The Power of Love

Человеку просто необходим отдых от самого себя, хотя бы время от времени. Макс Фрай. Чужак

— Боже, Грей, просто скажи, чего ты хочешь! — Хочу, чтоб ты сдох. Леон тяжело выдохнул, потер переносицу и в сотый раз уткнулся в стенд с продуктами. Он знал, что это будет хреновой идеей: решить самому заехать в блядский супермаркет и позвонить Грею, чтобы купить что-нибудь для него. Ну, порадовать. Он хотел его порадовать чем-то, но в итоге пожалел об этом. — Я запрещу тебе общаться с Нацу, он пагубно на тебя влияет. Леон оглядел помещение: людей было до жопы. Он поморщился. Он давно не ходил сюда сам, потому что у него и так дел по горло, ещё не хватало шастать по магазинам. Но он решил это сделать, подумав,что ничего плохого не случится. Ничего плохого и вправду не случилось, кроме желания Леона убить кого-нибудь из мимопроходящих. — Овсяную булочку и мороженое с кленовым сиропом. Грей сбросил звонок, а Леон растерянно уставился на экран своего телефона. — Овсяная булочка?! Он снова выдохнул. В сотый, кажется, раз. Где ему взять какую-то блядскую овсяную булочку?! Кто вообще придумал овсяные булочки?! Он выловил продавщицу, но та лишь высказала свои искренние сожаления по поводу того, что у них нет никаких овсяных булочек, взамен предложила зерновую. Леон отказался. Она пожала плечами и кинула в его сторону недоверчивый взгляд перед тем, как уйти. Леон и вправду не вписывался. Вряд ли у них тут постоянно ходят заебанные до смерти мужики в костюме от Том Форда на две пуговицы. Он тяжело выдохнул, нашел это чертово мороженое, взял бутылку бренди (он не был уверен в его качестве, но цена вселяла в него надежду насчет того, что он хотя бы не отравится) и кинул прислуге сообщение, чтобы кто-нибудь купил эту блядскую булочку. Он закинул это на заднее сиденье своего спорткара, надеясь, что мороженное не протечет на новенький кожаный салон, и уселся на водительское кресло. Некоторое время он просто пялился на пустующую платную (наверное, именно поэтому здесь не было всё забито) парковку, крепко сжимая руль. А после выдохнул и упал лицом вниз, ударяясь лбом о руль. Он так ужасно устал. Последние месяцы он провел в забытье, изредка появляясь в компании и откровенно забивая на все совещания, собрания директоров и встречи. Неудивительно, что все дела буквально держались на четном слове и сейчас Леону приходилось быть одновременно везде. Он делал это ради Грея. Чтобы быть с ним рядом. Якобы это должно было помочь, потому что это чертово паническое расстройство чаще всего было тогда, когда Леона рядом не было. Ну, Леон и думал, что всё хорошо, пока у Грея не началась новая паническая атака, когда Леон случайно разбил стакан. Самое страшное было для него даже не это. Самым страшным для Леона было то, что некоторое время он просто стоял и сжимал в кулаке осколки стакана, пялясь на пол, пока Грей задыхался. Он пытался успокоить себя. Он пытался собрать все своё самообладание в кучу. Около минуты он стоял, а потом привел Грея в чувства, вытер ладонь о шелковое покрывало и оставил Грея в недоумении одного. Леон знал, что Мереди отлично делает свою работу, потому что Грею становилось лучше (вроде, Леон не психолог). Он всё больше походил на человека. Потом Леон поменял его лечащего врача, чтобы Грей быстрее встал на ноги. Черт знает, сколько нервных клеток Леон убил и на врача, и на Грея. Ему приходилось самому помогать ему с этим, потому что Грею нужна была постоянная практика. И вот ситуация: у Леона собрание директоров, а он, блять, в своем пригородном домишке учит Грея ходить. Сказать, что Леона начинало это раздражить — ничего не сказать. Он правда нуждался в присутствии Грея. Но потом он осознал одну