почему? — повторил он. — Посмотрите-ка! — всплеснула мощными руками женщина. — У нас тут речь вернулась! Значит, так, молодой человек. Вот Вам пара ложек воды, — она, повозившись, присела рядом с ним и прислонила к его губам какой-то пластиковый предмет. Он послушно сделал глотательное движение. Потом ещё два. Живительная жидкость растеклась во рту и горле, прогоняя противную саднящую боль. Он блаженно застонал и попытался податься навстречу медсестре. — Тихо, тихо. Больше нельзя. Сейчас позову врача, постарайся не отключаться, хорошо? Он почти сразу увидел мужскую фигуру — коренастую и крепкую. Лицо у доктора было некрасивым — бледным, сухим и хмурым, тёмные брови срослись на прорезанной морщинами переносице. — Здравствуйте, мистер, — произнёс мужчина. — Не волнуйтесь, отвечайте сдержанно, не напрягайте голосовые связки. Вы помните, как Вас зовут? В этот момент он осознал, что у него абсолютно отсутствуют воспоминания. Из груди поднялась и расползлась по всему телу паника, руки начали дрожать. Писк над головой стал громче и пронзительнее. — Нет. — Может быть, помните фамилию? Или прозвище? — Нет. — Откуда Вы? Назовёте город или штат? — не унимался врач. — Не знаю. — Сколько Вам лет? Хотя бы примерно? — Не знаю. Разговор выпил все силы, и он, несмотря на охватившее его волнение, опять провалился в темноту. В ней не было ни одного образа — ни картинок, ни голосов, ничего. Только звенящая чёрная пустота, обволакивающая всё вокруг. Дни шли один за другим. Со временем он заново научился садиться в кровати, шевелить той ногой, что была не сломана, связно разговаривать, перебираться в кресло на колёсах. Медики сказали ему, что его, судя по характеру травм, сбили машиной. Парню повезло остаться в живых и сохранить подвижность: вместо перелома бедренной кости он мог, например, раздробить таз и полностью обезножеть. Ему проткнуло селезёнку отколовшимся ребром, и он уже спустя приличный отрезок времени осознал, что при подобном повреждении лёгкого или сердца он бы скончался, не доехав до больницы. В физическом плане он прогрессировал очень быстро, однако с воспоминаниями дела по-прежнему обстояли весьма печально. В зеркале он видел молодого белокожего голубоглазого блондина с правильными чертами лица, высокого, атлетически сложенного. За время, проведённое в кровати, мышечную массу он потерял, но широкие плечи и фигура в целом позволяли сделать вывод, что когда-то парень увлекался спортом. У него были подвижные длинные пальцы, особенно на правой руке, и он решил, что он — правша. Позже, когда он приступил к написанию букв, то понял, что ошибся. Ручка привычно легла в левую руку, которая пока не восстановилась полностью, а правая засопротивлялась. — «Очень странно», — подумал он. Почему-то ему дали временное имя Эрик. Оно словно пришло само, просквозило откуда-то из телевизора или радиоприёмника, а потом прилипло к парню. Они подружились с афроамериканской медсестрой, которую вычурно звали Клементина. Ей было пятьдесят четыре года, с мужем она давно развелась, а сыновья выросли и обзавелись собственными семьями. Она явно испытывала к Эрику почти материнские чувства и разговаривала с ним так, будто они были знакомы всю его жизнь. Ни отпечатки пальцев, ни зубная карта не помогли в его опознании. Пломб у него было всего две, никаких железных пластин или чего-либо выдающегося стоматолог не обнаружил. Эрика будто сбросили на землю с летающей тарелки. Местные власти сделали запрос по штату Пенсильвания, в котором находился парень, но человека с его приметами никто не искал. Изначально Эрика доставили в больницу города Аллентаун, но так как ему требовалась высококвалифицированная медицинская помощь, его перевезли в Филадельфию. По возрасту костей парню дали от восемнадцати до двадцати одного года. — Акцент у тебя точно не южный, — рассуждала Клементина. — Ты был бледный и не загорелый вообще, только руки немного. Может, ты велосипедист? Марафонец? — Откуда я приехал? — спросил Эрик. — Вернее, откуда я мог приехать? — Да фиг знает, — пожала плечами медсестра. — С севера, но ты не звучишь, как канадец. Из Вермонта или Мичигана, где ещё летом солнца не дождёшься, потому что мокро… — Вермонт, — повторил парень. — Мичиган… Нет, ничего не помню. Вскоре он случайно выяснил, что обладает музыкальным слухом. Клементина стала вывозить его в том же больничном кресле на прогулки, и они периодически шатались по площади среди разноцветной людской толпы. До ушей парня долетела знакомая мелодия — уличный музыкант старательно терзал гитару, но получалось плохо, фальшиво. Эрик поморщился. — Что такое? — забеспокоилась Клементина. — Голова болит? — Он играет песню, — парень ткнул пальцем в