The Power of Love

— Отдай сюда! — Блять, Нацу, верни, он стоит больше твоих органов! Нацу рыкнул, вырывая новенький айфон из чужих, ненормально болезненно бледных рук, запихивая себе в карман. Грей оскалился в ответ, больно ударил локтем под ребра, со всей силы отдавив Нацу ногу и полез рукой вперед, пытаясь достать телефон. Нацу перехватил его руку и одернул его. — Какого хуя? Я думал, мы идем бухать, а не писать экзамен, где параноидальный препод отбирает смартфон, — Грей нахмурился и дернул рукой, но не в его случае действительно пытаться обогнать Нацу в физической силе. Не в этот раз. Да и вряд ли в следующий. И в позаследующий. Грей ненавидел это всем сердцем. — А нахуя ты туда так пялишься? Мы идем бухать, чтоб ты не думал о Леоне! — Я и не думаю! — Ой, да что ты, — закатил глаза Нацу, ослабляя хватку, как только заметил, что Грей расслабился. — А что ты так каждый раз пялишься в него, когда приходит оповещение? Слушай, я не идиот, хватит ждать своего ебаного Леона. Ему на тебя насрать. Побухай и успокойся. А утром отдам тебе твой телефон, понял? Грей оскалился и так резко дернул рукой, что мог бы вывернуть себе ее, если бы Нацу вовремя не отпустил руку. Они уставились друга на друга, смотря в глаза. Напряженные и злые. Грей — на Нацу, Нацу — на Леона. Его это бесило, ему это не нравилось, его это раздражало. Он ненавидел это. Хорошо, что рядом не было Люси, которая обязательно бы ему сказала, что тот немного охуел, решив, что имеет право решать за Грея. Что ему виднее. Конечно, ему не виднее. И Грею не виднее. Никому не виднее, но это не отменяло того факта, что Грей на все смотрел своим искалеченным взглядом жертвы обстоятельств. Нацу просто хочет открыть ему глаза. А как только Грей поймет, в какой он ситуации и из-за кого он оказался в этой ситуации — вот тогда пусть делает что хочет. Решится оставить все так — ладно. Но Нацу не мог позволить ему в таком состоянии быть уверенным в том, что он якобы что-то понимал. Грей не понимал нихрена. И Нацу это знал. Позади раздался рев мотора, и Грей резко обернулся. Нацу хмыкнул и сделал шаг вперед, смотря на Грея. Глядя на него в ту секунду, Нацу подумалось, что он… не знал этой эмоции. Этого чувства. Грей выглядел напуганным, восторженным и снова напуганным. Брови были сведены к переносице, челюсти напряжены. Глаза широко раскрыты. Нацу даже не был уверен, что он дышал. Возле обочины затормозил байк. Черный, с рисунком какой-то неведомой хрени по правую сторону. На асфальт грузно стала нога в черных высоких берцах. Нацу лениво перевел взгляд на Гажила. Гажил, казалось, умудрился каким-то образом вымахать еще на десяток сантиметров и в весе прибавить. Ну, в мышцах. Учитывая то, с какой любовью Гажил таскал железо, то Нацу искренне сомневался, что в нем процент жира превышал пятнадцать процентов. Грей рядом с ним, казалось, по-прежнему не дышал. Или дышал, но очень тихо, будто боялся выдать свое присутствие. Нацу знал, что они были очень близкими друзьями. Достаточно близкими, чтобы Грей, после того, как Гажил уехал, неделю ходил и избивал мусорные баки от собственного бессилия. Гажил, не снимая шлема, сказал: — Срань Господня, малой, твое тело деградировало, или почему ты стал выглядеть на четырнадцать?! Грей медленно моргнул. Опустил взгляд, смотря на свои кроссовки. Может, Нацу прав. Может, Леон действительно педофил. Может. Откуда Грею знать? Грею вообще все равно. Сейчас. Сейчас ему так на это насрать, Господи. Он резко подался вперед и приподнял защитное стекло шлема. Он сказал, не поведя не единой мышцей на лице: — А тебе бы следует курить поменьше травки, пока до импотенции не докурился. В смысле, он имеет в виду покрасневшие глаза Гажила. От марихуаны. Гажил рассмеялся, стащил с себя шлем и, встав, становясь на полторы головы выше, сказал: — Ладно-ладно, узнаю тебя. Нацу с ужасом уставился на то, как Гажил