В нашей жизни случаются исключительно важные моменты, которые нам не удается разглядеть, и их значение мы осознаем лишь по прошествии многих лет. Каждый из нас думает о своем и сосредоточен на этом, а потому мы зачастую слепы к тому, что находится у нас перед глазами. Дин Кунц. Город
Джувия изменилась — это Леон подмечает сразу. Она стала выше, черты лица стали мягче, но её взгляд был… взрослым. Был таким, что мысли о мягкости выветривались. Она держала спину прямо и выглядела обеспокоенной. Он для неё — бывший любовник, лучший друг, тот, который уже совсем другой. Она не может не подметить его глаза — он смотрит будто сквозь. Глаза у него взрослые-взрослые. Джувии стыдно признавать тот факт, что она безумно рада, что она не на его месте. Что самая большая её драма — расставание с самым любимым человеком. Ей не пришлось видеть смерть своих близких. У неё не было родителей в принципе. Звучит это ужаснее, чем кажется на самом деле. Локсар с самого детства была умным ребёнком, она принимала как данное то, что у неё нет родителей. И нет до сих пор. Она выросла, стала успешной и чувствует себя более чем просто самодостаточной. Да, когда-то было больно. Когда-то она терпела, но сейчас всё по-другому — у неё есть деньги, друзья, приятное окружение. У Леона нет ничего. У Леона почти нет опоры, нет близких, нет родных. У Леона есть деньги, влияние и кошмары ночами. Джувия знает его давно. Они из одного приюта. Некогда просто дружба, поддержка, переросла в нечто более сильное. И всё, вроде как, было хорошо. Они были счастливы, во всяком случае. Они были влюблены. А потом Джувия поняла, что у Леона не может быть долго "хорошо". У неё не раз создавалось впечатление, что Леон то ли проклят, то ли просто неудачник. Но даже для "неудачника", это — слишком. Локсар давно подметила для себя, что будь Бастия хоть на долю слабее морально, давно бы повесился. Джувия старалась быть до последнего: поддерживала, помогала, но сама для себя поняла, что Леон больше не тот, которого она когда-то полюбила. Леон больше не смеялся, не улыбался, Леон потерял что-то очень важное внутри себя. Джувия была до последнего. Но не как верная девушка — как друг. Они оба это уже поняли: между ними больше не может быть каких-то романтических отношений. Вся нежность выветрилась. Леон не мог любить. Просто был не в состоянии, как будто забыл, как это. Как будто боялся. Они не виделись довольно долго — поддерживали связь, но не виделись. И Джувия честно не знает, что стало с Леоном. Он выглядел не просто убитым, он выглядел так, будто его убили, оживили и сейчас он снова умирает. Будто вытрясли всё человеческое — всё до последнего. Оставили пустым. В комнате был включён свет и пахло алкоголем. Джувия уловила странные, незнакомые ноты. Запах омеги. Кажется, совсем молодого. — Ты пьёшь? — мужчина выглядел совершенно спокойно, будто они — партнёры по бизнесу. Будто ничего не случалось. — Есть скотч? — девушка посмотрела на альфу. Леон кивнул, а Локсар вскоре определила, что пахнет — кофе. Запах тонкий, мягкий. Видимо, омега совсем молоденький. Это кажется ей странным, даже чересчур. Вскоре альфа поставил стаканы и, открыв бутылку, налил. — Как сеть твоих магазинов? — голос Леона был спокойным, он сел напротив неё и немного отпил из стакана. — Более чем, — она кивнула и добавила: — наконец выбила тот участок в Париже. Мне не хотели его продавать, потому что я, видите ли, девушка! И их совершенно не смутило, что я к своим годам достигла неплохих высот. Двадцать первый век, а многие уверены, что место омег — на кухне, — она поморщилась. — Омег у руля очень мало, оттуда и стереотипы. Хотя, это глупо, — он расслабил плечи и посмотрел куда-то в сторону. — Как его зовут? — Джувия отпила со стакана и посмотрела на альфу. Глядя на то, как Леон вздрогнул и удивлённо на неё посмотрел, сказала: — тут пахнет омегой. Именно омегой. Телом. Он жил у тебя? Расскажи мне, — девушка посмотрела в глаза и чуть сильнее сжала стакан. — Жил, — он кивнул, тяжело выдохнул и, отведя взгляд, сказал: — возможно, даже любил. Его звали Грей. — Грей? Он из Англии? — Нет, — он покачал головой. — Он американец. У меня же тоже французское имя, но... а, точно, я же из Франции. Уже всё из головы вылетело, — он откинул голову и, прикрыв глаза, добавил: — Сначала был просто секс. Я не знаю, почему именно ему я решил сломать жизнь, не знаю. Изначально он меня привлекал как тело. Просто легкодоступное тело. А потом всё пошло по наклонной. Он относился ко мне по-человечески. Джувия, ты представляешь? Я буквально заточил его в клетку, а он относился ко мне так, будто я — его альфа. Да, у нас были недомолвки, ссоры, но, в основном, всё было более чем просто нормально. И я... влюбился в него. Как в омегу, в первую очередь. Я не знаю, что он ко мне испытывает: ненавидит ли, нравлюсь ли я ему. Знаешь, я начал верить в лучшее. А потом... ну, ты же знаешь, какой я моральный урод, — он выдержал паузу и посмотрел на потолок, будто пытался не заплакать. Видимо, следующие слова давались ему тяжело. — Он умер по моей вине. Я впервые виноват в смерти дорогого мне человека, — его голос дрогнул. В комнате стояла тишина, за окном — выл ветер. Джувия судорожно выдохнула и отпила алкоголя. Леон смотрел куда-то в сторону, Джувия видела, что он был явно напряжён. — Как же тебя так угораздило, Бастия, — девушка посмотрела на мужчину. — Я не понимаю. Прости, но я, правда, не понимаю. Если он был тебе дорог, если ты его полюбил, то как ты мог допустить это. Я же тебя знаю, ты же должен был схватиться так, чтобы не потерять. — Всё это было неправильно с самого начала. Он был слишком молодой, слишком хороший, слишком правильный для меня. Я вообще не должен был всё это начинать. — Сколько ему было? — Шестнадцать. Сейчас мне двадцать три. Это было неправильно. — Если ты его любил, то это было правильно, — она отстранено кивнула сама себе. — Я не знаю, как мне быть дальше. Правда, не знаю. Мне не найти ему замены. Если бы я этого не начал, то спокойно бы жил сейчас. А теперь чувствую себя таким... пустым. — Всё, чем бы мы ни владели, в итоге оказывается очередным потерянным, оторванным от нас. И чем сильнее ценишь, чем сильнее владеешь, тем сильнее и больнее сказывается на нас потеря. Тебе ли этого не знать, — она посмотрела в окно, хотя там ни черта не было видно. — Я думаю, что стоит просто быстро обеспечить себе насле... — Не смей, — голос Джувии стал твёрдым, уверенным. — Это будет как минимум неуважительно к твоему отцу, если ты просто возьмёшь и отдашь всё это тому, кто ни черта не умеет. Никто не говорил, что будет легко, Леон. — Я даже не знаю, что значит "легко", — он криво усмехнулся. — И он, кажется, был моим истинным. Наверное, поэтому меня сейчас так полоскает. Я фантастический идиот. Потерять истинного, — он, допив алкоголь, кивнув в сторону целой бутылки, спросил: — ты ещё будешь? — Нет, — она покачала головой. — Тогда прошу прощения за мою бестактность, — он резко отпил прямо с горла. — Сколько ты до этого выпил? — Бутылку, — он поморщился от резкого жжения в горле. — Не выглядишь особо пьяным, — она покачала