Насилье — в сущности людей, насилием богат наш свет; И люди только от нужды не нанесут соседям вред. Мухаммед Аззахири Ас-Самарканди
— Он, вообще, собирается к тебе ехать? — почти сплёвывая эту фразу, рычит Джорел, пиная лежавшего на полу омегу куда-то в живот. Грей тяжело выдохнул, подняв свой взгляд на мужчину, невольно обнимая себя руками за живот, чтобы больше туда удары не приходилось — там уже до гематомы недалеко. Руки дрожали и по цвету были синими — от синяков и холода. По спине давно распылался космосом в виде огромных гематом — фиолетовые пятна мешались с красными и бордовыми разводами, делая любое прикосновение к спине невероятно болезненным. — Нет, серьёзно, сколько ещё мне надо прыгать перед ним, чтобы он притащил свою задницу сюда? Грею не привыкать к тому, что альфа всё время сбрасывает свою злость, отыгрываясь на нём. Ему вообще не привыкать, что альфы любят разок другой ударить его. — Даже когда я написал ему, что прикончу твою костлявую тушу, он никак не отреагировал. Фраза сопровождалась ударом ногой по лицу. Несильно, конечно, но вполне ощутимо и унизительно. Грей хочет заскулить от боли, но держится, просто молчаливо принимает. Леону настолько на него всё равно, что он позволяет даже его убить. Грей окончательно понял, что он просто мальчик для битья и секса. Ничего более — никакой любви, эмоций, нежности. Нет. Он не для этого создан. Для размашистых и сильных ударов — да. Для секса час другой, с грубым захватом и удушением — да. Для ласки и нежности, как большинство омег — категорическое нет. Не без уродов, как говорится. Он, пожалуй, и думать не мог, что ему уготована именно такая судьба — быть использованным, избитым, не нужным, отвратительным, грязным, омерзительным. Быть игрушкой для вымещения злости и похоти. Быть скоплением чужой жесткости и ненависти. Быть грязным и опошлённым. Грей хрипит, когда его сильным ударом переворачивает на спину, выбивая весь кислород, с силой становятся на грудь, вжимая ботинок куда-то в грудную клетку. Изуродованная спина заныла от вжатия её в каменный пол. Вспышки боли заставили омегу сдавленно ахнуть. — Смотри на меня, — внезапно командует мужчина. Грей открывает глаза, ощущая сжатую боль в районе груди, и смотрит на альфу. У Джорела в глазах немое спокойствие, но Грей знал, что он зол. И не на шутку зол. — И тебе всего шестнадцать, а глаза-то какие. Взрослее чем у меня. Много дерьма ты увидел и почувствовал, да. Ты ведь молить должен о том, чтобы я тебя убил. Знаешь, почему? Да потому что если Леон придет за тобой, то вскоре выкинет. Ты себя-то со стороны видел? Худощавый, кости только так выпирают, шрамы, взгляд тяжёлый, да и жить ты нормально после всего этого не сможешь. Тебя же никакой альфа не захочет. Ни в моральном плане, ни в физическом. Ты же, как омега себя вести уже не будешь. Да ты уже двинутый, наверное, после всех тех ужасов, — альфа присаживается перед ним на корточки, тяня за грязные волосы. — Знаешь, что у тебя сейчас в голове творится? Не знаешь, да? Потому что ты уже немного сдвинулся. Сколько часов ты спал в общем за неделю? Семь? Шесть? Заснуть не можешь, да? Ужасы снятся, всё время думаешь про себя. Тебе интересно, как ты выглядишь со стороны? Каким тебя увидит Леон? Хочешь, расскажу, как ты выглядишь со стороны альфы? Как использованная, отвратительная игрушка. Я бы тебя даже под дулом пистолета бы не трахнул, потому что ты выглядишь отвратительно. Потому что смотришь ты как живой труп, потому что тело у тебя изуродовано, потому что ты уже никогда не будешь нормальным. У тебя костлявое тело, с кровавыми подтеками, в грязи, крови, синяках, шрамах. Леон тебе даже пальцем не коснётся — побрезгует. Грей попытался сглотнуть. От взгляда и слов Джорела чувство какого-то внутреннего омерзения, грызущей боли и пустоты усилилось в несколько раз. Джорел смотрел с таким презрением и омерзением, что Грею даже стало стыдно за самого себя — такого грязного, ужасного, отвратительно. Омега кратко простонал от боли, когда мужчина с силой приложил его головой об пол. В глазах на