по-дружески его обнял, похлопал по спине. Он все ожидал, что под такой горой Грей переломится к хренам, но тот лишь обнял в ответ. И совсем не выглядел так, будто собирался трескаться и ломаться. Объятья затянулись, и Нацу ощутил себя неловко. Он все пялился на них. Красноречиво пялился. Потом красноречиво откашлялся. И очень уж красноречиво сказал: — Да. Хорошо. Круто. А я тут просто один постою и посмотрю еще минут двадцать на вас. Да. Это очень интересно. Гажил хрипло рассмеялся и снова похлопал Грея по плечу. Он сказал: — Да, ладно, давай, а то у меня уже ребра болят от твоей хватки. Нацу моргнул. Из них двоих кости грозился ему сломать Грей. В общем-то, Нацу не удивлен. Это же Грей. Его можно избить, истощить, стереть его личность, но силу из него не выбьешь никаким ремнями, ногами и палками. Это же блядский Грей Фуллбастер. (Нацу просто не знал, что даже сильные люди страдают от панических атак, искренне считая себя слабыми кусками дерьма) Да, может быть, Грей был другим, и слишком часто Нацу не узнавал в нем Грея, слишком часто думал о том, что это не он, но его почерк, резкость его движений и тяжесть руки он узнал бы всегда. Это то, что делало Грея тем, кто он есть. Пусть ломанный-переломанный, но все еще Грей Фуллбастер. Блядский сукин сын. И в эти редкие моменты, когда Нацу удавалось видеть проблески силы, остатки того человека, которого знал он сам лично, Нацу понимал, что нет, нет смысла за него бояться. Он все сможет и всех победит. Просто, может, нужно немного больше времени. И открыть Грею глаза. И дать в руки автомат. Тогда все станет на круги своя. Гажил похлопал его по спине с таким звуком, что Нацу показалось, что в Грее как минимум легкие отвалились и встретились с ребрами, но тот даже бровью не повел. — Короче, на хер мой лофт, у меня тут ребятки недалеко собираются рейв устроить, идете? — Рейв? — недовольно спросил Грей, вскинув бровь и кинув косой взгляд на Нацу. — Это там где наркотики, наркотики и блевота, так? Гажил закатил глаза и цыкнул. Он сказал: — Ну да, якобы ты не успел подсесть на наркотические анальгетики за все это время. — Представь себе, не успел, — оскалился Грей, сложив руки на груди. Его спина была настолько ровной, что ее можно было использовать как уровень для строительства. Плечи — напряжены. — Ага, и твой излюбленный Леон тебя не подсадил на то, на чем сам сидит? — Гажил криво усмехнулся, глядя сверху вниз так снисходительно, будто считал Грея за своего несмышленого наивного сына. — Он не на чем не сидит. Гажил не ответил. Ему не надо было отвечать, за него все говорил его взгляд. Издевательский, наглый. Будто бы Гажил, в отличии от них двоих, понимал все. Как зритель со стороны, незаинтересованный и скучающий, он видел всю грязь, всех червей и тараканов, ползущих в щелях. И это тем, что здорово напугало Нацу. Гажил лишь усмехнулся и похлопал по заднему сиденью своего мотоцикла. Он сказал: — Залезай, не пожалеешь. Грей кинул выжидающий взгляд на Гажила, будто бы ждал, что тот скажет что-нибудь еще, но он молчал. Нацу хотел было открыть рот, как Грей пожал плечами и, обойдя Гажила, перекинул ногу и залез на заднее сиденье, хватая второй шлем, защелкивая на себе. Нацу невольно завопил: — А я?! Гажил усмехнулся и, надев шлем, тоже сел, сказав: — Забей адрес в навигатор и приходи. Ждем. Грей, держись крепче, поеду, как ты любишь. На сотке. Нацу не был уверен, что это безопасно. Но он не успел и слова сказать, как байк взревел и вылетел на дорогу. Нацу растерянно уставился им в спину, медленно моргая. Какого хуя? Он им встречу организовал, Грея уговорил, а они его одного оставили?! Возмущённо проматерившись себе под нос, Нацу достал телефон, чтобы вызвать такси. В конце концов, возможно, Гажил хотел сказать что-то Грею без лишних свидетелей. Что-то о наркотиках. И Леоне. Нацу махнул на это рукой. Ему вообще насрать, ясно вам?