головой. — Выглядишь убитым, — честно призналась Локсар и допила скотч. Леон говорил, в общем-то много: о том, как любил, о бледности его кожи, о приятном запахе шоколада, о том, как ему не хватает чужой ласки. Джувия опьянела довольно быстро — стакан алкоголя ударил в голову достаточно сильно. Леон, выпив чуть меньше бутылки, тоже уже было не совсем в адеквате. Но ему по-прежнему было плохо. Внутри что-то болезненно ныло, царапалось, будто спрессовывалось. Ему так не хватало Грея. Ему было невероятно плохо. «Леон, лежавший на коленях Грея, приоткрыл глаза, наблюдая за тем, как парень читает. — Удобнее, чем книга? — усмехаясь, спросил альфа. Грей вздрогнул, опустил взгляд вниз и ответил: — Да. Спасибо за подарок. Но не стоило, да и не за что было, — он неловко улыбнулся и закрыл электронную книгу, отложив на рядом стоящую тумбу. — Как это не за что?— Леон усмехнулся. — Ты же недавно первое место на олимпиаде по литературе выиграл. — А вы откуда знаете? — парень во все глаза уставился на альфу. — Я всё знаю, — он на секунду замолчал, а после добавил: — а вообще, ты мне сам говорил про это. — Вы тогда пьяным были. Вы и говорили не очень, сомневаюсь, что вы что-то могли запомнить. — Я в таком состоянии веду половину своих сделок, потому что некоторые только под градусом готовы идти на уступки. Вот и приходится. — Вот как, — Грей слабо кивнул. — Всё равно не стоило, — он нервно почесал затылок, посмотрев в окно. — Грей, скажи честно. У тебя альфа был? — Вы спрашиваете это по пять раз на дню. Не было, говорил же уже. — Врёшь, — Леон прищурился, улыбнувшись. — Конечно вру. На самом деле я перетрахался со всей школой, и даже вон, сейчас по ночам в кусты к парням бегаю, — он устало выдохнул и тут же сказал: — а у вас был? — Да, — он слабо кивнул. — Девушка. — И… как? — Что как? Как все. — Как все? Вы? Смешно, — Грей фыркнул, не представляя, что Леон может быть «как все». Несмотря на его симпатию к нему, он всё же понимал, что Леон — немного… странный. — Как все, — он посмотрел в глаза, заставив Грея вздрогнуть. — Грей, ты не мой омега, у нас нет романтических отношений, у нас не будет «как у всех». Я тебя не люблю. Её любил. Её и ночами по крышам водил, и за руку держал, и куртку давал, и защищал. Он закрыл глаза. Грей в ответ промолчал. Посмотрел куда-то в окно, убрал руку от головы Леона, которой ранее перебирал светлые волосы. Грей, конечно, знает, что Леон его не любит. Но где-то, всё же, теплилась надежда. В какой-то мере Грей верил. — А ты что, хочешь «как у всех»? Что, влюбился? — в голосе слышалась явная насмешка. Грей вздёрнулся и, едва удержавший себя от того, чтобы не скинуть Леона на пол, сказал: — Ах, ну да, я же не могу просто так хотеть человеческого отношения. Только по любви, точно. — Я к тебе по-человечески и отношусь. Мы уже говорили на эту тему. «Как у всех» — в смысле любовь. В смысле… — Я понял, — резко обрезал Грей. И замолчал. Леону на секунду стало как-то неловко. Грею всего шестнадцать — такой наивный и нежный возраст, понятно, что тому по-нормальному хочется. — У меня вряд ли получится, — через несколько минут сказал Бастия. — Грей, ты и вправду очень хороший. А я и вправду мудак. — О, хоть в чём-то вы себе отдаёте отчёт, — парень закатил глаза и сложил руки на груди. — Тебе такой, как я, не нужен, понимаешь? — Леон аккуратно взял омегу за руку, целуя запястье. «Мне лучше знать, что мне нужно», — думает Грей и руки не вырывает. — Поверь, если бы я в тебя влюбился, всё было бы куда хуже. Со мной ни детей, ни счастливого брака не видать. Да