вещь: ему нужен здоровый Грей. Чинить поломанные вещи было абсолютно скучно и у Леона не хватало на это времени. Он даже не был уверен, что это ему нужно. Только через некоторое время до Леона дошло, что он был увлечен не Греем. Он был увлечен процессом того, как тот ломался. Леону это нравилось. Позже с ужасом для себя он поймет ещё одну важную вещь: ему не было жаль Грея. Ему было страшно за себя. Было бы смешно, если бы он за долгие пять лет полного безразличия к окружающим внезапно бы стал бояться за Грея. Нет, это был страх за то, что Грей умрет и последнее развлечение для Леона просто исчезнет. А найти новое он не сможет. Ведь Грей неповторим. Он случайно соскользнул лицом вниз, ударяясь лбом о кнопку сигнал, и на всю площадку раздался дикий рев машины. Леон подскочил от неожиданности, рассеяно оглядываясь. А после снова откидываясь назад в тяжелом выдохе. Он слепо набрал на встроенном экранчике номер Мереди. Она нужна ему. Кто угодно, казалось сейчас был ему нужен, лишь бы не Грей. Он прождал меньше минуты, прежде чем он услышал её голос и его сразу отпустило все напряжение. Интересно, её этому учили? Говорить так, чтобы становилось спокойнее. — О, Леон, давно не виделись! — Будешь издеваться — уволю и сделаю из тебя социального педагога. Она скривилась на экранчике видеовызова и поправила волосы. Они виделись буквально утром, когда она уходила от Грея. Грей после неё всегда был в хорошем настроении, а потом все возвращалось на свои места. Леон не знал, в чем был ее секрет. — У тебя что, прием? Леон обратил внимание на очки в тонкой оправе (Леон сам её их подарил, там был встроенный микрофон — это ещё было на момент, когда Леону было просто необходимо знать, что с Греем всё хорошо и буквально досконально знать, как проходят их сеансы). Но сейчас он им не пользовался. Грей слишком стал похож на человека, но всё ещё не походил на себя старого. Это будто был другой человек. И это раздражило Леона. — Не поверишь, но я работаю. И не только на тебя. — Шутишь. Она хмыкнула, а потом сняла очки и посмотрела прямо в глаза, сказав: — Шучу. Она кивнула, выдохнула и добавила: — Я занимаюсь научной работой, если что. И я тебе про это говорила. Помнишь? — Конечно нет. Он хмыкнул и оперся щекой о руль, повернув экранчик к себе. — Что посоветуешь от повышенной раздражительности? Она удивленно приподняла брови, откинула челку и закусила дужку очков. — Это из-за работы? Я что-то слышал про твою компанию в новостях. Леон тяжело выдохнул. Ну да, вчера ещё и чертовы корреспонденты были, неудивительно, что сейчас через канал будут говорить о том, как "Бастия корпорейшен" скоро якобы потеряет свои позиции и бла-бла-бла. Говорят это так уверенно, будто вообще что-то понимают в этом. Ничего они не понимают. Леон видят это их по их взглядам. — Нет. Боюсь... из-за Грея. — Что? Ты смеёшься, что ли? — Я что, на шутника похож?! Мереди, посмотри в мои глаза, я честен! — Я смотрю в твои глаза и не вижу ничего кроме того, что ты ебанулся. — Боже, не ругайся, тебе не идет. — А тебе не идет вести себя как подросток, когда дело касается Грея. Как ты умудряешься быть самым прекрасным строгим управленцем и просто отвратительным... — Покровителем. — Я хотела сказать «бойфрендом». Леон поморщился от этого слова. Звучит так, будто они в тупой подростковой драме или типа того. Это вообще ему не шло. — Нет, это не та история. Леон тяжело выдохнул, глядя как на парковку заруливает новенькое сверкающее на солнце бмв. Он не любил слишком большие и объемные машины, но эта ему внезапно понравилось, но решил, что обновлять свою коллекцию ей не будет. Ничего не было так близко к сердцу как спорткары. Объемные джипы ему бы просто не подошли. — Мы