***

В номере отеля, на высоте тридцати этажей, Леон лениво просматривал все, что абсолютно так же лениво находилось о Харфтилиях и их дочери. Он пытался найти хоть одну правдоподобную историю о том, почему скрывают ее родство с ними, но так ничего и не нашел. Пришлось признаться, что, кажется, история Шерии была правдивой. Несчастный случай, вылившийся в целую паранойю. Ну, что ж, не Леону обвинять в подобном, он вещи и похуже творил. На самом деле это было забавно. Понимать, что у Грея в друзьях есть кто-то вроде нее. Девушка, на плечи которой может упасть целая империя, но у нее хотя бы был шанс провести свою юность как нормальный человек. Неважно, в какие шелка и блеск наряжают истории о богатых людях, на самом деле вся эта жизнь вымощена в крови, депрессии, алкоголизме и наркотиках. Проблемы со сном, расстройства питания, паранойя, тревожность, усталость, нервный тремор. Что угодно и как угодно. Депрессия, сожравшая тебя однажды, никогда не отпустит более. Да, конечно, куда приятнее страдать от депрессии в пятизвездочном отеле, а не трущобе, но Леон бы с удовольствием предпочел золотую средину. Возможность быть нормальным. Один гребаный шанс раздеть себя и не испугать человека своим обожженным лицом. Быть человеком, а не тварью. Леон хуже твари. Он никого в этом не винит, он уже не видит смысла в подобном, но очень проблематично жить с развивающейся коррозией внутри тебя. Очень сложно быть нормальным. И чертовски, блять, раздражает, когда тебя носом тыкают в то, какой ты неидеальный. Да, Грей, я неидеальный, я ходящая метаморфоза, мой выбор — ненависть, а средства — психотропы. Да, Грей, давай, расскажи мне о человечности. Да, Грей, я такой вот, только хули ты ноешь, ты же сам меня выбрал. Леон выдохнул и потер виски. Нет, ничего Грей не выбирал. Леон сделал выбор за него. А теперь сидел и ныл. Да, отлично, тебе скоро тридцать, ты в шаге от сумасшествия и смерти от перенапряжения, и вот на что ты тратишь свои силы — на подростка, которому все твои старания не сдались. Леон снова набрал номер Грея, но — ничего. Он поджал губы и резко встал, налил себе виски, разбавил энергетиком (слава Богу, Шерия этого не видела, иначе сожрала бы вместе со всеми болячками) и выпил залпом. Поморщился, вытер рот тыльной стороны ладони и уставился нечитаемым взглядом в окно. Черт возьми. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Он нервничал. Он нервничал, потому что Грей не отвечал, а Леон даже не мог убедиться в том, был ли он в порядке! После того случая с Джорелом у него были некие проблемы с… игнорированием его звонков. Каждый раз, когда Грей не поднимал, Леон выпивал одну таблетку, чтобы успокоить нервы. Он начинал самым слабым седативным и доходил до транквилизаторов. На войне все средства хороши. (и нет, ему совсем не интересно состояние своих почек и печени после бесконечных таблеток, на которых он сидел). В дверь постучались, и Леон, медленно моргнув, откашлялся и пошел открывать дверь. Он не успел даже моргнуть, как в нос врезался запах перегара. — Привет! Догадайся, кто в говно? Я! Слушай, я не знаю, что буду делать завтра утром, потому что я по-любому буду бухим утром. Я не протрезвею! Леон молча пропустил бухущего Локи вперед, тяжело выдохнул, покачал головой и закрыл дверь. Он сказал: — Может, тогда следует отпустить эту бутылку и лечь спать? Как тебе идея? — Я не могу. — Почему? — У меня разбито сердце! Мы провели чудесное время, чудесную ночь, а она… ой, блять, кто придумал ножки у стульев? — Локи раздраженно потер ушибленную голень и грохнулся в кресло, снова присасываясь к бутылке, потом, поправив солнцезащитные очки, которые не снимал даже ночью, продолжил: — я рассчитывал на еще одну ночь, а она ушла! Взяла и ушла! Я был влюблен! А мое сердце