гитариста, — неправильно. Инструмент расстроен. — Так-так, — оживилась женщина, — есть, над чем поработать! Тьфу ты, у тебя ж рука сломана. Ладно, поставим «галочку», проверим попозже. Спустя несколько недель, когда с верхней конечности парня срезали гипс, медсестра принесла ему старую акустическую деревянную гитару. Эрик взял её в руки, прошёлся пальцами по ладам… — «Неудобно!» Он неосознанно стал разматывать струны, чтобы снять их с грифа. Клементина заохала: — Ты что делаешь? Нормальный был инструмент, еле выпросила у соседа! — Я играю другой рукой, — уверенно ответил Эрик. Парень разместил струны в обратном порядке и взял гитару так, чтобы зажимать лады правой рукой. Пальцы тут же нащупали знакомые аккорды. Он исполнил почти целую песню сразу, пока травмированную конечность с непривычки совсем не свело. Клементина и ещё пара прибежавших на шум медсестёр захлопали в ладоши. Эрик смущённо улыбнулся и провёл большим пальцем правой руки по подушечкам остальных, с которых слезала кожа. — «Когда-то я упражнялся каждый день», — вывод напросился сам собой. Потом он неожиданно вспомнил свою фамилию. Государство больше не оплачивало его пребывание в больнице, и милосердная Клементина временно забрала парня к себе домой. К октябрю он вполне мог передвигаться на костылях самостоятельно — опираться на больную ногу всё ещё было нельзя — и периодически гулял в одиночестве. В сентябре вышел очередной фильм из серии «Кошмар на улице Вязов», его долго крутили в прокате, и парень, не удержавшись, похромал тайком в кинотеатр. Клементина, узнав об этом, вытащила бы его из зала прямо за воротник ветровки, но Эрик решил, что ради ужастика стоит рискнуть. Тем более, оставалась всего неделя показов, а возможности приобрести кассету у него не будет ещё долго. Он увидел титры, в которых была прописана фамилия актёра, играющего Фредди Крюгера — Роберт Энглунд — и у него в голове будто взорвался фейерверк. Стало так больно, что на глазах выступили слёзы. Эрик зажал себе рот кулаком, чтобы не пугать других зрителей, и стал ждать, пока приступ пройдёт. — «Энглунд, это же моя фамилия! Нет, не так! Я… Я Хёглунд!» Парень старался вникнуть в сюжет фильма, но не мог. Все его мысли занимало новое, свежее воспоминание. Он поспешно приковылял домой, не обращая внимания на головокружение и боль в ноге, и закричал: — Клементина! Клементина, ты здесь? — Что ж ты так вопишь! — женщина высунулась из-за двери, ведущей в кухню. — На тебя напали? Украли деньги? — Я вспомнил свою фамилию! — Ого, — округлила глаза Клементина. — Ну-ка? — Хёглунд, — чётко проговорил Эрик. — Ты уверен? — усомнилась медсестра. — Звучит очень странно, немецкая, что ли? Хотя, ты беленький, тебе идёт… — Да, уверен! В Пенсильвании, однако, у него однофамильцев не оказалось. Клементина была убеждена, что парень что-то напутал, но Эрик стоял на своём — слишком уж яркой получилась его реакция тогда, в кинотеатре. В итоге ему оформили документы на новое имя и фамилию, и он официально стал Эриком Хёглундом. Парень придирчиво изучил полученный паспорт. Документ ему понравился — фотография, фамилия, имя… Он мучительно нашаривал на задворках памяти свои старые данные, но безуспешно. Датой рождения он выбрал тот день, когда впервые осознанно пришёл в себя — тридцатое июля. Год вписали семидесятый, чтобы парень стал совершеннолетним и мог проживать отдельно. Они с Клементиной выбрались на улицу, и женщина тут же поёжилась от холодного ветра. — Ух, почти зима уже! Рождество скоро, кстати, что хочешь в подарок? — Ханука, — поправил Эрик. — Да ты же еврей, выходит! — изумилась медсестра. — Ни за что бы не сказала! — Нет! — запротестовал парень. — Нет, я не еврей, я… Воспоминание, проплывшее так близко, вдруг исчезло. Эрик чуть не закричал от обиды. Он был готов привычно дополнить фразу, но забыл свою национальность. — А я без штанов тебя видела, — хитро прищурилась женщина, — и могу доказать, что ты действительно еврей. Точно Хёглунд? Не Ротшильд? — Точно, — разочарованно буркнул парень, кутаясь в связанный специально для него шарф. Следующие несколько лет он восстанавливался — занимался физиотерапией, ходил на сеансы к психологу. Клементина похлопотала, чтобы его взяли на работу в музыкальный магазин: один из бывших благодарных пациентов, выздоровев, открыл точку, и теперь был рад сделать знакомой одолжение. Тем более, Эрик был очень исполнительный и вежливый, хорошо разбирался в гитарах и никогда не грубил покупателям. Перед тем, как заступить на новую должность, он прошёл небольшое обучение, и ему даже выдали сертификат. Большую часть зарплаты он отдавал Клементине, чтобы не жить у неё даром, а остающиеся в кошельке деньги потихоньку копил. — «В будущем я найму