можем провести несколько сеансов, если хочешь. — И что-то изменится? — Понятия не имею, Леон. Лечить тебя это как насиловать труп. — Я думал, это больше относится к Грею. — Нет, у него более гибкая психика. Леон выпрямлялся и потер щеку, на которой остался красный след от кожаного руля. — Я закажу на твой адрес некоторые лекарства. А вообще... просто поговори с Греем. Она хмыкнула и снова надела очки. Послышался шелест бумаги. — Он умный мальчик, должен понять тебя. — Мереди, я его не понимаю, о чем речь. — Ты не хочешь понимать, Леон. Она покачала головой, и открыла ноутбук. Послышался звук от нажатия клавиш. Некоторое время они молчали. Пока Леон, тяжело выдохнув, не сказал: — Да, не хочу. Мне с ним было легче, когда... — Когда он был овощем? Ну, уж извини, я работала с ним на обратный эффект. — Нет, ты не понимаешь! — Хорошо, когда сеанс? Смотрю, тебе надо высказаться. Леон недовольно нахмурился, откинувшись на кресло и сложил руки на груди. Какое-то время они выжидающе смотрели друг на друга, пока Леон не сдался. Он достал телефон, открывая свой органайзер, рассматривая расписание. Расписание вызывало желание набухаться, а не проводить сеансы с Мереди. Какое-то время он замешкался, а потом решил, что одно другому не мешает, и сказал: — Тринадцатого числа давай. Семь вечера. Но в моем доме. — Твоём? Ты, наконец, решил переехать? Ты не был в своем пентхаусе со смерти отца. — Нет, переезжать пока неудобно. На лето, может быть, хотя там я думаю в Калифорнию смотаться. Посмотреть как в дочерних дела идут. Ну и к морю хочется поближе, конечно. Нью-Йорк так заебал, пиздец, ты бы знала, Мереди. — Я знаю. Она кивнула и понимающе улыбнулась. Она сделала это так, что Леон и вправду поверил ей. Поверил, что она действительно знает. Мереди была лучшей в своем деле, и Леона это восхищало. Он всё хотел помочь ей со стажировкой в какой-нибудь крутом месте, чтобы она стала, наконец, ученым — как и мечтала. Но у него не хватает силы, чтобы отпустить её, понять, что её не будет рядом, что она больше не будет ему помогать. Никто не сможет быть таким хорошим психологом для Леона как она. Никто не сможет так проникнуться им, как человеком, который был с ним со смерти отца. Он ощутил от этой мысли странный мерзкий налет. Боже, он вечно всем подрезает крылья. Чем дороже человек, тем сильнее он втаптывает в землю. Именно поэтому он засунул Грея в гроб. — Леон? — А? Да? Он чуть вздрогнул, опомнившись, и рассеянно посмотрел на экранчик. — Почему тогда в пентахусе? Почему не... — Я хочу отдохнуть в этот день от Грея. Он словил на себе неодобрительный взгляд Мереди, но та лишь покачала головой и нажала какую-то клавиш на клавиатуре ноутбука. Они попрощались и Леон ещё некоторое время провел в бездумном рассматривании малокрасочного пейзажа перед собой. А потом завел машину и выехал из парковки. Дом, где они жили, был дачным домиком его родителей. Он был максимально скромным, потому что предназначался для отдыха. В том районе было тихо, и Леон после похорон впервые провел там больше нескольких дней — при живых родителях они не задерживались там больше, чем на пару суток. Там не было так больно. Там было спокойнее, чем где-либо. Он купил себе пентхаус, но так там даже и не ночевал. Мереди говорила, что это из-за его боязни расстаться с прошлым. Их дом слишком болезненное воспоминание, а пригородный домик был неким балансом между его новой жизнью и старой — там, где были живы родители. Леон пообещал себе, что когда-нибудь переедет. Но даже когда болеть совсем перестало, он так и не смог переехать. А потом был Грей. И стало совсем как-то не до пентахаусов и новых квартир. Он прикупил для Грея одну квартирку после его выпуска из