пару секунд всё поплыло, а тупая боль сначала сконцентрировалась в одном участке, а после по всему телу, обдав и так многострадальные израненные участки тела жаром от боли. Грей всхлипнул, попытался сейчас не сорваться на истерику и грудные рыдания. Теперь он знает наверняка, как умирает надежда, и как нечто живое внутри вянет, разнося запах гнилой плоти по всему телу и разуму, заставляя истошно кричать про себя, моля о спасении. Грей чувствовал удары куда-то в живот, по ногам и рукам. Как альфа с силой сжимал его шею, вдавливал ладони в его кожу. Грей чувствовал, как пропадает дыхание, как перед глазами всё терялось, как он будто терял сознание. Джорел ему, конечно, не даст потерять сознание. Мощным ударом Грея откидывает куда-то к стене, больно ударившись израненными лопатками об камень, он сдавленно простонал от боли. — Ты будешь отвратителен Леону, — спокойно говорит альфа, пиная носом дорогих ботинок куда в грудь и выходя из комнаты. Грей невольно сжался в комок, чувствуя, как места, куда ударял мужчина, стали ныть ещё сильнее, чем прежде, а спина просто разрывала чувством боли. Грей глянул на свои руки — синяки, загноившиеся раны, ожоги, пятна засохшей крови и грязь. Одни руки вызывали какой-то странный ком отвращение, как же тогда он выглядит со стороны? Как же отвратительно он будет выглядеть в целом? Грей понимает, что такой вот он точно будет Леону отвратителен. Даже если придёт, то, увидев его такого вот: худого, израненного, грязного, тут же захочет избавиться. Грей бы сам от себя бы избавился, чтобы не мешать общество таким вот уродом. Леону нравился он чистый, аккуратный, с красивой кожей и без единого изъяна, в виде шрама или царапины. Грей теперь потрепанный огрызок и ничего более. Леон в жизни не позволит себе коснуться вот такого. Омега жалеет, что Джорел его сразу не прикончил — чтобы не мучился. Как бездомного пса. Грею противно от собственного вида. Ему плохо от нескончаемых ран. Грею отвратителен он сам. Он тихо всхлипывает, сжимаясь. Он даже не может встать, чтобы лечь на кровать. Даже ползком бесполезно — как-то попробовал, дополз почти до кровати, оперся и упал. Потревожил раны, заставил их кровоточить, а синяки болеть. Он не хочет, чтобы его вот таким вот видел Леон. Не хочет вообще существовать. Умереть. Умереть. Умереть. Поскорее умереть. Чтобы никто его вот такого не видел. Чтобы самого себя не видеть. Чтобы не существовать. Грей уже знает, что он сломан морально и физически. Желание умереть — желание слабых. Он слабый. До омерзения слабый. Он уже точно сошёл с ума. Он не хочет вот так существовать…***
Леон встретила охрана — два здоровых беты в идеальных костюмах и с лицом полного безразличия и каменного спокойствия. Говорить первыми они явно не могли, поэтому Леон, чуть откашлявшись, пытаясь сбросить ни откуда взявшуюся дрожь, говорит: — Я к Джорелу. В ответ тишина. Леона это начинает злить. Он поводит плечом, выдыхает и снова говорит: — Босс ваш здесь? — уже более грубым, и будто более низким голосом. Тишина. Леон хмурится, осматривает стену в поисках хотя бы звонка. Ничего. — Вы говорить вообще умеете? — Они обязаны охранять, а не говорить, — рядом послышался чей-то низкий, знакомый голос. — После пятой фразы, они обычно простреливают голову. Из тени вышла высокая фигура. — Надеюсь, простреливают голову друг другу? — Леон нахмурился, глядя на своего старого «знакомого». — Странные у тебя люди для приёма гостей. — Когда у нас были обычные, ты перестрелял всю мою семью, — усмешка на его губах на пару секунд поблёкла. — Обычно о своём визите предупреждают. Но ты, самоуверенный кусок мудака, даже не подумал о том, что меня стоило бы предупредить, — он опёрся плечом на стену. — Я, самоуверенный мудак, в жизни бы не стал тебя о чём-нибудь предупреждать, — он невольно повёл плечом. — Ты ведь насчёт своей птички? — Он живой хоть ещё? — Леон поднимает на него тяжёлый взгляд, невольно хмурясь. — Вроде как. У него сейчас каждая минута на счёту… Так что, кофе? Ты проходи. Ребят, пропустите его. Леон распрямил плечи, проходя