растоптали, и… что у тебя с лицом? Леон покачал головой, проходя вперед, беря свой энергетик и делая пара глотков. Он знал, что Локи шутил, но сейчас Леон смотрел на него с чувством неприкрытой зависти и желания залезть к нему под кожу, проживая жизнь в его теле, с его чувствами. Он знал, что у Локи есть тоже своя грустная и тяжелая история, есть ПТСР или депрессия, или какой-нибудь пограничный синдром, есть затяжной алкоголизм или наркозависимость, или все и вместе. Он это знал, но Леону все казалось лучше, чем то, что переживал он. Его тошнило. Локи спросил: — Ты пьян? — Я обречен, Локи, — хрипло пробасил Леон, допил энергетик и выкинул жестяную баночку в мусорку. Тяжело выдохнул, зарылся пальцами в волосы и сел в кресло, уставившись в потолок. Локи понятливо кивнул, поджал губы и неуверенно спросил: — Грей? — Да. Я ненавижу его. Я хочу, чтобы он умер. Локи снова кивнул. Он понимал его и совсем не обвинял в таких мыслях. В конце концов, то, как Леон говорил «я хочу, чтобы он умер» — так обычно люди умоляют о собственной смерти. Может быть, Леон и не был бы прочь сдохнуть, но слишком велика цена. Если ты уж и вырос депрессивным мудлом, то будь хотя бы благодарным. Вот Леон и старается. Быть благодарным. Выходит у него, конечно, хреново, но Локи не тот, кто стал бы обвинять его за хотя бы попытки. — Что опять? — спросил вяло Локи, читая этикетку на виски. Леон знал, что он сидел тут чисто из солидарности и вовсе не хотел слушать то, как Леон ему ноет, ну, а хуле сделать-то? Он сам это выбрал. Наверное. В последнее время Леону кажется, что он всех кругом насилует, а сам строит из себя главную жертву, когда, на самом деле, нихрена это не так. — Я позвонил ему около пятнадцати раз. Он не поднимает. Вдруг что-то случилось? — Ты что, волнуешься? — искренне удивился Локи, посмотрев из-под очков. — Какой ты у нас проницательный, — оскалился Леон, а после одернул себя, покачав головой. Нет, злился он только сам на себя и срываться будет только сам на себе. Набухается, например. Чтобы отравиться алкоголем к чертовой матери. Не так уж это и сложно — вредить себе. Гораздо сложнее заботиться о себе. Леон думал о том, как это смешно: все в этом мире было направлено на их уничтожение. Фаст-фуд, алкоголь — по цене дешевле, чем здоровая еда. Купить пива дешевле, чем авокадо. Леон хмыкнул. Как легко нынче быть бомбой замедленного действия, когда ожирение рекламируют прямо по телевизору. — Может он просто тебя игнорирует? Обиделся, все такое. На, вот, — Локи повозился в своих карманах и достал свой телефон, кидая Леону, — позвони с моего. Леон поджал губы и кое-как сказал: — Спасибо. Он не хотел выглядеть как тот, кому нужна помощь, но, кажется, это не то, где у него был реальный выбор. Правильно, не все же ему выбор у людей отбирать, пускай сам попробует, что это такое. Он набрал уже выученный наизусть номер, поднося к уху, уставился в пол и его взгляд становился все более напряженный с секундами. Он ненавидел это время ожидания. Эти тупые гудки. Они бесили его, раздражали, делали ожидание еще более долгим и мерзким. Связь разъединилась сама по себе после, кажется, сотни гудков, хотя на деле не прошло и больше двадцати. Леон, пытаясь держать лицо, тяжело выдохнул и сбросил вызов, кинув телефон пьяному Локи обратно. Тот его не поймал и, матерясь, поднимал с пола. Он причмокнул, засовывая телефон во внутренний карман пиджака, и сказал: — Да. Такое себе. — Такое себе?! — в сердцах воскликнул Леон. — Его, может, снова бьют ногами по почкам, а все, что ты можешь сказать, это — «такое себе»?! Локи уставился на него нечитаемым взглядом, а потом покрутил пальцем у виска, и Леон лишь кивнул, соглашаясь с этим. Да, он просто сошел с ума. Долгие полминуты они молчали, пока Локи, не сделав