вообще ничего не видать. Ты же меня знаешь. Грей промолчал и вновь зарылся свободной рукой в густые волосы, поглаживая. — Ты же явно не такого хочешь. Вот, через годик всё закончится, ты найдёшь альфу, который будет тебя достоин, родишь детей, встретите вместе старость, внуков будете нянчить. А если бы я в тебя влюбился, то… — А кто сказал, что я хочу так, как вы описали? — резко перебил Грей. — А ты хочешь со мной? — Я… — омега запнулся и закусил губу. — Я хочу отдохнуть от этого, — он тяжело выдохнул. — Это сложно. Сложно жить вот так вот, что бы вы не говорили про человеческое отношение. Вы просто не понимаете: нормальные люди насильно не держат, нормальные люди так не поступают. — Чтобы ты не думал, я желаю тебе добра. И, будь я твоим отцом, то в жизни бы не позволил связать жизнь с таким вот человеком, как я. Я знаю себя. Ты заслуживаешь лучшего. — Вы хотите сказать, что вы меня не достойны? Что я лучше вас? — В какой-то мере да. Жди рыцаря, которой тебя спасёт. Грей лишь хмыкнул. Запястье продолжали терзать мягкие губы альфа — поднимаясь чуть выше, потом вниз, касаясь подушечек пальцев — Леон, как ни странно, до сих пор помнил, где Грею нравились поцелуи. — Я второй, с кем у вас был долгие отношения, неважно, как вы их называете, — внезапно заявил парень и победно улыбнулся. Леон дёрнулся и, кажется, покраснел. Да. Грей — второй. Проблема в том, что не по значимости. По значению, скорее, даже первый. И это немного пугает. Он смотрит на Грея и говорит: — Наклонись ко мне. Грей первый, кого Леон целует как в последний раз». Алкоголь успокаивал ровно ни насколько — он так наделся, что с помощью него забудется. Так хотел хотя бы на секунду найти покой. Алкоголь туманил, но осознание его смерти было будто неоновым буквами перед глазами. — Говорят, наркотики помогают успокоиться, — отстранённо говорит Леон, вспоминая свои недавние мысли. — И секс, — Джувия посмотрела на Леона. Леон, в принципе, уверен, что не бывает «внезапно вспыхнувших чувств». Все их чувства давно перегорели. Не бывает внезапно нахлынувших эмоций и то, что сгорело — загореться вновь не может. Но Леон почему-то целуется с Джувией. Целуется она теперь совсем не так, как раньше — сама с упором отвечает, обнимает руками за шею, прижимается тесно-тесно. Грей тоже не так целуется. От этого снова что-то колет под ребрами и ноет до тошноты. Леон стягивает с женских плеч пиджак и, едва не спотыкается, пытается дойти до спальни. Джувия пахнет гвоздикой — страсть, на языке цветов. Леон понятия не имеет, откуда он это знает. Джувия едва охает, когда сильная мужская рука проводит по её спине, а после тянет за молнию. Платье падает на пол в спальной, Локсар остаётся в одном кружевном белье. — Мы ещё оба об этом пожалеем, — голос Леона хриплый-хриплый. Джувия закусывают губу и, смотря в глаза, стаскивает с Леона пиджак. — Тебе это нужно, ведь так? — её пальцы расстегивают пуговицы рубашки. Она касается свободной рукой лица мужчины, проводит пальцами по линии скулы. Кожа у него горячая-горячая. Леону нужен Грей. Леону нужно успокоиться. Леону нужно почувствовать себя живым. Рубашка падает на пол и Джувия вновь целует, прижавшись грудью к сильному мужскому телу. Леон изменился с тех восемнадцать — стал выше, сильнее, плечи и грудь стали шире, а тело — мощнее. От Леона веяло властью и, не смотря на его подавленное состояние, уверенностью. Леону хотелось подчиняться. Больше не было парня с доброй улыбкой. Больше не было прошлого. Больше не было Леона. По крайней мере, того, которого она знала. Был