вперёд, за Джорелом, невольно замечая, что тот вымахал — одни плечи чего стоили. Он изменился. При чём кардинально — глаза взрослые, не такие, какими были два года назад. Походка твёрже, движение уверенные. Переломал он его, судя по всему. Выбил всё возможное ребячество. И это, наверное, было больно. Леон сам помнит те моменты, когда быть взрослым приходиться, когда цели становятся твёрже, ходы жёстче, решение кардинальными, а жизнь серьёзней. Это всё видно по глазам. Взрослым, серьёзным, суровым глазам. В кабинете пахнет зелёными яблоками, крепким кофе и бумагами. Джорел садить ся в кресло, прожигает своими голубыми и усмехается. — И для чего же ты начал всё это шоу? — Леон начинает первым, переводя взгляд с чашки на мужчину. — Хотел испортить тебе жизнь, — мужчина пожимает плечами и продолжает смотреть прямо в глаза. — Даже если бы ты его и убил, жизнь ты мне так не испортил бы. — Тогда зачем решил приехать? — Я привык к нему. Отвыкать пока не хочу, да и жаль его было. Я же не монстр какой-то, понимаю, что ему явно от твоих дел далеко не приятно, — он нервно стучит пальцем по поверхности стола. — Грей ведь только приманка, ты же понимаешь. Мне же от тебя не твои страдания нужны, — он усмехнулся, откидываясь всем телом на кожаное кресло. — И что же тебе от меня, скромного владельца какого-то там бизнеса, нужно? — Те самые договора, Леон. — Договора, на которых держится половина моего бизнеса? Ты смеёшься, что ли? — альфа даже на пару секунд опешил. Он, конечно, знал, что условия будут немаленькими, но таких масштабов он точно не ожидал. — Тогда, мне прикончить его? — он взял со стола какой-то маленький пульт управления. — В его камере есть газовые баллоны. Одно нажатие, и можешь пойти рыть ему могилку. Надеюсь, ты похоронишь его нормально? Не волнуйся, его тело я тебе выдам. Можешь даже побыть немного некрофилом. Ну, знаешь, мертвые омеги не говорят «нет». Леон напряжённо глянул на него, поведя плечом, снова хмурясь, будто обдумывая. Леон мысленно отметил то, что если Грей всё-таки выживет, то точно наймет на него охрану. Всё равно на то, что скажет Грей. Охрану. Хорошую, мать вашу, охрану. Кто же знал, что Джорел даже баллоны в его камере установил, усложняя задачу, как минимум раз в пять. Рисковать минутами — слишком опасно. Рисковать жизнью Грея — угробить собственную психику к чертям. — Мне понравилось его трахать, — внезапно начинает Джорел, заставив Леон вздрогнуть и напряженно на него посмотреть. — У него красивое тело, мягкая задница и упругие бёдра. А спинку как выгибает. Я сначала удивился тому, что ты взял себя шестнадцатилетнего омегу. Думал, мол, какой от него толк? В постели, наверное, бревно, делать ничего не умеет, юный. Потом, когда раздел, понял, что глазу есть за что зацепиться, и молоденький такой, кожа гладкая, мягкая. Да и хорошо в нём было, узко так, тепло, форму члена хорошо запоминает. Правда, думал ещё по кругу его пустить, чтобы каждый развлёкся с ним, напичкать чем-нибудь, что бы тёк не переставая. Слушай, а может, давай, его сейчас кто-нибудь при тебе трахнул, чтобы ты быстрее думал? Правда, он уже далеко не такой сексуальный, как был, да и… — Заткнись, — Леон буквально рычит, невольно усиливая запах кипариса, показывая, что он, в первую очередь альфа. — Если хоть ещё одно слово про него скажешь — прикончу не думая. Собственными руками. — А говоришь, что тебе всё равно. Вон, как взвился, — альфа прикрыл глаза, продолжая смотреть из-под полуопущенных ресниц на злого альфу. — С этой кнопкой я скорее Грея прикончу, чем ты меня. А зачем тебе два трупа? Глупо же, согласись. — Он пару секунд молчит и добавляет: — Зачем ты убил мою семью? — внезапно спрашивает мужчина, становясь серьёзным. — Я думал, что твой отец был виновником утечки моей информации. Ты же знаешь, чем вас кормил твой отец. — Тогда он был ни при чём. — Тогда я думал, что он был виновен, — он выдыхает и добавляет: — Я думал, что ты повзрослел. Ошибся. — Думаешь, после того дерьма, что ты мне принёс, я остался тем же ребёнком? Не смеши меня. — Поступаешь