Власть – странная вещь. Она разрушительна, притягательна, порой безумна, но еще и завораживающая тем хаосом, который царит вокруг неё. Человеческие сердца жаждут её... Шелли Крейн. Обречённые.
Когда Нацу услышал через телефон его голос, который он не слышал столько времени, только тогда он смог спокойно выдохнуть. Голос Грея. Его голос. Он жив. И он так долго его не слышал, так долго не видел, так долго не мог найти себе места. Верить в его погибель было бы равно предательству. Ведь это Грей — его друг, которого он знает едва ли не все его шестнадцать лет. Это вечные споры, это недовольный взгляд, это ругань, это смех, это синие глаза, это тепло его кожи, это успокаивающий запах кофе, это понимающая улыбка, это молчаливая поддержка. Это его первый поцелуй по-пьяни. Это его Грей. Грей — этой очень важный человек для Нацу. Поэтому он не имел права верить в его смерть. Он не имел права даже думать об этом. Когда он услышал родным голос это: «Привет», ему не хватило сил ответить. Он судорожно выдохнул и пару секунд молчал — кажется, он слышал стук своего сердца. Кажется, у него дрожали руки. Его хватило на рванное, судорожное: — Скажи ещё что-нибудь. Грей слышал дрожь в его голосе, слышал этот рваный выдох. Он невольно улыбнулся, понимая, насколько странно себя сейчас чувствует Нацу. И он сказал: — Я скучал. Тоже. У меня был не самый лучший период, но я рад, что он закончился. И я рад, что ты действительно не верил. — Как ты чувствуешь себя сейчас? — наконец смог сказать Нацу, когда осознал: Грей жив. Грей говорит. С Греем всё хорошо. — Неплохо, но видел деньки и получше, — он усмехнулся. — Ты как? — Думаю, по сравнению с тобой, у меня всё просто прекрасно, так что лучше о себе поволнуйся. К слову, в какой ты больнице? — Вроде Лагон, но я…. Нацу, ты ничего не подумай, но мне надо побыть пару дней одному. — О, хорошо, я понимаю! Когда можно будет тебя навестить? — Я хотел бы неделю побыть один. — Неделю? Оу… ладно. Надеюсь, ты себя вообще хорошо чувствуешь? Ну, я про это, типа моральное самочувствие. Или как это называется. — Я понял. Этого я, к сожалению, сам не знаю. Я вообще сейчас плохо сознаю: что хорошо, а что нет. — Может, тебе стоит поработать с психологом? — Над этим я тоже думаю. Но я просто не знаю. Ни черта я не знаю, вообще. У меня в голове просто каша, кажется, я вообще ничего не понимаю. Хотя, нет, я понимаю, как чувствует себя шестимесячный ребёнок: ни капли знаний в голове и мир вокруг какая-то непонятная херня. Грей выдохнул и откинулся на подушку, посмотрев в потолок. Он приподнял руку, глянув на серебряный браслет, слабо улыбнувшись. — Буду надеяться, что скоро ты сможешь нормально всё воспринимать, — он выдержал маленькую паузу, и на выдохе сказал: — Грей, я так скучал. Грей закусывает губу, едва прикрыв глаза. Голос Нацу тихий, а ещё искренний. Нацу искренен, он, правда, скучал, ему было больно, ему было плохо. И Грей с сожалением про себя отмечает, что не сможет сказать это «я скучал» так же искренне, как и Нацу. Да, пожалуй, он мог сказать такое Леону: на полувыдохе, с долей нежности и океаном искренности. А потом едва протянуть руки, чтобы Леон тут же обнял его в ответ, прижался тесно-тесно, и в этом жесте немое, но самое тёплое: «Я тоже». Потому что за всё то время весь мир Грея сошёл в Леоне: в его поцелуях, касаниях, теплоте. Грей тянулся к нему, ждал его, отчаянно желал его. Он видел только Леона. И теперь с отвратным чувством меж рёбер он сознал, что не может ответить на теплоту Нацу такой же теплотой. Нацу — он хороший, добрый, отзывчивый. Он весёлый, милый и в жизни бы не