большой глоток, не спросил: — Будешь? Леон покачал головой и сказал: — У меня свое есть. — А, точно, у тебя же полный мини-бар! Так, что там у нас… Локи встал, моментально ретируясь к мини-бару, роясь там и стуча бутылками. Леон уставился ему в спину, снова ощущая скребущую зависть. Он тоже бы хотел просто бухать. Бухать и не думать о подростке, за которого он нес всю ответственность, за жизнь которого трясся, как последняя продрогшая псина. Леона жрали сомнения и ужас от открывшийся картины, и он мог лишь молча завидовать Локи. Тому, что его не травили его собственные чувства. Леон сказал, когда Локи взял бурбон: — Ты будешь бухим утром. — Буду, — согласился Локи, опрокинув в себе бурбон, поморщившись. — Я не буду тебя оправдывать завтра. — Будешь. Леону лишь оставалось тяжело выдохнуть и кивнуть. Да, будет. Впрочем, как и всегда. Он снова отвернулся от него, уставившийся в пространство пред собой и потерев подбородок. Он молчал все то время, пока Локи бухал за его спиной, кому-то звонил, ругался, кого-то умолял вернулся, кого-то слал на хуй. Леон слушал это и завидовал так сильно, что невольно скрипел зубами. Вены на руках выпирали от напряжения. В конце концов, Локи похлопал его по плечу и спросил: — Ты же не думаешь сорваться обратно только чтобы убедиться, что с ним все в порядке? Леон тяжело выдохнул и упал лицом в свои ладони, потерев его. Он сказал, немного сдавленно, будто бы задушено: — Думаю. Локи сжал его плечо сильнее. Так сильно, что Леон поморщился от боли под ключичной костью. И он сказал, вдыхая воздух сквозь зубы: — Не думаю. Локи одобрительно хмыкнул и похлопал его по плечу. Прошел вперед. Звякнуло стекло, и он снова сказал: — Слушай, у нас завтра важные переговоры, и я не позволю ему сорваться только из-за того, что ты ебанулся. Леон молчал, плотно сжимая зубы. Пытался держать себя в руках. Он не мог злиться на Локи. Не после того, что он для него сделал. А сделал он столько, что словами не описать. Все то время, пока Леона бесоебило у больничной кровати Грея, все то время, которое он тратил на аутоагрессию и самокопание — Локи бегал по офисам, по учредителям, по спонсорам и свято уверял всех, что мистер Бастия скоро будет, и решал те проблемы, которые мог. Только благодаря Локи акции упали на четыре процента, а не на пятьдесят, что по расчетам Леона и его экономиста было чистой случайностью. И везением. Локи сказал: — Ты не можешь рисковать всем этим только из-за другого человека. Позволь тебе напомнить, что чувства на самом деле живут только две минуты. А потом ты сам их поддерживаешь. Ты сам кормишь всю эту всратую драму вокруг тебя. Зачем? Леон не нашел что ответить. Да он и сомневался, что мог объяснить кому-то вроде Локи, что привязанность, даже самая больная, это куда сложнее, чем гормоны. Психологическая установка в твоей голове сильнее всей химии, всех процессов, всех реакций. Это выше биологии. Локи снова сказал: — Ты должен удерживать позиции. Должен сделать так, чтобы твой отец в гробу перестал вертеться от всей этой херни, что ты творишь. Посмотри, сколько он тебе дал, а все, что ты можешь — это то... — А я просил?! — не выдержав, рявкнул Леон, оскалившись. — А я просил давать мне все это?! Да никому это и даром не сдалось! На хер деньги, на хер тачки, на хер наркотики! Это не то, что дает тебе быть человеком! Это не... — Ой, а ты-то у нас прям в очередь встал на человечность?! — Локи развернулся на каблуках, уставившись на Леона бешеным, раздраженным взглядом. — Мы ж тут все стоим в очередь на то, чтобы нас простили и отпустили все грехи! — Дело не в грехах! Никому не нужно то, что мы имеем на самом деле. Разрушенные жизни, отсутствие любого нормального здоровья. Что у нас есть, кроме материального?! Что?! Ничего! И… — И это