ты не так, как это делают в бизнесе. Думаешь, мне было приятно, когда при мне убили моих родителей? Думаешь, я к этому спокойно отнесся? А ни черта. Я страдал так же, как и ты. Мне было плохо так же, как и тебе. Но я и пальцем не тронул родных и близких тех, кто был в этом виновен. Да, я пристрелил сотню тех, кто прислуживал этой семье и был в сговоре. И, поверь, для бизнеса это был честный поступок. А ты поступаешь либо подло, либо как слабак, боящийся появиться у меня на глазах и убить меня собственноручно. Украсть моего омегу и издеваться над омегой, что слабее тебя разы в три — удел реальных слабаков. У меня для тебя плохие новости, Джорел. Не оправдывай свою омерзительность мной. Я же не виню никого в том, что я вот такой вот ужасный человек. — На войне все средства хороши, знаешь ли. С помощью Грея я причинил тебе кучу моральной боли. У каждого свои методы, и каждый распоряжается ими так, как хочет. Помнишь, как ты говорил? «Дети, омеги, женщины, старики — зачем размениваться на мораль, когда можно прикончить всех и сразу?» Одно дело, что тебе не нравится факт того, что я издевался именно над твоим омегой. Ну, ты всегда был эгоистом. Тут ничего не попишешь, — он посмотрел в окно и тут же сказал: — Так что делаем с ним? — Я хочу убедиться, что с ним всё хорошо, — на выдохе говорит Леон, прикрывая глаза. — А я хочу убедиться в том, что ты меня не кинешь. Видишь, я могу тебе его сейчас показать, а тут выскочат твои люди, и всё. Ты же не дурак, ясно, что не один. — У нас двоих получается положение неравное. Я не уверен, что жив Грей, а ты не уверен, что я подпишу все твои документы. Как-то неровно выходит, — мужчина покачал головой, посмотрел в окно, что находилось за креслом Джорела, и резко сказал: — А чёрт с тобой. Убивай его, — он выдохнул, будто сбросил с себя какой-то груз. — Что? — мужчина, поражённо выдохнув, удивленно раскрыл глаза. — Убивай его, говорю. Можно даже посмотреть на то, как он умирает. Честно, никогда не видел, что происходит с человеком, при отравлении с газом, даже интересно как-то. — Ты вменяемый? — альфа положил руки на стол, сложив их в замок, невольно закусив губу. — А ты? Я, в отличие от тебя, не ловлю беспомощных омег на улице, и не издеваюсь над ними месяцами, — он резко встал, оперившись ладонями на стол. — Убивать, значит? Убивать твоего омегу, — настойчиво переспрашивает Джорел. — Можем ещё выпить по стаканчику виски, может я и передумаю, — он усмехнулся. — Я не пью виски. Коньяк подойдет? — он устало выдохнул, вставая из-за стола, становясь с Леоном фактически одного роста. — Подойдёт. Джорел сбит с толку, люди Эдди все-таки пробрались в этот чёртов сад, и теперь дожидаются нужного сигнала за окном. Всё хорошо. Так и должно быть. Но у Леона какое-то плохое предчувствие странным комком в горле, заставляет нервничать и бегать взглядом по кабинету. Что-то пойдёт не так. Что-то явно пойдёт не так. И он особенно боится за Грея. За его жизнь. Руки непривычно дрожат и он прячет руки в карманы, будто пытаясь успокоится. Вроде, подобные вылазки не в первые, но боится он так, будто даже не знает, что делать. Джорел разливает коньяк по стаканам и поднимает пару внимательных глаз на Леона, смотря на него в упор. Жестокие у него глаза, всё же. Леон впервые ощущает какую-то слабость, что будто подкашивает его. Альфа парой глотков осушает стакан, в нервной надежде на то, что это прогонит ненужную дрожь и чувство страха в венах. Легче не становится. Его по-прежнему трясёт, а горло жжёт от напитка. — Ну, что? Легче думаться стало? — Джорел выпивает так же быстро, стуча хрусталем стакана об дорогое дерево стола. — Знаешь, Джорел, ты всё-таки безвольный ублюдок. Не сможешь же убить, у тебя это на лице написано, только сам себя хоронишь, — он усмехается, чуть вертя в руках стакан, глядя на пару светлых капель на дне. — Я убивал до этого. Твой Грей далеко не первый, — он смотрит спокойно. — Так что? — Так иди ты к чёрту, — говорит Леон, махая рукой. Джорел думает, что он отмахнулся. Джорел понимает, что не просчитал до конца