больницы — очень скромную по меркам Леона. Двухэтажная в центре Нью-Йорка, почти рядом с пятой авеню. Он хотел переехать туда вдвоем. Чтобы начать новую жизнь. Построить новый баланс. Но в итоге так и не смог туда переехать. Сначала свалил на Грея — на его состояние, привязанность к пригородном домишку и там все такое. А потом понял: нет, дело не в Грее. Дело было в том, что это он не хотел. Сейчас, подъезжая к своему дому, он оглядывает его на фоне серого облачного неба и понимает, что да — надо переехать. Невозможно вечно прятаться от мира, тем более с условием того, что спрятаться у него так и не вышло. Этот дом действительно не видел ничего хорошего, пора бы уже покинуть стены, если они перепачканы кровью. Пора уйти с земли, которая увековечена на костях. Леон, может, и монстр, но ему тоже нужен отпуск. Он достает это чертово мороженное и на некоторое время зависает на нем. Смешно, наверное. Говорит, что Грей стал его раздражить, а сам мороженное ему покупает. Он хмыкает, достает вслед за мороженым бутылку бренди, открывая его и пьет прямо с горла, захлопывая дверь. Охранник смотрит будто сквозь него и Леон на некоторое время останавливается около него. Он внезапно хлопает его по плечу так, что охранник весь вздрагивает и натягивается как струна. — Да, друг, всё идет не по плану, но лицо попроще, я тебя скоро повышу до дистанционной охраны. Ну, если, конечно, пройдешь повышение квалификации, а то, ну, знаешь, никакие деньги тебе не помогут, если ты бездарность. Леон чувствует, как его провожает ничего не понимающий взгляд. Леон не оборачивается, когда выкидывает на газон пробку. Нет, повышение квалификации он не пройдет. Он тупой. И взгляд у него такой же — тупой. Наверное, его не застрелили только за счет того, что никто фактически и не знает о месте жительства Леона Бастии, поэтому никто не покушается на его территорию, не считая редких ходящих около периметра чужих породистых кошек в ошейниках с бриллиантами. В прихожей он сбрасывает пальто на пол и отпивает ещё один здоровенный глоток. Он задевает взглядом горничных. Он понятия не имеет, куда он переедет. Если в другой частный дом, то, возможно, он их оставит, но если решит обратно в пентахаус, то все они останутся без работы. Это его, разумеется, не волнует, но почему-то он думает об этом. Но эта мысль не оставляет в нем буквально ничего, а значит она пуста. Он проходит мимо широченного зеркала и на секунду останавливая, рассматривая себя. Вот он — в костюме от Том Форда, золотыми перстнями от версаче, уложенной прической, бутылкой бренди и ведерком мороженым с кленовым сиропом. Он хмыкает и проходит мимо, выливая часть бутылки в горшок с орхидей, и оставляет бутылку рядом. Вот он. Тот, кто есть. Глава влиятельной корпорации. Тиран, деспот, алкоголик, миллиардер, плейбой и восхитительный любовник. Это смешно — быть рядом с Греем. Оставаться рядом с Греем. Грей — эта чертова коробка с мороженым на фоне его костюма и укладки. Это так не к месту. Это так смешно. Но это сладко понимаете? Странно испытывать здесь хоть какие-то чувства, кроме желания дожрать это до дна и выкинуть в мусорку. Странно доедая это, оставлять себе и желать полного восстановления. Но это было тем, что делал Леон Бастия. Он выжрал из Грея всю человечность, оставлял лишь огрызок, и это было странно — ощущать к нему такой шквал эмоций, что задохнуться можно. Что страшно становится. Что не успеваешь за собой. То счастье, то раздражительность. То нежность, то страх. Это смешно. — Мистер Бастия! Его окликнула горничная и он удивленно повернулся к ней, ловя на себя её плохо скрытый удивленный взгляд. Ну да, с чего угодно было бы нормально видеть Леона — даже с трупом — но не с ебаным