причинил ему боль. Нацу было больно. В голосе Нацу сейчас столько тоски, искренности и теплоты, что Грей ощущает себя последней мразью из-за того, что не может ответить тем же. — Я знаю, Нацу, я тоже, — его голос показался тихим, таким, будто ему было стыдно за собственные слова. — Мы скоро встретимся, и… — И я обниму тебя так сильно, как это вообще возможно, — он тихо засмеялся, и смех этот был тоже тёплым и искренним. — Ох, не пугай меня, я не уверен, что мои ребра смогут выдержать такой напор, они только недавно срослись. — Что? — внезапно голос Нацу показался каким-то строгим и серьёзным. — У тебя были сломаны рёбра? Грей, что за дерьмо с тобой случилось? — Дерьмо. Просто дерьмо. Давай не об этом, я потом как-нибудь расскажу, но сейчас я не хочу это вспоминать. Расскажи лучше что-нибудь. Как там Люси, чего вообще в школе было? Грей глянул на экран ноутбука, замечая новое сообщение. Гажил 19.03. Даже знать не хочу, что с тобой делал этот мужик. Как там его, Леон, да? Гажил 19.93. А, нет, хочу. Слушая Нацу, Грей параллельно начал писать ответ. Голос Нацу его, можно сказать, успокаивал — он был негромким, спокойным, тёплым. Конечно, Грей бы не смог назвать его «родным», но слышать хоть кого-то рядом с собой, знать, что кому-то он нужен, что сейчас о нём волнуются было… приятно. Он нуждался в этом: в чужом внимании и ласковом «Всё хорошо?» Грей 19.05. Леон ни при чём. Хотя, относительно, он виноват, но не так глобально, как может показаться. Меня похитили. Вот просто взяли и похитили. Два месяца для меня были настоящим адом, я жить просто не хотел. Я вообще ничего не хотел. И Леон меня вытащил. Хотя, да, я знаю, что он мог сделать это намного раньше. Я не знаю, почему он медлил. Почему ему надо было довести всё до такого. Хочется верить, что у него были на то свои причины. Грей покачал головой. Осознание, что он, на самом деле, не винит Леона, неприятно кольнуло что-то меж рёбер. Разумом он понимал, что он виноват. Он чертовски сильно виноват — он кинул его одного, оставив на верную смерть. Но что-то в нём так стремилось не думать об этом, что-то в нём желало Леона: его присутствие рядом и поцелуи. Что-то в нём не хотело думать о вине, которая была на Леоне. И сам Грей с тоской подмечал, что он, на самом деле, не винит Леона так, как следовало бы. Грей принадлежал Леону. Как вещь. Он был продан. И, конечно, Леон мог делать с ним всё, что хочется. И Леон спас. И Леон сейчас раскаивался, боясь заглянуть в глаза. И Леон сейчас готов был принять любое его решение. Получается, между ними давно стёрта та черта, отделяющая их как «Хозяин» и «вещь». Получается, сейчас между ними было что-то интимнее и сильнее? Грей не знал. А быть может, просто не помнил. Единственное, что мог осознать Грей, так это то, что он, несмотря на все те вещи, по прежнему испытывал к нему симпатию. Да, ему нравились его глаза — глубокие карие глаза, которые на свету отливаются медью, в которых столько тоски, раскаяние и мольбы о прощении. Он любил его запах — крепкий, свежий, такой, что стоило Леону подойти чуть ближе, как в Грее будто что-то переворачивалось, и единственное, чего бы он хотел — прижаться к нему. Он любил его руки, которыми Леон нескончаемое количество раз его обнимал, гладил по волосам, касался его собственных рук и так нежно сжимал в своей ладони. Любил губы, которыми он целовал так невинно и нежно, что у Грея начинали дрожать руки. Грею нравилось находиться в его объятьях, слышать его голос и, улыбаясь, медленно засыпать, чувствуя себя в защите и надёжности. Так, если бы он боялся его, смог бы он ощутить то чувство