ситуацию, когда стекло сзади бьётся, осыпается осколками на дорогой ковёр. Джорел понимает, что проигрывать он не хочет, когда ему резко заламывают руки, а голову прижимают к столу. Джорел слышит во дворе и где-то в доме шум от тяжёлых берцев, перезарядки оружия, голосов и выстрелов. Он прикрывает глаза, понимая, что их шансы до сих пор равны. Приложенный он головой к столу — не значит обезопасить себя. — Где Грей? — голос Леона содрогнулся, сдавая альфе всю его неуверенность. — Кто знает, но кнопку я уже нажал. У тебя пять минут, — он усмехается, крепко сжимая в кулаке маленький пульт. Мужчина закрывает глаза, ощущая, как руки саднят от сильной и грубой хватки спецназовца. Он уверен, что Леона пристрелят быстрее, чем тот успеет добежать до подвала. Он уверен, что в их маленькой войне выиграет он. Он знает, что два трупа на его руках неплохой приз и потешение его собственной гордости. Ритм крови отдаётся где-то в висках, Леон сглатывает и теряется. Пять минут. Да что он сможет за пять минут? Пробило на холодный пот и странный озноб по всему телу. — Вы ничего не находили? — резко спрашивает Леон, поднимая взгляд на спецназовца. — Нам приказали обезопасить, а не найти, — отчеканивает бета сквозь шлем. — Господи, ну почему всё всегда такое дерьмо? — Леон устало запрокидывает голову, не решаясь тратить время, быстро выходит из кабинета, в надежде найти Грея. — Какой человек, такие и ситуации, — тихо, буквально про себя говорит Джорел, отсчитывая секунды до скорой смерти Бастии.***
В детстве Леон никогда не любил играть в прятки. Особенно в прятки на время. Теперь он понял, что немногое изменилось — в прятки он играть по-прежнему не любит. Играть в прятки, когда на кону жизнь Грея — ещё отвратнее, чем то, что это происходит ещё на время. Леон точно не знает, за какое время человек может отравиться газом, а за какое — умереть, но он точно знает, что ему надо спешить. Спешить, чтобы не плакать над худым телом самого важного для него человека. Спешить, чтобы вновь не убить человека, что совершенно ни в чём не виноват. Когда в него кто-то стреляет, но промахивается, Леон ощущает, что сердце явно опустилось куда-то вниз. Умирать здесь самому — ещё хуже. Перестрелка в доме Джорела — опасная вещь, и она угрожает самой смертью, что не добавляет Бастии уверенности в происходящем и собственном будущем. Он почти готов к тому, что сейчас в него выстрелят второй раз — перерыв в виде двух секунд между выстрелами ничтожный, чтобы успеть пригнуться. Леона спасает то, что охрану пристрелили раньше, чем это успели сделать с ним. Леону приходиться брать у своих людей пару пистолетов и передвигаться перебежками, чтобы ему самому пулю в висок не пустили. В доме пахнет порохом, кровью и дорогой обивкой мебели. На полу лужи крови, мёртвые люди и разбитые вазы с развороченными картинами. «Грей, скорее всего, будет в подвале. Где ещё можно держать пленников, сам подумай. Не в гостевой же комнате», — Леон вспоминает слова Эдди через пару минут. Леон не знает, где находится подвал. Леон не уверен, что Грей будет именно там. Леон проклинает Джорела и всё, что с ним связано. По коже скользят капли холодного пота, по рукам — капли чужой крови. Леон убил как минимум десять человек, пока дошел до нижнего этажа. Леон шёл по трупам, в буквальном смысле. Было страшно. Страшно за жизнь другого. Было холодно и липко. Чувство какого-то странного смятения, перемешанного со страхом, обдало с головой, проникло в кровь, попало в клетки ДНК и мозг, заставляя теряться в собственных действиях. Патроны заканчивались, терпение и выдержка кончились ещё пять минут назад, заставляя то ли сходить с ума, то ли просто не понимать, что он делает и куда идёт. Под ботинками скрипели окровавленные пули, в голове какие-то суматошные мысли. Звук от перестрелки и чужих голосов почему-то будоражили кровь. Найти подвал было сложно. Особенно если учитывать тот факт, что дверей было много. Особенно закрытых дверей. Подвалом оказался будто какой-то маленький городок с серыми стенами, маленькими окошками и… ещё