частного детектива и узнаю, кто я такой!» Позже он перебрался в отдельную съёмную квартиру. Филадельфия ему не слишком нравилась — шумно, многолюдно, ярко, много всего лишнего… Во снах он часто видел себя с удочкой на берегу огромного водоёма. Из-за этого Эрик решил, что он на самом деле приехал из Мичигана. — «В Вермонте нет Великих Озёр», — рассудил парень. Ещё ему иногда снилась девочка, очень хорошенькая, бледная, с густыми чёрными кудряшками, похожая на фарфоровую куклу. Он никак не мог вспомнить её имя. Внешне она совсем не имела с ним сходства, поэтому Эрик подумал, что она, вероятно, его племянница или кузина… Девочка смотрела на него огромными серыми глазами и робко улыбалась. Парень мучительно пытался позвать её, но не знал, как к ней обратиться. — Как тебя зовут? — он отчаялся и спросил её прямо в видении. — Я хочу тебя найти! Девочка опять улыбнулась и растворилась в воздухе, став прозрачной. Эрик проснулся от своего крика и сел в постели, растирая ладонями щёки. Он понял, что ему необходимо отыскать эту таинственную малышку, это было важнее, чем восстановить собственную биографию. О себе он за это время узнал только, что умеет водить мотоцикл. У коллеги не завёлся байк, и Эрик уверенно поспешил ему на помощь, чувствуя, что разбирается в таких проблемах. Устройство мотора оказалось отлично известным. Эрику в целом была близка культура байкеров: ему нравилась тяжёлая музыка, кожаные куртки и яркие банданы. Он отпустил длинные волосы, почти до лопаток, и стал одеваться, как пустившийся во все тяжкие рокер. Несколько раз он пробовал заводить отношения с девушками. Получалось у него неважно — не хватало обаяния, чувства юмора, лёгкости в общении… Эрик даже предположил, что он, вероятно, гей, и попытался пофлиртовать с парнем, но удовольствия ему это не принесло. — «Ничего страшного, мне хорошо и одному». Шли годы, но Эрик неизменно держал в мыслях облик тёмненькой кудрявой девочки. Не считая этого обстоятельства, он постепенно передумал копаться в собственном прошлом. Ему пришлась по вкусу новая жизнь. Он получил среднее экономическое образование, потом — высшее, после чего кардинально поменял работу. Теперь Эрик Хёглунд служил управляющим в концертном зале. Ему нравились выступления разных музыкантов, толпы поклонников, организационные моменты, которые многих людей раздражали бы… Он был очень дипломатичным, ненавидел ссоры, его часто звали, чтобы примирить враждующие стороны между собой. Благодаря всей этой полусветской хронике Эрик и примирился с тем, что никогда не вспомнит себя прежнего — он попросту расхотел это делать. Вдруг раньше он бедствовал или имел проблемы с обществом? Не просто же так его за много лет совершенно никто не искал… Однажды, после спонтанной посиделки с исполнителями одной довольно популярной группы, которым Эрик, как и многим другим артистам, нравился, басист пришёл к нему и спросил: — Слушай, ты же круто играешь, чего сам никогда не пробовал пробиться на сцену? — Может, и пробовал, — вежливо улыбнулся Хёглунд, — только я не помню. — Это как? — гоготнул музыкант. — Мозги пропил? — Нет, я двенадцать лет назад попал в аварию и полностью потерял память. — Нихуя себе, — озадачился басист. — Извини, ляпнул, не подумал. Ты не пытался найти своих родных? — Полиция особо не помогла, — пожал плечами Эрик. — А потом я решил: зачем мне это? Если не искали, значит, не сильно нужен был. — Вот тут ты вообще не прав, — возразил артист. — Ты, может, турист или эмигрант, и вся твоя семья на другом континенте! У тебя фамилия шведская, попробуй обратиться в Интерпол… Ш-В-Е-Ц-И-Я От внезапного приступа головной боли мужчина согнулся впополам. Перепуганный басист побежал за телефоном, а Эрик пытался прийти в себя. Швеция! Почему от этой страны ему так больно?! Кудрявая девочка, которая снится, нужно отвезти её туда… В мыслях отчего-то закрутилось странное слово, не имеющее смысла: «Моторосфера» — «Что ещё за моторосфера? — озадачился Эрик. — Я мотоциклист? Акробат?» На следующее утро он вместо отделения международной полиции приехал в детективное агентство. Там за умеренную плату быстро отыскали других людей с его фамилией. Когда один из сыщиков выложил перед ним тоненькую папку и произнёс что-то вроде «…нашли несколько семей в Миннесоте», у Эрика снова, как несколько дней назад, невыносимо заболела голова, а перед глазами засверкали снопы нестерпимо ярких искр. Название штата втекло к нему в душу тоненьким, звенящим, сказочным ручейком, впиталось в сухой песок, который будто все эти годы раскалялся у него внутри. Он надолго потерял сознание, детективам даже пришлось вызывать медиков, чтобы привести его в чувство. М-И-Н-Н-Е-С-О-Т-А — «Моя фамилия Хёглунд, я