он. Сильный, властный, чужой. — Знаешь, иногда я скучала, — откровенничает Локсар и пробирается пальцами за полоску ремня. — Как по любовнику. У меня были другие, да. Некоторые, возможно, превзошли тебя. Некоторых я любила. Но ни по кому не скучала. — Это в какой-то мере странно, — хрипло отзывается Леон и расстегивает ремень. — Только ты в шею целовал на крыше ночью. Ты умеешь любить, — она вскидывает голову вверх и смотрит прямо в глаза. Едва закусывает губу, привставая на носочки. — Умел, — исправляет альфа и виновато улыбается. Улыбается так, будто просит прощения. Джувия обнимает за шею и целует. Её губы на вкус — алкоголь и дорогая помада. Губы Грея — привкус кофе. Чем проще — тем лучше. На улице темно. Не было ни солнца, ни луны — вообще ничего не было. Было пусто и темно. Как вакуум, комната для сумасшедших. Так, как у Леона в душе. Внутри, в абсолютной темноте, в воздушной пустоте, было больно. И больше ничего не было. Ни дождя, ни снега, ни ветра. И это было страшно. Страшно ощущать себя настолько слабым и беспомощным. Страшно осознавать, насколько люди хрупкие — стеклянный цилиндр, тонкий-тонкий, который так легко поцарапать, разбить. Леон ощущал себя разбитым стеклом — в беспорядке, не нужным, колким. Но в первую очередь — разбитым. Тьма на улице. Тьма внутри. Везде.Леону страшно. Страшно так, как бывает страшно в кошмарах.
Кожа Джувии тёплая, такая нежная. Леон целует шею, стаскивает бюстгальтер, сжимает в руке грудь. Локсар тихо охает и откидывает голову назад, позволяя целовать себя. На кровати она стаскивает с него штаны и учащённо дышит — Леон целует везде. Касается губам впадинки у ключиц. Жадно вылизывает шею, мнёт руками полную грудь. Он пытается найти утешение в чужом теле, найти спокойствие в тяжёлом дыхании и тепле. Леон не находит ничего. Даже член не встаёт. Девушка откидывает голову назад, когда мягкие губы ласкают соски, а сильные руки гладят и сжимают слишком интимно. Все движения отдавались теплом внизу живота, дрожью, желанием. Она проводила рукой по спине, поглаживала. Мужские губы касались её везде. Ласковые поцелуи, грубые засосы, игривые покусывания — всё это заставляло тихо терять голову. Леон целовал везде, гладил едва ли не идеальное женское тело — оглаживал каждый изгиб, касался особо восприимчивых точек. Невинные ласки дарили тихое, подкрадывающееся наслаждение, заставляя тяжело выдыхать, шептать имя альфы и едва выгибаться. Джувия вся напряглась и судорожно выдохнула, когда Леон коснулся пальцами между ног, проведя по шелковому белью, едва нажимая, раздразнивая девушку сильнее. Она сдавленно простонала и откинула голову. Хотелось больше этих невинных ласк, хотелось интимнее, грубее, сильнее. Несмотря на то, что разгоряченное тело довольно остро реагировало даже на такие касания, было мало. Чертовски мало. Хотелось больше. Мужчина, легонько шлёпнув по бедру, уткнулся носом в ткань нижнего белья, а после, дразня, прошёлся по ней языком, заставив Джувию едва ли не взвыть. Девушка безрезультатно дёрнулась бёдрами вперёд, ближе к губам, но Леон, будто издевательски, прошёлся языком по внутренней стороне бедра. Альфа провёл ладонью по плоскому животу и, добравшись до груди, аккуратно сжал сосок. Но… он не хотел. Не хотел ничего. Он не был возбуждён, а Джувии хотелось большего. Леон целует внутреннею сторону бедра, плоский живот и представляет Грея. Представляет его тело, его стоны, его запах. Всего её. Такого податливого, специально для него. И на пару секунд у него это даже получилось. Возбуждение былом медленным: то накрывало, то