мороженым. — Вы заказывали овсяную булочки, но не уточнили сколько, так что... — Вы скупили всю пекарню? — Нет, но.. — Тогда всё нормально. — Хорошо. Вам принести? — Штуки три. Он посмотрел на ведерко с мороженным. Это действительно было смешно. Даже долбаной горничной, наверное, с этого смешно. Настолько это всё неловко и не в тему. Любовь Леона к Грею точно такая же: не в тему и неловкая до ужаса. О такой не расскажешь, такую не восхвалять, такой даже похвастаться нельзя. Вообще непонятно к чему это были чувства и были ли они вообще. Леону от этого действительно смешно. И даже смех этот выходит каким-то неловким, сдавленным, неправильным. Когда дело касается их отношений — все в миг искажается и становится неправильным. Одно время Леон просто не думал об этом, потому что ну... ему просто было не до этого. Искалеченная психика Грея, его инвалидность, его путаница в чувствах занимали все мысли Леона. Казалось, он посвятил себя ему полностью в слепой надежде заглушить чувство вины. Засыпать у его кровати, бояться взгляда неправильного кинуть в его сторону, не повышать голос и не делать резких движений. Он делал буквально всё, чтобы приглушить в себе чувство вины, что росло в нём с каждым днем, пожирая другие мысли и чувства, оставляя только кусок этой недо-любви, которая даже тогда казалась ему какой-то не к месту. Чувствовать вину за почти убитого — нормально. Чувствовать что-то нежное к этому убитому — ненормально. Это некрофилия какая-то. Это педофилия. Это незаконно. Но сейчас он осознал ещё одну важную вещь: Грей был не единственный, кому нужна был помощь. Леон тоже не знал, что чувствует, что ему делать и как себя вести. Он всю свою жизнь прожил с грузом ответственности, прожил детство в страхе и ненависти. Мерз, боялся сделать неправильный выдох, испытывал страшнейшие галлюцинации. Он всю жизнь загибался под гнетом своих кошмаров. Он никогда нормально не спал. И он считал, что это было нормально — отдавать всю свою недо-любовь Грею, чувствуя мало-мальскую отдачу, считая, что это было нормально. Леон был уверен, что пожирающее его чувство вины перед Греем было естественно. Так оно и было, конечно. Леон ничего не мог изменить. Но сейчас он понимает. Грей не единственный, кто умирал. Проблема в том, что Леон вложил в Грея все, чтобы восстановить его. Дал ему лучших врачей, лучшее лечение, лучше жизнь. дал ему свою нежность. В Леона никто никогда ничего не вкладывал. Он вырос обиженным на всех только из-за одного: никто ему не помог, когда все видели, что с ним происходило. Когда видели, что он нуждался в помощи. Никто ему не помог. И не собирался помогать. Леон злой, обиженный, холодный. Леон неосторожен, дикий, бешеный, озлобленный. Но он не виноват в этом. Просто его никто не выучил любви. Никто ничего в него не вкладывал. Проблема была в том, что Леон вдохнул в Грея жизнь, отдавая свое последнее человеческое. А сам Леон продолжил загибаться. Потому что никто ничего не дал Леону. Он всё выгрыз сам. — Ну, в любом случае, я сам виноват. Он шморгнул носом и поднял взгляд вверх. — Эм... извините. Вот. Растерянная горничная протянула на подносе пару круглых булочек. Леон сначала посмотрел на поднос, потом на неё. Люди подумают, что он ебнулся окончательно, если он снова не начнет нормально контролировать своё поведение. Пожалуй, они точно найдут пару колких тем с Мереди. — Спасибо. Леон схватил две штуки и сделал большой шаг вперед, откусывая от одной. Всё это было как один большой несмешной анекдот. Это дрянное ведерко с мороженным. Вот что для него Грей Фуллбастер. ведерко с мороженным. Такой же сладкий, вкусный, приторный. Такой же бессмысленный. Леону нужно было время, чтобы разобраться в своих