из Миннесоты! Или из Швеции!» Он серьёзно собирался слетать в другой штат, отпросившись с работы, но вскоре случилось событие, полностью перевернувшее его благополучную новую жизнь. У Эрика нарисовался внеплановый выходной день — в концертном зале прорвало трубу с кипятком, и всех работников после эвакуации отправили по домам. Расстроившись, что не увидит очередной концерт и не пообщается с артистами, мужчина устроился перед телевизором с бутылкой некрепкого пива и пачкой сырных чипсов. Он редко позволял себе такие закуски — после аварии старался не набирать вес, чтобы не нагружать кости, и поддерживал в спортивном зале мышечный корсет. Но настроение у него было ниже некуда, и Эрик решил, что если немножко, то можно. Он хотел посмотреть какой-нибудь фильм, и начал перелистывать каналы в поисках стоящей ленты. Все имеющиеся дома диски он уже изучил, а купить по дороге новый не догадался, и теперь ругал себя за это. Вдруг он увидел на экране огромный серый купол, на котором золотистыми буквами было написано «МОТОСФЕРА». Мужчина растерянно отставил ещё не открытую бутылку. — «Моторосфера! Она существует в реальности!» «— Добрый день, дорогие телезрители! Меня зовут Майк Хаугер, — понёсся над трибунами голос комментатора. — А я Пэт Антер, — добавила его коллега. — Сегодня на стадионе Биг Ривер стартует новый сезон серии гонок без ограничений NASCAR! — Мы очень рады приветствовать как участников заезда, так и болельщиков! — гремел Хаугер. — Во время межсезонья составы некоторых команд претерпели изменения, Майк! Так, например, Зорина снова представляет «Рекскор», а Молния Фасслер пропускает текущий сезон по семейным обстоятельствам. Вместо неё за команду «Фастекс» выступит Кэндис Брайтман, абсолютно новое лицо в гонках NASCAR!» Камера выхватила серо-зелёно-красноватый болид с номером 722. Параллельно этому на дисплее, который висел в комментаторской будке, возникло изображение девушки. Бледная, с шапкой густых чёрных кудрей, сероглазая… — «Это та девочка из моих снов! Кэндис Брайтман! Это она! Почему я её знаю? Что происходит? Кто я, нахрен, такой?!» — А сейчас мы заглянем за кулисы и возьмём небольшое интервью у Джека Фасслера! — жизнерадостно заворковала Пэт Антер. — Джек, мы выяснили, что в семье Вашей дочери осенью ожидается пополнение, поэтому Вам пришлось заменить Молнию Фасслер… Ф-А-С-С-Л-Е-Р Всё вокруг вдруг исчезло — диван, телеэкран, пол, потолок и стены… Эрик снова находился в невыносимо тесном тёмном пространстве, где не было, казалось, ничего, кроме боли и невыносимого запаха бензина. Он пробовал стонать, шевелиться, но всё было тщетно. Внезапно тряска прекратилась. Над головой раздались голоса. — Доброй ночи, дорожная полиция, офицер Эндрю Грогицки, — произнёс молодой мужчина. — У Вас всё в порядке? — Здравствуйте, — второй голос явно принадлежал человеку постарше. — Да, всё нормально. — У Вас бампер помят, Вы попали в аварию? Нужна помощь? — Дорога мокрая, я просто врезался в дерево, — отпирался водитель. — Джек Фасслер, — произнёс полицейский. — Постойте, тот самый Джек Фасслер? Который строит трассу будущего? Моторосферу? — Мотосферу, — поправил водитель. — Да, верно. — Знаете, я просто обожаю традиционные гонки NASCAR! — восторгался Грогицки. — Не могу дождаться новой экспериментальной серии! — Вам придётся потерпеть ещё несколько лет, — вздохнул Джек. — Создание такого стадиона — очень трудоёмкий процесс. — Да, я представляю! Вам точно не нужна помощь? — Точно, я сейчас заночую в каком-нибудь мотеле, а утром решу, как поступить дальше. — Тогда не стану Вас больше задерживать, мистер Фасслер. Счастливого пути! — «Я был в его машине, лежал в багажнике! Он сбил меня с мотоцикла… Мост через реку Коннектикут, я моргал фарами своему другу, хотел остановиться, показалось, что я повредил радиатор…» Мои друзья! Мы поехали впятером в Нью-Йорк! В Нью-Йорк из Сибрука, штат Нью-Хэмпшир! Скотт Фрэнсис Мэтью Уилкерсон Росс Ричардс Билл Кларк и я КАК МЕНЯ ЗОВУТ? — «Кэндис Брайтман, абсолютно новое лицо в гонках NASCAR!» Кэндис Брайтман КЭНДИС БРАЙТМАН Марк Брайтман открыл глаза. Над его головой, посреди комнаты, с потолка укоризненно свисала люстра. Он сел, обнаружив, что весь покрыт мелко раскрошенными при падении сырными чипсами. Марк поморщился. Голова уже не болела, и гонка давно закончилась. Он поднялся на ноги с мыслью: — «Мне нужна Кэндис, потому что я должен улететь в Швецию вместе с ней».***