снова отступало. Джувия ёрзала, хныкала, дёргала бёдрами. Леон пытался сосредоточиться на образе в голове. Пытался забыть об утрате. Пытался ожить хотя бы на эти десять минут. И, когда возбуждение и желание охватывает тело, когда член неприятно трется об ткань боксёров, Леон стаскивает с себя бельё и обхватывает своё достоинство рукой, двигая вниз и вверх, пытаясь добиться конечного результата. Он резко оттягивает кружевное бельё и утыкается губами между ног. Джувия вся влажная, даже мокрая. Когда Бастия жадно проводит языком по половым губам, а после и пробирается между ними, Джувия чуть ли не дергается и открыто стонет. Мужчина аккуратно касается пальцем входа, массирует, пробирается вверх, легонько трёт клитор, одновременно поглаживая кончиком языка между половых губ. Дыхание Джувии становится прерывистым, тяжёлым, она поддается бёдрами вперёд, ближе к ласкающим её губам. Леон на пару секунд отвлекается от влажной промежности и, сильнее сжав свой член, спустился губами к коленке, а после опять вверх, легонько покусывая. Мужчина прошелся языком от бедра до клитора, а после широким мазком провёл меж губ. Казалось, Джувия едва не задыхалась — дёргалась, громко выдыхала. Скользнув большим пальцем по головке и, ощутив смазку, Леон понял, что можно приступать к самому основному. Ещё немного поиграв с клитором и, едва ли не вылизав половые губы от смазки, заставив девушку сильно изогнуться в спине, он оперся на руки, глядя на Джувию. Её волосы растрепались, губы были искусаны, а щёки покраснели. Он улыбнулся, когда коснулся пальцем набухших сосков, заметив, как девушка крупно вздрогнула и рвано выдохнула. — Леон, — её голос хриплый, с желанием между нотами. С громкой просьбой. Мужчина скользит пальцем между грудей, по плоскому животу, заставляя Локсар вновь и вновь вздрагивать. — Ляг на живот, — хриплый, глубокий голос пробирает до дрожи. Джувия послушно переворачивается и едва отпячивает задницу, подставляя себя альфе. Леон скользит ладонями по ягодицам, гладит, сжимает, касается пальцами мокрой промежности, слыша, как Джувия рвано выдыхает. Мужчина немного роется в тумбочке, достает презерватив и, дрожащими рукам, натягивает на свой член. Альфа двигается бёдрами вперёд и видит, как Джувия выгибается в спине и шире разводит ноги. В Джувии мокро и тепло. В Грее лучше. Леон закусывает губу и едва трясет головой. Он нагло убирает синие волосы с худой спины и, оперившись на руки, начинает толкаться. Он смотрит на спину, худые плечи, смотрит и представляет Грея. Представляет его. Так лучше. Это помогает, пускай не намного, но помогает. Девушка мечется по кровати, выгибается, откидывает голову назад и дергается бёдрами на встречу. Она стонет, кусает губы и жмурит глаза. Удовольствие было ярким, насыщенным, накрывающим с головой. Леон двигался резко, жестко, сжимал руками бёдра. Ритмично двигаясь внутри девушки, он прикрыл глаза. Он ощущал тягучее возбуждение внизу живота, жар женской кожи и злость. Он злился на самого себя. Вместо того, чтобы быть рядом с Греем, пускай с бессознательным, он трахается. Как грязное животное. Вместо того, чтобы увидеть его, он наслаждается чужим телом. Как же это всё по-блядскому неправильно. Омерзительно. В комнате пахло естественной смазкой и потом. А ещё кипарисом и гвоздикой. Шикарное сочетание — свежее, приятное, живое. Совсем не такое, как сочетание кипариса и кофе. А Леону нравится. Леона воротит от запах цветов. Возбуждения волнами ударяет, отступает, и вновь, как цунами, обдаёт с головой. Толчки резкие глубокие до