чувствах. И мыслях. Он понимал, что один на один со своей головой черт он в чем разберется, поэтому ему нужна была Мереди. А только ли Мереди? Он тяжело выдохнул и без стука зашел в их якобы комнату. Назвать это «общей» комнатой язык не поворачивался. В смысле, изначально, это было его спальней, потом он притащил сюда Грея, просто потому, что Грею так было спокойнее, а Леону — нужнее. Ему нужно было ощущать его рядом с собой. И сейчас он тоже в этом нуждался. В непослушном грубом подростке. Любой бы рассмеялся узнав об этих чувствах. Так вот, Грей, в принципе, ночевал исключительно здесь, а Леон в один момент стал перебираться в другие комнаты. Просто потому, что спать рядом с Греем становилось сложнее. Они оба страдали бессонницей, в итоге, так или иначе, но попытки заснуть выливались в ужасные диалоги по их типа душам. Грей пытался раскрыться, а Леону раскрываться было нечем. У Леона души не было. Поэтому он предпочитал засыпать одному, несмотря на то, что так сон заметно ухудшался. Но разговоры с Греем в три ночи с наступающим рассветом — вообще ад какой-то. Меньше всего Леону хотелось слышать подростка со сломанной судьбой. Как бы мерзко это не звучало. — Держи своё мороженое. Леон поставил на тумбу рядом с кроватью это чертово неуместное ведерко. Грей оторвался от планшета — от просмотра какого-то видео на ютубе, если быть точнее — и уставился сначала на мороженное, а потом вздернул голову, смотря на Леона. — Ты похож на трупа. — Спасибо, ты тоже отпадно выглядишь. Леон поморщился, какое-то время повременил, будто хотел уйти, а в итоге тяжело выдохнул и сел рядом с ним, спиной к Грею, упираясь взглядом в картину, висящую напротив. Слишком светлая какая-то картина. Ненатурально светлая. И много всяких ванильно-нежных переходов. Отвратно. О чем думала его мать, когда вешала её сюда? — Вкусно? Грей кивнул головой в сторону булочки в чужих руках. Леон опомнился о её наличии. На вкус он даже внимания не обратил. Просто проживал и забыл. — Нормально. Леон слабо кивнул, повертел немного в её руках и снова укусил. — С каких пор ты ешь овсяные булочки? — С сегодняшних. Они просто первые пришли ко мне на ум. — Благодари Иисуса, что я не стал искать их сам, а отправил прислугу. — Ты бы не стал ничего искать сам, Леон. Бастия пожал плечи. Ему и вправду меньше всего хотелось искать что-то самому. Будь то наличие булок в супермаркетах или ответы на вопросы, которые не дают ему спать. — Мороженое ты тоже это не любишь на самом деле? — Люблю. Можешь попробовать, вкусное. Даже клиновый сироп, вроде, настоящий. — Я не ем сладкое. — Не любишь? Леон покачал головой, и двумя укусами доел булочку, отряхнув руки. — Сладкое провоцирует мигрень. — Алкоголь тоже. — Ещё сладкое мерзкое. — Сразу бы с этого начал. Кажется, они синхронно пожали плечами. Грей что-то нажал на планшете, а после тяжело выдохнул. — Ты ведь договаривался с директором о моей посещаемости? Как думаешь, стоит начинать ходить в школу? Осталось пару месяцев. — Думаю, тебе пойдет на пользу. Ты ведь и так сейчас постоянно с Нацу таскаешься. Любой бы головой пошел столько времени находясь в одном и том же месте. — Нацу говорил, что по школе до сих пор ходят слухи. — Касательно тебя? — Да. Типа зачем похищать какого-то пацана. — Я сам задаюсь этим вопросом! Грей недовольно цыкнул, поерзал, а после встал. Леон невольно напрягся. Грей кое-как уже выучился, он даже спускался по лестницам, но Леон все равно ощущал то, как он весь натягивается от напряжения, когда Грей вставал. Он знал, что даже если тот и упадет, то он себе ничего не сломает (не считая спусков с лестницы), но он все равно... волновался?.. Боже, это смешно. — Похожу пару месяцев, наверное. А на