несколькими дверями. Леона это злило. Очень злило. Обернувшись и проверив, что за ним никто не шёл, тот закрыл дверь, идя вперед. Каждый шаг отдавался глухим эхом, что создавало какую-то мрачную, мертвую атмосферу. Леон дёргал каждую дверь, заглядывая внутрь, но там либо было пусто, либо заполнено каким-то хламом. В подвале пахло сыростью и грязью. Было холодно, Леон замерз за пару минут, чувствуя, что двигать руками становилось сложнее, да и телом, собственно, тоже. Леон думает, что всё закончится хорошо, когда очередная дверь закрыта — значит, там явно Грей, иначе, смысл её закрывать? Леон чувствует отчаяние и какой-то странный комок из тошноты в горле, когда сзади глухой звук от выстрела. Пуля в правой руке, которая держалась за ручку. Вторая в боку. Леон чувствует острую боль, чувствует тошноту и то, как в глазах на секунду всё застыло, а потом затянулось странным цветами, не давая чётко видеть. Головокружение подкатило ударной волной, а кровь стала ощущаться пульсацией в висках. Настоящая кровь — на руке и под дорогой рубашкой. Леон опёрся на железную дверь. Сзади шаги, пистолет направлен на голову. Леон не хочет верить, что сейчас он умрёт. Умрёт, а вслед за ним — Грей. Что совсем ни в чём не виноват. Бастии не надо поворачивать голову, чтобы знать, куда направлено дуло пистолета. Леону не надо быть ясновидящим, чтобы осознать — он умрёт через пару секунд. Умрёт, с тремя кровавыми дырами в теле, на грязном полу в подвале. Умрет совсем рядом со своей целью. Леон прожил всего три десятка, причиняя другим боль, убивая невиновных, издеваясь над важным для него человеком. Единственное, что он сделал за свою жизнь — поднялся на одно место в списке Форбс и издевательски глумился над Греем. Леон не хочет умирать, зная, что он ни черта не сделал в этой жизни хорошего. Что он не стал тем, кем бы смог гордиться его отец. По руке течёт тёплая кровь, где-то на теле такое же ощущения теплой жидкости. В глазах темно, тошнит по-настоящему и четко. Тело дрожит, и в глазах какой-то странный сумбур из реальности и давно прошедшего, будто грязные пятна воспоминаний. Тело дрожит всё — абсолютно всё, пробиваясь на какие-то неясные судороги. Леон кашляет кровью, чувствуя, как всё тело болит, а резкая боль отдаётся будто иглами в голове, прокалывая кожу, лопая сосуды, пробираясь куда-то к мозгу, надавливая, принося чувство какое-то адское, сумасшедшее. Леону больно снаружи и внутри — это он виноват, что сразу не проверил помещение. Это он виноват, что не понял, что здесь кто-то есть. Это он виноват, что сразу не помог Грею. Это он виноват, что позволил чужим так издеваться над ним. Это он. До последней капли он. Он, он, он. Тысячу раз он. Это из-за него Грей умрет в свои шестнадцать. Это из-за него Грей мучился. Грей… был для него таким хорошим, таким милым. Грей ведь для него всё и полностью. Леон для него лишь боль, страдания и удары по лицу. Грей для него легкую улыбку и тёплый кофе, Леон — смерть от отравление угарным газом. Это так неправильно, что Леон хочет сейчас ударить сам себя, но тело парализовано от пуль, ран и ужасной боли. Леон хочет отмотать время назад, но может лишь почувствовать, как его кровь пачкает одежду и пол. Он хочет хотя бы попросить прощения у Грея, но вместо этого прикрывает глаза, не желая видеть эти смазные, головокружащие вещи. Грей не заслужил такой смерти. Грей заслужил прекрасной жизни как минимум до семидесяти. Леон думает, что его собственная жизнь и цента не стоит. Леон не знает, ради чего жил. Леон понимает, что смерть в подвале — это, что он заслужил. Он не хочет умирать, зная, что вместе с ним умрёт и Грей. Он такого не заслужил. Он здесь совершенно не при чём. Он должен жить. Леон хочет его спасти, но сзади эхо от шагов и звук от выстрела…That's when the sky turns black. И тогда небо застилает тьма, Divided by all our own means, Нас разделяют собственные усилия, Divided by lines you can't see. Разделяют линии, невидимые глазу. We've raised our fists, Мы вскинули кулаки, You know we exist, И ты знаешь о нашем существовании.