Гарнер Рекстон сидел в своём дорогом кресле, недовольно сложив руки на груди. Первая гонка сезона для его команды оказалась совсем неудачной — мало того, что победил снова Боец Маккатчен, так ещё и новенькая из «Фастекса» отправила Призрака на больничную койку! За предыдущие два года никто из водителей «Рекскора» не страдал настолько серьёзно, и Гарнер втайне беспокоился. Вдруг восстановление его гонщика займёт слишком много времени? Тогда придётся искать замену, а Рекстон этого не планировал. Однажды он уже отказался от Зорины в пользу Танкиста, и если со спортивной точки зрения это, возможно, было удачным шагом, то бытовая атмосфера внутри команды заметно накалилась. Призрака Гарнер очень ценил. Тот, во-первых, был разумным, во-вторых, послушным, в-третьих, к нему благосклонно относились трое других гонщиков «Рекскора». Кстати, именно поэтому Танкист и не стал «своим»: Хондо Хайнс сразу невзлюбил бывшего военного, а остальные всегда прислушивались к Призраку. Со стороны могло показаться, что Громиле понравился новый член команды, но Гарнер тщательно наблюдал за всеми и видел истинное положение вещей. В отсутствие Призрака сразу рассыпался Дизель, которого с трудом понимали окружающие, окончательно распоясывался Лайл и грустила Зорина. Всё из-за девицы из «Фастекса»! — Откуда Джек выцепил это недоразумение? — с лёгкой брезгливостью пробормотал Гарнер себе под нос. — Она хоть какое-то понятие об автогонках имеет? — Мистер Рекстон, — раздался из селектора механический голос Спэкса. — К Вам посетитель. — Кто? — удивился Гарнер. — Молодой мужчина, некий Эрик Хёглунд, — доложил помощник. — Что-то говорит о спонсорской шоу-гонке. — Впервые слышу такую фамилию, — удивился владелец «Рекскора». — Ну, хорошо, пусть поднимется. Если что, вызовем охрану. — Вас понял, мистер Рекстон. Когда дверь приёмной открылась, и посетитель вошёл внутрь, Гарнер с трудом удержал спокойное лицо. Высокий мужчина лет тридцати невероятно походил на Марка Маккатчена, только искажённого, неправильного. Он будто являл собой сошедшее из фильма ужасов зеркальное отражение умершего во льдах Аляски Бойца: выглядел старше, кожа у него была белее, не тронутая загаром, а длинные, ниже плеч, волосы имели холодный оттенок. Через лоб визитёра тянулся тонкий белый шрам, задевая левую бровь. Эрик Хёглунд немного хромал, но осанка у него была прямая, как у солдата или профессионального танцора балета. — Добрый вечер, — вежливо произнёс Гарнер. — Присаживайтесь. — Здравствуйте, — в том же тоне ответил посетитель, устраиваясь на стуле. — Прошу прощения, мистер Рекстон, но мне пришлось соврать насчёт истинной цели моего визита. — Я заинтригован, — приподнял бровь Гарнер. — В чём же она состоит? — Я хотел бы уничтожить Джека Фасслера. Эрик произнёс эту фразу так буднично, что Рекстон сначала не поверил своим ушам. Он почувствовал себя крайне неловко, и это его разозлило. Что происходит? Кто этот человек с лицом Бойца? — Мистер Хеклунд… — Хёглунд, — поправил гость. — Мистер Хёглунд, за кого Вы меня принимаете? — изобразил негодование Гарнер. — За человека, который может помочь мне в данном вопросе, — абсолютно невозмутимо ответил посетитель. — Пройдёмте со мной, — Рекстон не понимал, как ему реагировать на эту странную ситуацию. — Спэкс, — ткнул он кнопку связи, — если кто-нибудь ещё придёт или станет искать меня, говори, что я занят. — Хорошо, мистер Рекстон, — отозвался киборг. Запирая дверь в свой кабинет, Гарнер высунулся в коридор и оглянулся по сторонам. Вокруг не было никого, даже роботов-ассистентов. — Соизволите подробно объяснить, в чём дело? — поинтересовался владелец «Рекскора», когда они вместе с Эриком устроились в более приватной обстановке. — Разумеется, — посетитель, казалось, ждал, когда его об этом спросят. — Хёглунд — моя настоящая фамилия, но, как мне удалось узнать, мои биологические родители погибли двадцать шесть лет назад. Меня усыновила семья Брайтман. — Вы имеете какое-то отношение к новой гонщице из команды «Фастекс»? — Я являюсь её сводным старшим братом. — Интересно, — протянул Гарнер. — А причём тут Джек Фасслер? — В ночь с десятого на одиннадцатое июля тысяча девятьсот девяносто первого года он сбил меня своей машиной, когда я вместе с компанией своих друзей направлялся в Нью-Йорк. После аварии я две недели пробыл в коме и полностью потерял память. Позже мне удалось частично восстановить воспоминания, однако прорыв случился внезапно и совсем недавно, когда я увидел по телевизору одновременно и мистера Фасслера, и свою сестру. — У Вас есть какие-нибудь конкретные доказательства вины Джека? — уточнил Рекстон, стараясь не выдавать удивление от услышанного. Джек Фасслер сбил человека и попытался скрыть преступление? Может, это был какой-то другой Джек Фасслер? — Нет, — предсказуемо ответил Эрик. — Я не рассчитывал на многое, когда принял решение связаться с Вами. Просто подумал, что у нас есть общая цель, и мы могли бы работать вместе. — Как выглядел его