летние... — А на летние?.. Леон заинтересовано склонил голову, наблюдая, как Грей стащил с себя кофту, чтобы переодеться в другой свитшот. Скрипнули створки шкафа. Леон смотрел на худющую спину, очерчивая взглядом шрамы. Грей по-прежнему был похож на жертву. Но когда он натягивает на себя мешковатый свитшот, который визуально делает его немного массивнее (если не смотреть на запястья), и поворачивается к Леону, он наблюдает живой взгляд. Ожесточенный, твердый, полуживой, но это был взгляд по крайне мере живого человека. Мереди была великолепным психологом. — Что мы будем делать на летних каникулах, Леон? Я не хочу сидеть здесь. Меня, — он сделал паузу, огляделся и, тяжело выдохнув, опустил руки, продолжив: — тошнит от этого дома. — Я тебе что, тамада со свадьбы, чтобы придумывать развлечения на лето? Ну, не знаю, могу купить тебе на пару с Нацу путевки на Мальдивы, или куда ты там хочешь. — Нам с Нацу? — Грей удивленно вскинул брови, посмотрев исподлобья. — Можешь и не с Нацу. Кто там у тебя ещё есть... блондиночка эта, Люси вроде, да? Грей сдержанно кивнул, закрывая шкаф и подходя обратно к Леону. Он посмотрел в глаза, и Бастия лишь заинтересованно склонил голову. Челка у Грея растрепалась, и в свете лампы красиво блестели волосы. Синие глаза отливались голубоватым. Леону они снова напомнили о море. — Что? — Ничего, — Грей покачал головой, после оперся о тумбу, складывая руки на груди. — Ты не ревнуешь? Или типа того? Я думал, тебе не нравится Нацу. — Не нравится, — согласно кивнул Леон. — Но не мне с ним куда-то ехать. — Тебе что, правда все равно? Леон готов был поставить на свою коллекцию иномарок и отечественных автомобилей — голос Грея показался возмущенным. Леон из-за этого даже растерялся, но он лишь пожал плечами, почесал переносицу и сказал: — Ну... да?.. Грей пораженно выдохнул. Его плечи вновь опустились и он внимательно посмотрел куда-то в сторону. — Куда ты ночью всегда уходишь? И не возвращаешься. — К любовнице конечно же. — Я серьезно. — Прискорбно, Грей. Леон резко встал, подойдя к Грею в плотную. Он ощущал, что между ними что-то давно рушилось. Что-то, что строилось и одновременно осыпалось. Будто не хватало какого-то важно компонента, чтобы то, что связывало их с первого пресечения взглядами было действительно стойким. Леон не знал, что это было. Грей слабо дернулся и неуверенно опустил взгляд на место, где сидел Леон. Он ощущал его запах: смесь одеколона с его естественным. Ощущала его дыхание где-то в волосах. Кажется, он даже слышал его ритм сердца. — С тобой что-то не так в последнее время, — одними губами пробубнил Грей, продолжая рассматривать смявшееся покрывало. Леон тяжело выдохнул, аккуратно взял за подбородок и потянул к себе. Грей неловко оперся руками о тумбу, чтобы устоять. Ноги подкосились. На самом деле, они давно не были действительно рядом. Чтобы ощущать Леона настолько близко. — Я дико заебался, Грей. Я хочу отдохнуть, понимаешь? Грей сглотнул и заторможено кивнул. Он коснулся чужой руки в желании убрать её от себя — потому что касание показалось ему каким-то неуместным, колким и затянутым — но Леон резко поцеловал. Абсолютно не так, как это было обычно, хотя Грей не ощущал никакого отторжения от этого жеста. Он опустил руку и расслабил губы. Он не собирался отвечать на это подобие поцелуя, но и отталкивать не хотел. Отталкивать Леона не хотелось в принципе. Это было чем-то неизменным. Поцелуй вышел сухим до ужаса, неловким каким-то и Леон отстранился резко, будто как от огня. Они пересеклись взглядами. Напряженными и ни хрена непонимающими. Леон усмехнулся, сказав: — Странно, да? — Да. Грей рвано кивнул, нащупал на тумбе телефон и быстро вынырнул из пространства между