защиты, находясь в его руках? Леон был ему симпатичен, как альфа. Когда он забыл о всех его поступках, и видел лишь это волнение, он влюблялся в него, как в человека: за теплоту, нежность и волнение. Грей знал, что тираны не меняются. Что насильники не исправляются. Ударил один раз — ударит и второй. Но почему-то Грею так хотелось думать, что они начнут всё с начала. Что сейчас другая жизнь — другой он и другой Леон. Что сейчас всё с чистого листа. — Так, а ты что думаешь? — до Грея дошёл голос Нацу, и он дёрнулся. — А, прости, я не расслышал, что ты сказал? — Говорю, ничего, если я навещу тебе не один? Люси тоже волновалась. Грей нахмурился, пытаясь вспомнить Люси. Да, они только что списывались, но по фото Грей ничего вспомнить не смог. — Я её даже вспомнить не могу, — Грей усмехнулся и тут же добавил: — Нацу, давай ты один, хорошо? Я просто.. — Я всё понимаю, — кажется, он улыбнулся, либо его интонация внезапно стало такой тёплой. — Тогда, через неделю? — Да. Может быть, чуть раньше, смотря, как я себя чувствовать буду. Я тебе перезвоню, хорошо? — Нет проблем, только не забудь, окей? — Хорошо, — Грей слабо кивнул, сбросив вызов. Как он, чёрт возьми, должен относиться к Леону? Вот с Нацу всё понятно. И с Гажилом. Со всеми понятно, а с ним — нет! Грей честно пытался всё взвесить. У него было много насилия, абьюза. У него было одно изнасилование, хотя, Грей понимал, что почти каждый раз, когда они занимались сексом — изнасилование. Потому что Грей ни разу не говорил «да». Потому что Грей не хотел. Да, конечно, Леон возбуждал его, долго и настырно ласкал, доводил до дрожащих ног, но Грей не хотел. Хотел оттолкнуть, ударить, более не подпускать к своему телу. Леон брал его силой. Этого нельзя было оспорить. Леон был извергом. Леон издевался, мучил, ненавидел, в конце-то концов. У него было два месяца ласковых поглаживаний, нежных поцелуев в шею и тихого: «Хочешь?». Если Грей говорил «нет», Леон позволял себе лишь неловкий и смазанный поцелуй. Но Грей всё чаще и чаще говорил «Да». Не потому что боялся — он знал, что на «нет» Леон ничего не сделает. Грей просто хотел. Он хотел Леона. Леон целовал руки, шептал о нежности и обнимал крепко-крепко. Леон пытался любить. Но он всё равно любил неправильно. Потому что на Грее по-прежнему был ошейник, а в руках Леона — цепь. Потому что Грей по-прежнему не мог сказать «нет» всему. Все его прерывистые и тяжелые «да». Вся его дрожь, всё его «сделайте это» — всё это всё равно было не от чистого сердца. Потому что у Грея в любом случае не было выбора. Чисто объективно он понимал, что какие бы у Леона не были нежными поцелуи, все его действия — аморальные, вплоть до каждого неловкого касания. Вплоть до его собственного существования. Его садизма не могло скрыть ничто. Поэтому, взвешивая всё это, Грей понимал, что «нет», он не вернется туда, нет-нет-нет. Но. Но была и субъективная сторона, которая тянулась туда. В свою клетку, в свой ад. Грей понимал, что он, как и многие, нуждается в подчинение и покровительстве. Есть два типа людей: одни подчиняются, другие — подчиняют. Нет-нет, никаких принудительных действий. Всё добровольно. Просто большинство людей зависимы от чужой власти, многим просто нужно, чтобы кто-то их направлял. Чтобы можно было спихнуть свои ошибки на другого, чтобы все шаги были написаны кем-то другим. Чтобы жить было легче. И Грей был именно таким. Ему нужно было подчиняться, ему нужен был тот, на которого он бы смог спихнуть все свои промахи и ошибки, свою боль и страдания. И чтобы этот «кто-то» принял всю боль и отчаяннее. И это «кто-то» — Леон. Тот, кто