автомобиль? — Чёрный, или очень тёмный джип. — Девяносто первый год… Июль… Мистер Хёглунд, мне нужно кое-что проверить. Вы оставите мне свой номер телефона? — Конечно, — лицо Эрика из напряжённого снова стало приветливым. Гарнер записал цифры в изящный ежедневник, проводил гостя и погрузился в размышления. В тот же день он запросил через свои обширные связи данные о машинах, принадлежавших когда-либо Джеку Фасслеру. Среди них действительно имелся чёрный джип. Более того, в середине июля девяносто первого владелец «Фастекса» внезапно приобрёл новый автомобиль, несмотря на очевидные финансовые трудности. Судьба джипа осталась неизвестной. — «Любопытно, — подумал Рекстон. — Джек, оказывается, не такой святой, как все думают!» Гарнер вскоре пригласил Эрика Хёглунда на дополнительную беседу и попытался выведать у того как можно больше информации об аварии. По словам молодого мужчины, несчастный случай произошёл в городе Хартфорд, штат Коннектикут. Джек сбил его, когда Эрик стоял рядом со своим повреждённым мотоциклом, а потом отвёз в соседний штат — Пенсильванию — в багажнике и собирался зарыть в лесополосе. — Что ему помешало? — допытывался Рекстон. — Не знаю, я в очередной раз потерял сознание. Очнулся позже уже в больнице, — Хёглунд говорил спокойно и методично, будто озвучивая зазубренный материал. — Мне сказали, что сначала меня доставили в Аллентаун, но я нуждался в более мощном медицинском оборудовании, поэтому меня перевели в Филадельфию. Не могу сказать, наземным транспортом или санитарной авиацией. Я пришёл в себя, находясь в Филадельфии. — Вас искала полиция? — Возможно, — пожал плечами Эрик. — Но я был не в Нью-Хэмпшире и даже не в Коннектикуте, не помнил свои данные. До Пенсильвании расследование просто не добралось. — Какого рода помощь Вы рассчитываете от меня получить? — Гарнер продолжал засыпать собеседника вопросами. — Поиск улик по тому давнему делу. Я предоставлю Вам всю информацию, которую способен обнаружить в памяти. И, мистер Рекстон… — Хёглунд неожиданно запнулся. — Я хотел бы попросить у Вас кое-что ещё. — Слушаю. — Мне нужна моя сестра, Кэндис. Вы могли бы сделать так, чтобы она… — Эрик опять сделал длинную паузу в речи, — оказалась на Вашей стороне? — Не понял? — растерялся Гарнер. — Если я сейчас приду к ней открыто, то спугну Джека Фасслера. Думаю, что он отлично помнит моё лицо. А в том случае, если я устрою всё тайно и ничего ей не расскажу об аварии, его преступление останется безнаказанным. — Мистер Хёглунд, Вам необходимо, чтобы мисс Брайтман выступала за мою команду? Это исключено, она полностью укомплектована. — Нет, — по голосу Эрика Гарнер понял, что тот начинает терять терпение. — Нужно, чтобы был повод… — гость долго подбирал слово, — позвать её на Вашу территорию. Только без угроз! Нельзя причинять ей боль! — «Мне следует отомстить ей за Призрака», — напомнил себе Рекстон. — Как Вы это себе представляете? — Может, кто-то из Ваших гонщиков сумеет, — Эрику как будто стало трудно говорить, и он потёр затылок ладонью, — расположить её к себе? Войти к ней в доверие? — Для чего Вам такая сложная схема? — Мистер Рекстон, — посерьёзнел Хёглунд. — Давайте договоримся. Я не стану спрашивать Вас, почему Вы хотите извести Джека Фасслера и уничтожить его команду. Вы, в свою очередь, не будете интересоваться, как я намереваюсь поступить с Кэндис. Идёт? — Идёт, — Гарнер был убеждён, что является хозяином своего слова и в любой момент может забрать его назад. Когда внезапный союзник уехал, явно вымотанный беседой, Рекстон глубоко задумался. Жертвовать своим гонщиком ради какой-то неясной цели? Не проще ли надеть девице пакет на голову и силой притащить её на базу «Рекскора»? Впрочем, Эрик прав — в этом случае Джек поднимет на уши полицию, а у Гарнера репутация и так запятнана… Ответным жестом обвинить Фасслера в покушении на убийство мальчишки Брайтмана он не сможет за неимением доказательств. Гарнер долго изучал досье и на Эрика Хёглунда, и на Марка Брайтмана. Сочетание его внешности с именем вызывало у владельца «Рекскора» нервный смех. Ничего криминального за гостем не водилось, и Рекстон частично расслабился. Проблема крылась в другом. Легко сказать — «убедите кого-то из Ваших гонщиков!» Кандидатуру Дизеля он отмёл сразу. Громила иногда был даже милым, однако заставить его флиртовать с девушкой из «Фастекса» на английском языке не представлялось возможным. Зорина сгодилась бы, но она женщина, а Кэндис Брайтман, согласно её досье, гетеросексуальна… Рекстон мысленно обругал Лайла Оуэнса за инцидент в топливном центре. Вот не упал бы этот балбес в чан с ядовитыми химикатами, так и не было бы сейчас трудностей! Как его посылать на подобное задание? Он же