основания. И Джувия выгибается под каждым толчком, сильным напором, мощным возбуждением. Она опирается на локти и копна густых волос водопадом спадают на спину. Леон закрывает глаза. Это не занятие сексом. Это — Леон не понимает, что это вообще. Леона по-прежнему тошнит. Джувии, вроде как, хорошо. Если она не симулирует. Леону отвратно. У него даже притворяться не получается. Хорошо, что Локсар не видит его лица. Как любовница Джувия хороша — у неё классное тело, в ней туго, она выгибается и сладко стонет. Она возбуждает. С ней круто. Было бы. Было жарко, телу — хорошо, на моральном уровне — ужасно. Альфа двигается резче, пытаясь всё это закончить быстрее. Джувия мечется по кровати, стонет громче, её пальцы сжимают покрывало на кровати. Всё кончается так же, как и началось. Тупой вспышкой, волнами такого же тупого наслаждения, желанием выть. Джувия расслабляется и откидывает голову на подушку. Мужчина, выкинув презерватив, улёгся на кровать. Тепло чужой кожи обожгло плечо — девушка улеглась рядом, коснувшись пальцами татуировки на груди мужчины — русалка. Русалка утопленница. Бывшая добрая девушка, ныне — убийца. Леон так и не рассказал, почему решил сделать такую тату. — Как ты? — через несколько минут спрашивает Джувия. Леон молчит. Сглатывает комок надрывных рыданий и молчит. Что-то царапает грудную клетку. — Плохо, — как можно короче отвечает альфа. Его голос дрожит. Он чувствует себя слабым, беззащитным, убитым, вывернутым, ничтожным. Мёртвым. Он так любит Грея. Господи. Он так ему нужен. Так нужен. До невозможности. Нереально сильно. До боли в груди, под рёбрами. До мокрых щёк и солёных губ. «Не было секунды, чтобы я не подумал о тебе. Я хочу увидеть твоё лицо, чувствовать твои руки в своих. Чувствовать, как обнимаю тебя. Но этого не будет никогда. Ты покинул меня, а я не могу тебя вернуть. Я двигаюсь как мертвец, восставший из могилы». — Мне ничего не поможет, понимаешь? Грей — это сказка. Самая счастливая. Детская. Такая, в которой все счастливы. Фантазия: ласковая, желанная, такая нужная. Такая, о которой Леон только мог мечтать. Чужие руки на своих плечах, ласковый шепот, тёплые-теплые губы. Смех. Всё, нужно было для сказки — ласка, нежность, любовь. Детские сказки кончились. Знаете, какие сказки без цензуры? В спящей красавице — принц изнасиловал девушку. В русалочке — русалка превратилась в пену морскую. В красной шапочке — волк съел и шапочку, и бабушку, и охотники никого не спасли. В Белоснежке — мачеху заставили танцевать в раскаленных туфлях, пока та не умрёт. В золушке — злые сёстры отрубают себе пальцы, чтобы вместить ногу в обувь, но хитрость не удаётся: на помощь принцу прилетают птицы и выклёвывают им глаза. В итоге, сестры остаются слепыми нищенками. Сказка без цензуры — вот что получил Леон. Детская сказка была всего на пару месяцев. Большего он не заслужил. «У Грея тёплая кожа. После секса — разгоряченная, чувствительная. Он сидит на альфе, пытается отдышаться. — Как надоели эти презервативы, — говорит Леон, когда снимает со своего члена. — Можно же таблетки пить, — Грей подлазит под бок альфы. — Ага, сейчас. Рано тебе ещё: знаешь, какие от них последствия могут быть? Презервативы в этом плане самые безопасные. — Так вроде ещё для омег есть. — Есть, — Леон кивнул и тут же добавил: — жутко неудобные. Как будто вакуум трахаешь. Да и, если смазки много, края могут соскользнуть внутрь. Ну и потом вынимай его. Это повезёт ещё, если самому получится, а если нет, то к врачу нужно идти, чтобы он доставал. — Тогда у вас нет выбора, — омега тихо