подчинял, тот, кто указывал путь, требовал нужных действия. У Леона была вся власть, которая Грею, на самом деле, не нужна была. Леон был властным и сильным. У Грея не была этой жажды к власти, да и получалось бы у него это просто отвратно. И вот именно в последние месяцы была та власть, которая была нужна Грею. У Грея был простор действий, но он слушался Леона, потому что ему нужно было слушаться Леона. Потому что ему это нравилось, как бы он не старался убедить себя в обратном. Ни жестокости, ни ненависти, ни страданий. Власть. Покровительство и повиновение. И вот это устраивало Грея. И вот этого хотел Грей на подсознательном уровне. Возможно, сейчас Грей хотел начать всё с начала. Дать Леону второй шанс. Без насилия, боли, страданий. Чистая власть. Потому что Грею хочется этой власти над собой. Потому что Леон даёт ему то, что он хочет. Даёт наслаждение руками (и не только), даёт покровительство, даёт полную свою ответственность за каждый его шаг. И Грей стыдливо признаётся себе в том, что он хочет этого. Хочет Леона. Хочет всего этого. Грей слабо улыбается, откладывая телефон на тумбу. Что же, поднимет хоть раз руку — Грей уйдёт. Хоть он и не знал, куда ему идти — он едва ли мог вспомнить наличие у себя родственников. В любом случае, сейчас всё это неважно. И он, конечно, может позвонить Леону сейчас, но нет. Пускай посидит денёк другой, помучается — если, конечно, и вправду раскаивается за всё это.***
В Нью-Йорке не было зимы. Было холодно и немного иней. Зимы не было. В феврале температура уже была плюсовая. В доме было тепло. Но у Леона руки просто ледяные. Потому что волнуется. Он уже третий день сидит и ждёт чёртового звонка. Он устал вздрагивать от каждой вибрации своего телефона в надежде, что это Грей. Устал разочарованно выдыхать, когда на экране айфона совсем не его имя. И холодные руки его тоже, кстати, бесят. Он уже хотел сам позвонить ему, но помнил, что Грей хочет побыть один. Помнил и уважал его решение, поэтому не смел написать ему даже смс. — А на что ты надеешься? — Джувия опёрлась бедром о стену, открывая окно и закуривая. — На то, что он поймёт и простит, — Леон тяжело выдохнул. — Но я бы не простил. — Я тоже, — она усмехнулась, затягиваясь сигаретой. — Но мне бы хотелось, чтобы он тебя простил, — Джувия замечет удивленный взгляд Леона и добавляет: — потому что он сделал из тебя человека. Заставил чувствовать. Быть может, ваши дальнейшие отношения пойдут тебя на пользу, — она пожала плечами, всматриваясь в сад, чуть прищурившись. — Я сам не знаю, как так вышло, — Леон встал, подойдя к Джувии и принимая сигарету. — Не знаю, почему Грей такой… странный, — он чуть нахмурился, когда на него подул холодный ветер. — Странный? — Как будто мазохист, вот честное слово. Не мог я ему понравится чисто за те пару месяцев нормальных отношений. За то, что я сделал ранее — не прощают, — он покачал головой, закурив. — Быть может, так оно есть. Бывают люди, которым нравится насилие над собой. — Но я не верю, что Грей относится к таким. Думаю, психолог с этим разберётся. Потому что это как минимум ненормально. — А сам-то к психологу сходить не хочешь? — Джувия тихо засмеялась, стряхивая пепел на улицу. — И что он мне нового скажет «Ой, у вас всё это из детства»? Вот так новость! Я-то не знал, три десятка жил и не знал, что у меня всё детство через жопу. — А вдруг он тебя вылечит? — она чуть склонила голову на бок. — От чего? — От твоего садизма. — Это не садизм, Джувия, не садизм, — Леон покачал головой. — Тут что-то другое. Я не знаю, что. Да, мне нравится причинять другим людям боль, но я не совсем