чисто физиологически теперь, наверное, не способен на традиционные половые отношения… В штаны ему Гарнер не заглядывал, но догадки у него были безрадостные. Танкист и Мрачный Жнец? Они не гонщики «Рекскора», ему нечем их контролировать. Рекстон горестно вздохнул — оставался только Призрак. Гарнеру было жалко разменивать способности Хондо на такое мероприятие, однако выхода у него не имелось. — «Пусть он как раз сам за себя и отомстит», — рассудил Рекстон. Он приехал к Призраку в больницу за пару дней до его предполагаемой выписки. Решив застать его добрым и несколько сонливым после обеда, Гарнер почти полчаса прождал в холле и только потом поднялся наверх. Он постучался — скорее, для проформы, чем действительно из вежливости — и толкнул дверь. — Призрак, — мужчина от изумления замолчал, не договорив. Около кровати его гонщика сидела и заискивающе хихикала Кэндис Брайтман. Сам Хайнс выглядел так, будто был совсем не против её нахождения в палате. Гарнер отметил, что они разделили обед на двоих, и у него опять появилось чувство, что он ничего не понимает. — Что Вы здесь делаете, юная леди? — поинтересовался Рекстон. — Я… Это не… Это совсем не то, о чём бы Вы могли подумать! — Кэндис вскочила и беспомощно огляделась. — Мы… обсуждали… — Необходимость денежной компенсации, — невозмутимо продолжил Хондо. — Оставьте нас вдвоём, — вкрадчиво произнёс владелец «Рекскора». Призрак уверял его, что Кэндис просто пришла извиниться, но Гарнер видел её лицо, на котором крупными светящимися буквами был написан интерес. Рекстон выдал Хайнсу поручения и отчитался об этом Марку Брайтману. Тот, кажется, остался недоволен — это было понятно, Хондо не производил впечатления обаятельного и приятного человека. Вскоре Гарнера одолело незнакомое чувство — он устал постоянно следить за происходящим. Брайтманы, Призрак, Джек, оставшиеся трое гонщиков… Наверное, именно этим можно было объяснить то, что в какой-то момент он потерял контроль над ситуацией. Марк постоянно требовал от него отчётов, и Рекстону приходилось дёргать едва оправившегося от аварии Призрака, который и так пропустил несколько гонок. Хайнс утверждал, что поскольку он не умеет ухаживать красиво, то делает всё, что в его силах, но девушка не особо доверяет спортсмену из «Рекскора». Гарнер мрачнел. Будь он новенькой спортсменкой из «Фастекса», он бы вообще ни на какие свидания с Призраком не ходил, так что Хондо ещё хорошо старался… Весомых улик по делу Джека тоже не нашлось. Гарнер восстановил маршрут, по которому двигались и мальчишки из Нью-Хэмпшира, и владелец «Фастекса». Там в самом деле имелся мост, и по окружным трассам около Нью-Йорка Джек вполне мог отправиться в Пенсильванию, чтобы зарыть там сбитого Марка. Но ведь слова к делу не пришьёшь! В девяносто первом году на отрезке трассы в Хартфорде ещё не было камер. Теоретически, Фасслер мог засветиться около какого-нибудь супермаркета или мотеля, но кто будет хранить записи за целых двенадцать лет? Запрашивать надо было сразу, теперь всё давным-давно удалено… Большие деньги открывают практически все двери. Рекстон добрался до дорожной полиции округа Хартфорд и выяснил, кто именно патрулировал нужный ему участок в июле девяносто первого года. Но неудача была сокрушительной. — Грогицки, — говорил полный пышноусый офицер с ярко выраженной латиноамериканской внешностью. — Только он Вам не поможет. Парня нет в живых. — Что с ним случилось? — уточнил Гарнер. — Застрелили, — на лицо полицейского набежала тень. — Он был очень доверчивым, и преступник этим воспользовался. Подпустил вплотную к машине и выдал пулю в голову. Задержали, потом, конечно, судили, но парня уже не вернуть. Ужасная трагедия, мистер Рекстон. — В каком году это произошло? — В девяносто четвёртом, кажется. Я тогда только начал здесь работать. — Я сейчас задам странный вопрос, — Гарнер подался вперёд, — но не сообщал ли Вам погибший коллега о встрече с Джеком Фасслером, который позже запустил серию гонок без ограничений NASCAR? — Двенадцать лет прошло, — покачал головой офицер. — Не помню. Владелец «Рекскора» был вынужден признать поражение. Если Джека тогда не задержали сразу, то не имеет смысла разговаривать со всеми дорожными полицейскими подряд. Постовые из Аллентауна тоже не смогли припомнить ничего подозрительного, однако в городском участке нашлось приблизительное доказательство слов Марка Брайтмана. — Позвонили из телефонной будки, молодые ребята, — отрывисто говорил седой уставший офицер с виноватым взглядом. — Сказали, что возвращались с пикника рано утром и обнаружили в разрытой яме труп. При осмотре оказалось, что пострадавший ещё жив. Сразу отправили его в больницу, дальнейшая его судьба мне