то, почему мы здесь. Избавиться от всего человеческого — это лучшее, что мог бы предложить нам Бог, если бы он существовал! О какой, мать твою, человечности ты говоришь? Ты сам себя слышишь, Леон?! Приди в себя! Вот твоя человечность. Вот она, полюбуйся! Сомнения, страх, тревога. Ну, как тебе? Каково это на вкус? Стоит ли это того?! Локи прервался, чтобы глубоко вдохнуть, потому что он говорил на одном дыхании, а потом он сделал два больших шага, оказавшись к Леону впритык и сказал, буквально выплевывая в лицо: — Хочешь секрет? Большой секрет для маленькой компании?! Где бы ты не оказался, сверху или снизу, в середине или подвешенный за ногу — тебе будет больно. Тебе будет чертовски больно. Потому что мы люди, мы — уязвимы. Люди хрупки. Так чертовски, блять, хрупки, что это даже смешно. И вот в чем проблема. Боль будет везде, но у тебя есть деньги. Деньги, которыми ты можешь залатать дыру в сердце. — Наркозависимость и алкозависимость — это не решение проблемы. Это не значит «заткнуть дыру в сердце», — прошипел Леон. — Да что ты? Может, тебе стоит просто бухнуть? Локи просто издевался над ним. Он не говорил о том, что у тебя есть реальная возможность сбежать от боли. Он говорил о том, что нет разницы, где ты будешь страдать, но тут у тебя хотя бы есть деньги, уважения и власть. Он не учел, что власть — и есть та коррозия, разрушавшая их сознание. Леон выдохнул, прикрыл глаза и сказал: — Ты не понимаешь. — Ну, конечно, куда уж тут мне. Ты же у нас тут тонкая душа! Один ты у нас страдаешь от высокодуховных драм, от всякой любви, а мы тут так, говно без лопаты разгребаем! Локи выдохнул, потом глубоко вдохнул, открыл рот, а потом посмотрел на Леона с каким-то немым разочарованием, и закрыл его обратно. Махнул рукой, забрал с собой недопитую бутылку виски и пошел к выходу. Только перед тем, как уйти, он сказал: — Меня заебало, что ты стоишь тут просто для понта. Выбери уже, блять, наконец, чего ты хочешь, и не еби мозги. Никто не отнимал у тебя права страдать. Ори, бесись, все уже в курсе, что ты та еще пизда, но не засовывай сюда других. Если ты не хочешь больше делать то, что делаешь — отойди от дел, а? Не рушь другие компании и сообщества. Ты знаешь, как мы тут работаем. Нет так нет. Никто тебя тут не держит. Делает глоток виски и, ступая одной ногой за порог, кидает через плечо: — Но помни, что никто на самом деле не хочет быть человечным. Никто. И уходит, захлопывая за собой дверь. Леон садится на кресло, будто бы выбили почву из-под ног. Растерянно пялится на свои оксфорды, качает головой и закрывает лицо руками. Он проебался. Он проебался. Дерьмо. Дерьмо. Дерьмо. Все должно быть по-другому. Это просто игра в рабовладение. БДСМ на максималках. Тогда почему, черт возьми, он так страдает, почему его тошнит от этой боли, почему его так сильно тревожит Грей? Он пытается снова его набрать — ничего. Качает голой, выпивает таблетку викодина, запивая ее виски и идет мыться. Он ненавидит Грея так же сильно, как и себя. Поэтому он желает ему только хорошего. смерти. Потому что он знает, что это единственное, что может спасти таких, как они. Нет никакого выбора. Нет выбора между человечностью или ее отсутствием. Их золотая середина — это смерть. Он смотрит на свое отражение в зеркале и не узнает там сам себя. Там — какой-то уставший мужчина с синяками под глазами и отсутствующим взглядом. Он прикрыл глаза и тяжело выдохнул. Вот блять. Как же чертовски сложно быть по-настоящему благодарным, когда не просил ни одного сраного цента из того многомиллиардного состояния, которое тебе всунули на карманные расходы. Не говоря уже о компаниях и АО. Леон никогда не просил об этом. А то, о чем просит — его уже давно никто не слышит. Никому это совсем не интересно. Всем просто насрать.