получаю от этого удовольствие. О половом вообще речи идти не может. Да, мне нравится, но не так, как садистам. — Сам так решил? — Психолог. — О, так ты всё же ходил. — Конечно. Думаешь, я не понимал, что моё поведение — девиантное? — Леон нахмурился, сжав сигарету чуть сильнее, чем следовало. — Больные этого не понимают, — она пожала плечами, прикрыв глаза и громко выдохнув. — Значит, у тебя не всё потеряно. Если ты можешь ещё этому противиться, если ты осознаёшь всё это, значит, ты ещё сможешь всё это прекратить. Перекрыть это. Закодироваться. — Грей? — Быть может, и им. Заменить одно чувство другим. Когда кодируют, одну зависимость перекрывают другой. Так пускай твоей зависимостью будет по часу в день обниматься с Греем, а не кого-нибудь насиловать. — Думаешь, это вообще возможно? — Возможно, но сложно. Но, видимо, у тебя начало получаться. Тебе же не нравилось смотреть на Грея в таком виде, на его мучения? Нет? Видимо, как-то это, всё-таки, работает, — Джувия внезапно посмотрела ему в глаза, но не увидела там ничего, кроме немой пустоты и, быть может, сожаления. — Но ты ведь понимаешь, поднимешь на него хоть раз руку, да даже если просто крикнешь — всё, некого тебе будет обнимать. Я знаю таких, как Грей. Молчат-молчат, привыкнуть к себе заставляют, а потом уходят любым способом, хлопнув дверью. — Думаешь, он может специально меня сейчас подпустить, а потом уйти? — Всё может быть. Но ты, в любом случае, это заслужил. — Умеешь ты подбодрить, — Леон криво усмехнулся, затушив сигарету. — Чего толку подбадривать сумасшедшего. — Что ж, все сумасшедшие были гениями, — он усмехнулся и резко вздрогнул, так и замерев. Джувия и рта открыть не успел, как Леон быстро достал из кармана телефон, пораженно выдыхая. Пальцы мелко задрожали, а язык, такое чувство, просто онемел. — Грей звонит, — его хватило только на слабый полувыдох, ошарашено смотря на экран. Он пару раз моргнул, будто пытаясь убедиться в том, что ему не кажется. Но нет, Грей ему и вправду звонил. Чтобы сказать, готов ли он вообще его видеть, или же Леону стоит просто забыть его навсегда. Дрожащими пальцами он потянул значок к вызову. Он видел, что сама Джувия напряглась, и даже затушила сигарету. Леон рвано выдохнул, поднося телефон к уху, дрожащим голосом, сказав: — Привет, что-то случилось? Он неосознанно чуть отошёл от Джувии, отвернувшись. Голос не слушался, язык будто заплетался, а пульс был быстрым-быстрым. Он будто вновь ждал приговора, собственно смерти, или же помилования. Но Грей не говорил много, однако его голос был мягким, что заставило Леона успокиться. — Нет, всё хорошо. Приедете? Леон готов был терять сознание уже на этой фразе, а когда Грей тихо добавил: «Я соскучился» и вовсе дыхание невольно затаил. Сердце, казалось, могло в любой момент вырваться из груди. Его хватило только на тихое: — Я тоже, малыш, я тоже, — собственный голос был тихим, но тёплым, ласковым. — Приедете через часик? Или вы заняты? — Могу даже сейчас. Или у тебя процедуры? — Физиотерапия. Так что через час, спасибо, жду. До встречи. Леон напряженно сглотнул, сбросив вызов и посмотрев на Джувию. — Он сказал, чтобы я приехал. И голос у него теплый был. Думаешь, он… не против наших дальнейших отношений? — Быть может, но не стоит себя обнадёживать. Кто знает, что он думает на самом деле, — она покачала головой, закрыв окно и поправив волосы. Леон лишь сглотнул, пытаясь утихомирить слишком сильно бьющееся сердце. Не мог же Грей специально таким тоном говорить, чтобы вселить надежду, а после отказать? Не мог же?..***