неизвестна. И, мистер Рекстон… Я не буду брать Ваши деньги. Я служу закону. Надеюсь, что мои показания помогут раскрыть преступление. Гарнер, не жалея средств, сделал запрос и в больницу Аллентауна. Там ответили, что пострадавшего почти сразу же переправили в Филадельфию, чтобы оказать ему требуемую медицинскую помощь. — «Мужчина, белый, возраст от восемнадцати до двадцати, блондин, цвет глаз — голубой… В принципе, это мог быть Марк Брайтман», — решил Рекстон. В нужном госпитале Филадельфии его встретили довольно приветливо. Гарнер сказал, что является родственником мальчика, пропавшего двенадцать лет назад, но так как он проживал всё это время в другом штате, в Миннесоте, сведения дошли до него только сейчас, и он волнуется. — Был такой, — согласилась симпатичная медсестра лет сорока, чем-то похожая на Либби. — На гитаре тут играл. Красивый, просто как модель, и не помнил совсем ничего. Его потом Клементина забрала к себе домой. Вроде бы, устроила на работу… — Клементина? Это кто? — Моя коллега, она уже на пенсии, — пояснила медсестра. — Дать Вам её телефон? Она всех своих бывших пациентов помнит, неважно, как давно они лечились! Гарнер записал номер, но звонить не стал. Ему было достаточно того, что он уже услышал — Марк Брайтман не врал по поводу своей амнезии. Его жизнь в Филадельфии владельца «Рекскора» интересовала мало. Он вернулся в Делавэр, где за спортсменами следили его помощники, и призадумался. Выходило, что доказать вину Джека у него не получится, и он просто напрасно тратит ресурсы — свои и Призрака — на рискованную затею. А потом произошла утечка записей с камер. Гарнер обнаружил это ещё до того, как виноватый Хондо явился с объяснениями — примчался Спэкс и сообщил, что зарегистрирован несанкционированный вход в систему. Пострадал архив видеофайлов из приёмной и его личного кабинета. Гарнер почувствовал, как изнутри поднимается злость. Нет уж, хватит с него подобных приключений. Наступила пора заканчивать интересный, но весьма трудоёмкий балаган. — Это очень долго, мистер Рекстон, — Марк Брайтман мерил шагами его кабинет. — Вы так протянете целый сезон, и с Джеком Фасслером, и с Кэндис. — Мистер Брайтман, — Гарнер сцепил пальцы в «замок» и опустил подбородок на руки. — Видите ли, Ваши аргументы несостоятельны. — В каком смысле? — напрягся тот. — Я провёл небольшое расследование и выяснил, что прямых улик мы не найдём, — Гарнер перешёл на привычный вкрадчивый тон. — Было приятно с Вами поработать, но боюсь, нам придётся прекратить наше спонтанное сотрудничество. — Мистер Рекстон, Вы ещё не поняли… — Марк подобрался к нему вплотную и взглянул Гарнеру прямо в глаза. Гарнеру Рекстону совсем не понравилось то, что он в них увидел. Человек с лицом и именем Бойца будто сбросил маску вежливого и сдержанного господина, которым показался вначале. Перед Гарнером стоял очевидно психически нездоровый мужчина. Зрачки его были расширены, на ввалившихся щеках резко проступили жёсткие линии скул. — Вы не сможете противостоять мне в одиночку, — твёрдо ответил Рекстон. — С чего Вы решили, что я один? — ухмылка Марка Брайтмана была кривая и зловещая, даже более впечатляющая, чем у самого Гарнера. — Мистер Рекстон, я записываю все наши разговоры с самого первого дня. Вы теперь не можете отказаться. Иначе… — он опёрся ладонями на стол и оказался в опасной близости от Гарнера, — Вы будете вынуждены вместе со мной проследовать за решётку, а «Рекскор» останется без хозяина. — Что ты хочешь? — прошипел Рекстон. — Ресурсы, — спокойно ответил Марк. — Какие?! — План базы «Фастекса» и человека, который взломает их систему безопасности, либо объяснит мне, как это сделать. — Во что ты меня втянул?! — Гарнер вскочил, и Марк Брайтман, выпрямившись, взглянул на него с высоты своего роста. — Вы сами себя втянули, мистер Рекстон. Я Вас не заставлял. — Мистер Брайтман, — Гарнер кое-как сумел совладать с собой и пристально посмотрел на собеседника. — Где гарантии, что я не окажусь под ударом, когда Вы осуществите Ваш… план? — Мистер Рекстон, — в тон ему ответил Марк, сменив жуткую ухмылку на формальную улыбку. — Мы же выяснили, что нам лучше сотрудничать, — он сделал акцент на последнем слове. — У нас партнёрские отношения. Мы на одной стороне, не так ли?.. — На одной, — повторил Гарнер. — Я пришёл, чтобы уничтожить Джека Фасслера, а не Вас. Вам не стоит опасаться за свою жизнь. — С Вами отправится Спэкс, — Рекстон устало махнул рукой. — Он уже проникал на базу «Фастекса», а ещё его память, в отличие от человеческой, замечательно форматируется. Лучше подчинённого не найти. — Я знал, что мы сработаемся, мистер Рекстон, — Марк вежливо поклонился и, чеканя неровные из-за хромоты шаги, вышел из кабинета.