Леоном и тумбой. — Прости, я договорился с Нацу. — Хорошо. Леон даже не обернулся. Просто остался стоять к нему спиной, смотря в окно и слыша за собой шорох от того, как Грей закидывал вещи в портфель. Леон покосился в сторону лежащего планшета — какой-то клип очередной популярной певички. Он фыркнул, заснув руки в карманы. — Леон? — Да? Бастия повернулся к нему через не хочу, через надо, потому что смотреть на Грея ему впервые не хотелось. Грей накинул на одно плечо портфель, вслед за ним — капюшон. Он видел его взгляд, и ничего хорошего он не предвещал. Грей выглядел так, будто хотел распрощаться. Будто хотел уйти сегодня навсегда. И Леону стало неловко от осознания того, что он бы воспринял это как облегчение. Но Грей сказал: — Извини. И ушел, захлопнув за собой дверь. Леон остался стоять один. В этой комнате с этим блядским мороженым, повисшим в воздухе ломким «извини» и жутким недопониманием, которое наэлектризовалось между ними желанием никогда не подпускать к себе ближе, чем на пушечный выстрел. Леон тяжело выдохнул, сел на кровать, а после откинулся на неё всем телом, упираясь взглядом в белый натяжной потолок. Он щелкнул по планшету, включая оставленный клип. Песня оказалась вообще не в духе Леона, но она немного помогала перебить весь поток мыслей о... просто поток мыслей. Леон не хотел ничего решать. Он больше не хотел ответственности. С этой мыслью он тяжело выдохнул, потому что в его жизни никогда не будет момента, когда он не будет нести ответственность. Не в его случае. Это всё бесполезно — думать о таком. Будь то Грей или компания. На нем столько людей, зависящих от его действий, что давно должен был привыкнуть. Но он прикрывает глаза и понимает, что действительно устал от этого всего. От Грея. От денег. От зависящих от него людей. Он устал быть везде главным и первым, хоть он и понимал, что по-другому жить тоже просто не сможет. Не имея власти хоть над кем-то, не имея сил и возможностей — он не найдет в такой жизни себя, а это куда страшнее дикой усталости. Извини — висит в воздухе сухо и ломко. Извини, что я не смогу тебе помочь. Извини, что я никогда не смогу начать воспринимать твои проблемы как проблема, а не как то, чего ты заслужил. Леон тяжело выдыхает, окончательно закрывая глаза. В жопе себе запихни своё прости. Леону оно не надо. Он привык. Привык терпеть боль, терпеть бессонницу, терпеть соматоморфное расстройство, терпеть всплески агрессии, терпеть... себя и свою жизни. Он набирает на телефоне номер и ставит на громкую связь. Он пялится в белый потолок, когда ему отвечают и он говорит: — И так, Мереди, как насчет дистанционного сеанса? — О, Боже, всё так плохо? И, Леон, когда звонишь по фейстайму, имей совесть показать мне сове лицо, а не белый потолок. Леон сдержанно усмехнулся, резко выпрямляясь и беря телефон в руку. Её волосы были собраны в высокий хвост, и Леон рассмотрел сзади неё плитку в её кухне. — Просто хотел восхититься тем, что ты делаешь из Грея. Мне кажется, ты сделала из него нечто намного более лучше, чем было до этого. — Он что, грубил тебе? — О, нет. Он сделал кое-что намного хуже. Он извинился, — Леон скривился в подобие улыбки, и, не дав Мереди сказать, добавил: — просто хотел сказать, что я рад, что ты у нас есть. — Нас? Или ты рад, что я есть у тебя? Леон усмехнулся, опустив взгляд к своим туфлям, а после снова посмотрев на Мереди. Она выглядела отдохнувшей, и Леон был рад, что не заставляет её чувствовать себя уставшей или типа того. — Да. Это я и хотел сказать, — он провел ладонью по уложенным волосам, задевая коротко подстриженные виски. Его голос показался незнакомым, когда он сказал: — Ты нужна мне, Мереди. Внезапно стало по-странному спокойно.