Леон шёл слишком быстро, едва ли не сбивая людей с ног, из-за чего в его спину прилетало что-то вроде: «совсем с ума сошёл». Но возле двери Грея он резко остановился. И сам не знал, почему: пытался ли привести после волнение пульс в норму, или потому, что слишком… боялся?.. Леон не знал. Резко ему захотелось вновь курить, но он отдёрнул себя от этой мысли. Он и курить начал, в принципе, только из-за Грея. Потому что слишком много волновался. Слишком много боялся. С сигаретой становилось легче, пускай только на пару минут, но легче. Но сигареты сейчас не было. Было страшно, волнительно, было не по себе. Он покачал головой, решив не медлить, и решительно зашёл в палату. Грей повернул голову в его сторону, слабо улыбнувшись и прикрыв крышку ноутбука. — Быстро вы. Я буквально пять минут назад освободился, — он аккуратно отложил ноутбук на тумбу. Леона хватило лишь на какую-то кривую улыбку, потому что дрожали даже губы. Он прошёл вперед, садясь на стул, не решаясь коснуться Грея без его разрешения. — Ты же.. ты же решил? — его голос дрогнул, выдавая его страх и волнение. Черт, он нереально боялся, хоть и понимал, что Грей бы не стал вести себя так легко и мило, если бы решил отказать, но какой-то страх всё равно был. — Да, иначе не стал бы вас выдёргивать, — Грей кивнул и, чуть склонив голову на бок, сказал: — Я не хочу продолжать наши отношения. Он сказал это спокойно, его голос не дрогнул, а взгляд оставался бесстрастным. А у Леона сердце остановилось на пару секунд, а после вновь зашлось в бешеном ритме. Руки внезапно стали холодными, а к горлу подступил странный комок. Сейчас ему показалось, будто его кто-то оглушил. Его пробило на холодный пот, а взгляд стал каким-то испуганно-бешенным. Он не знал, что ему сказать. Он думал, что и не стоило ничего говорить. Не стоило спрашивать сиплым голосом: «Почему?» Потому что и так всё понятно. Потому что Грей в здравом уме, потому что он не захочет продолжать такие отношения. Потому что с Леоном невозможно долго находиться. Монстров никто не любит. И именно сейчас Леону показалось, что его будто разбили, что-то резко выбили. А Грей сидел и спокойно смотрел. Смотрел на растерянный взгляд. Просто смотрел. Ему казалось, что ему достаточно чуть приблизиться, чтобы услышать, как быстро бьётся его сердце. Леон почувствовал внезапную сухость во рту, и он просто не мог совладеть со своим телом. Его пульс был быстрым, руки дрожали. Он не хотел отпускать Грея. Он не хотел отпускать своего Грея. Но он и не мог заставить его поменять решение. Он уважает его решения. Он понимает его решения. По-другому быть и не могло. — Я понял, — его голос выдался сиплым, тихим, дрожащим, и он едва привстал, чтобы встать. — Нет, вы не поняли, сядьте. И Леон, словно тряпичная кукла, снова сел, уставившись на Грея. И во взгляде этом больше слов, чем мог бы сказать Леон. Во взгляде столько непонимания, столько немого страха, что самому Грею становилось не по себе. Он не помнил, чтобы у Леона когда-нибудь был такой взгляд. — Тех отношений даже вы не хотите, — продолжал Грей, откинувшись на подушку, но не переставая смотреть в его глаза. — Я хочу… знаете, чего я хочу? — он выделил это «я» так чётко, как это вообще возможно, его голос звучал твёрдо, и Леон чувствовал себя неуверенно. — Чего? — голос Леона был сиплым, таким, будто он не мог говорить, и выдавливал он эти слова из себя кое-как. — А вы как думаете? — Грей склонил голову чуть в бок, улыбнувшись. — Нормальной жизни?.. — у Леона просто не было других вариантов, но его интонация вышла рассеянной. — Да, — Грей кивнул. — Но из-за вас нормальной жизни у меня уже не будет. Но,.. — он резко