хихикнул. — Можно ещё прерванный половой акт. Но там реально забеременеть. — А это тебе тоже рано. Вон, сам дитё ещё, твой организм ещё сам себя толком не сформировал, а тут ещё и ребенок. — То есть вас смущает только то, то я ребенок? Сам факт наличия детей от меня вас не смущает? — Я такого не говорил, — Леон неловко почесал затылок и посмотрел в окно. — Я бы мальчика-альфу хотел, — едва ли не мечтательно сказал Грей, оперившись подбородком об грудь альфы. — И чтобы на вас был похож, — заметив, что Леон вздрогнул и покраснел, добавил: — а потом девочку. И мальчика-омегу. Троих. — Троих? Неплохие запросы, — он усмехнулся и прикрыл глаза, обняв омегу за спину. — А вы бы хотели семью? Вы, супруг и дети. — Не задумывался об этом, — немного замешкавшись, ответил альфа. — А сколько детей хотите? — Я же сказал: не думал об этом. — Я не поверю, что вы об этом не думали. Ну, колитесь. — Ну, — Леон на пару секунд замялся, закусив губу, и сказал: — тоже мальчика-альфу. И… хотел бы близняшек, — совсем смутившись, признался Леон. — Значит, тоже троих, — Грей кивнул сам себе и сказал: — а двойняшек кого? Мальчиков? Девочек? Леон пожал плечами. Он чувствовал себя неловко — для него такие темы более чем интимные. — Мне кажется, из вас выйдет хороший муж и отец. — Ты, правда, так думаешь? — голос Леона показался наивным, а сам он будто оживился. — Конечно, — Грей слабо улыбнулся и лег на плечо альфы, прикрыв глаза». — Он не должен был умирать. Я должен был быть на его месте. — Уверен ли ты, что он мог бы быть счастливым, будь мёртвым ты? Не обрек бы ты его на вечные страдания? — Я не уверен, что он испытывал ко мне симпатию. А даже если и так, это было бы временно. Он же ребенок, Джувия. Это проходит. В его возрасте всё проходит. Джувия замолчала. Руки Леона дрожали. Внутри что-то разъедалось, шаталась, ломалось. Трещало. Что-то в нём умирало, увядала, распространяя запах гнили. Девушка внезапно обняла. Крепко. Так интимно, сильно. — Мне жаль, Леон, — её голос показался утешающим. — Ты не… — Не должен был любить с самого начала. Мне нельзя. Я знаю. Обреченность в его голосе нельзя было скрыть ни спокойствием, ни злобой. Он просто был не достоин Грея. Не достоин счастья. Просто всё это не для него. — Если тебе хочется плакать, то лучше плачь, — она едва подтянулось на подушке, уткнувшись носом в светлые волосы. — Не надо сдерживаться, — её пальцы перебирали волосы, легкие поглаживания успокаивали. А потом она запела. Запела так, как может только она. Проникновенно, чувственно. Леон, услышав знакомые строчки, судорожно выдохнул и уткнулся носом в тёплую шею. И Джувия пела: — Ты моё солнце, мое единственное солнце. И альфа, впервые за несколько лет, заплакал. Так, как плачут ломанные-переломанные: неслышно, про себя, глотая судорожные рыдания и вой. Это был день, что выбыл последнее желание жить. Это был день, что сломал. Это был день, что полностью окрасил всю его жизнь в иссиня-черный. Это был день, ставший последний днём для Грея. Это был день, что стал финальной строчкой в жизни Леона. Он больше не мог жить. Он не хотел. Он сломался окончательно.You are my sunshine, my only sunshine Ты мое солнце, мое единственное солнце. You make me happy when skies are grey Ты делаешь меня счастливым, когда небеса пасмурны, You'll never know, dear, how much I love you Ты никогда не узнаешь, дорогая, как сильно я люблю тебя. Please don't take my sunshine away Пожалуйста, не отнимай у меня солнце. I'll always love you and make you happy Я всегда буду любить тебя и делать тебя счастливой.