замолчал, выдерживая паузу, настырно смотря в глаза, пытаясь уловить каждую эмоцию, что испытывал сейчас Леон. — Я хочу попытаться с вами по-новому, понимаете? — он нерешительно протянул свою руку к руке Леона. Бастия ощутимо вздрогнул, когда Грей коснулся его руки. А Грей ощутил просто ужасный холод его пальцев, поэтому, будто неосознанно, сжал в своей ладони, пытаясь согреть. — Вы же можете по-другому, по-хорошему? — Могу, — сдавленно сказал Леон, кивнув, будто не до конца осознавая всю ситуацию. Единственное, что он сейчас понимал, так это то, что Грей его коснулся. И это касание утешало, спасало, помогало успокоиться. Грей усмехнулся, глядя на растерянное лицо Леона и, выдохнув, поманил к себе пальцем. Леон сначала как-то непонимающе нахмурился и неловко придвинулся чуть ближе. Он вздрогнул и едва ли не повалился вперёд, когда Грей, коснувшись ладонью его щеки, сам поцеловал. Леону реально трудно далось удержать равновесие. Он опёрся руками о кровать, отвечая на поцелуй. И только через минуту до него дошло, что Грей его не оставил, не бросил. Что Грей с ним. Он ощутил это с тёплым поцелуем и нежным поглаживанием. — Сделаете меня счастливым? — Без вариантов, — Леон улыбается, утыкаясь носом в шею, с каждым днем всё сильнее пахнувшую кофе. — Вы бы видели своё лицо со стороны, — Грей засмеялся, обнимая его за шею сильнее, тем самым, прижимая к себе. — Тебе смешно, а у меня чуть сердце не остановилось, — пробубнил Леон так, будто обиделся. — Вы действительно испугались? — Грей чуть отдалил лицо Леона от своей шеи так, чтобы они могли смотреть друг другу в глаза. — Нет, — Леон покачал головой. — Я, такое чувство, пережил маленькую смерть. — Не подлизывайтесь, — Грей улыбнулся, погладив по волосам. — Ох, подлизаться я к тебе ещё как минимум месяц не смогу. — Мистер Бастия! — Грей нахмурился, покраснев, и дёрнул за прядь волос. — Вы можете хотя бы в такие моменты не об этом думать? — Когда я рядом с тобой, я вообще думаю обо всех вещах, которые могу с тобой делать, начиная с поцелуев и заканчивая самой развращенной позой. — Тогда, может, стоит не думать, а действовать? — Грей усмехнулся, чуть склонив голову, и добавил: — поцелуйте меня. Леон улыбнулся и, чуть склонив голову, провёл языком по нижней губе. Он услышал, как Грей рвано выдохнул и, зарывшись рукой в светлые волосы, ответил, пройдя языком по его губе, а после обхватив, посасывая. Грей всегда отвечает медленно, а после с напалом, жаром и едва ли можно предугадать движение его языка. Грей реально круто целовался, хоть и постоянно нежно, ласково. И Леону это невероятно нравилось. А ещё у него по-прежнему слишком сильно билось сердце. От понимания, что у него есть второй шанс. От понимания, что Грей рядом с ним. Что это его Грей. Только его. Грей сам согласился, сам разрешил, сам дал. — Не шути так больше, — шепчет сквозь поцелуй Леон, гладя свободной рукой бедро. — А то что? — Грей чуть отдаляется, хитро прищурившись. — Целовать перестанете? — На неделю, минимум, — Леон тихо засмеялся, коснувшись губам его лба. — Мой, — он прошептал это тихо, будто так пытаясь убедиться в правдивости этих слов. — Только ваш, — в ответ шепчет Грей, прижимаясь невольно телом сильнее. И Леон ощущает его тело, его тепло. И самому становится тепло.I think of you from time to time Я время от времени думаю о тебе, More than I thought I would Больше, чем предполагал. You were just too kind Ты просто была слишком добра, And I was too young to know А я был слишком молод, чтобы понять. That's all that really matters И лишь это, по сути, имеет значение, I was a fool Я был дураком.