***

— С чего ты взял? — Грей пытался перекричать шум, воздух, собственный шлем, но, конечно, это было бесполезно, так что, когда Гажил остановился на светофоре, Грей снова попытался: — Про Леона, с чего ты решил?! Гажил откашлялся и сказал: — Ебаный дым, нам надо всем перейти на электро-мобили. Нет никакого дыма. Грей снова попытался: — С чего ты взял, что Леон — наркоман?! Гажил сказал: — Нет, ты посмотри, как он стал?! Да его же собьют, как только он двинется! Грей крикнул ему на ухо: — Откуда ты узнал? Ты ведь узнал откуда-то, да? Откуда?! Гажил выкрутил руль и байк снова заревел. Грей только поморщился. Да, возможно, в этих шлемах просто совсем нихрена не слышно. Или Гажил делал вид, что не слышал. Его не волновало, на самом деле, сидел ли Леон на чем-то или нет. Если быть честным, то он бы, конечно, не удивился. Черт возьми, Леон почти не спит, и его перепады настроения иногда выглядят… устрашающе. Хотя Грей всегда спихивал это на раздражение из-за бессонницы. Наркоман и наркоман. Ну и что с того? Грей ни разу не видел его за этим делом. На самом деле, вряд ли был хоть один гребаный факт, который мог сделать Леона еще более пугающим образом. Он психопат. Он довел его до состояния живого скелета осознанно. Он насиловал его, ограничивал, топтался по нему. Так что наркотики не так уж и пугали Грея. Самое худшее он уже видел, так что едва он удивится дозе мета под его подушкой. Когда они приехали к месту, Грей ловко спрыгнул с байка и снял шлем. Потряс головой, пытаясь убрать волосы со лба и поднял взгляд на здание. Обычная многоэтажка. Но Грей догадывался, что там, на самом верхнем этаже — полноценный нарко-притон. И лучше бы ему никогда не узнать, что происходит, когда начинается облава. Грей ведь там буквально на пару часов. Ну, максимум, на ночь. Ничего не случится, так? — Гажил? — А? — Пойдем покурим. — Ты куришь? — удивленно спросил Гажил, вытянувшись в лице. Грей не ответил, только пошел за угол здания, потерев переносицу. Было какое-то плохое предчувствие. Будто томление перед операцией. Вроде, все должно быть нормально, но страшно до чертиков. Ровно до того момента, пока тебя не положат на кушетку и не накачают наркотическими анальгетиками. Грей проходил это так часто, что это чувство он уже выучил. В чем-то даже полюбил. Это довольно приятно — ощущать, как страх медленно отпускает. Гажил пошел за ним, припарковав байк, и достал сигарету, протягивая одну вместе с зажигалкой. Грей кивнул и закурил, глядя на небо. Солнце уже медленно садилось за горизонт. Он привычным жестом засунул руку в карман, желая достать телефон, но обнаружил, что его там нет. Что же, может, это и правильное решение. — Так что плохого в наркотиках? — внезапно спросил Грей, затягиваясь и смотря на прохожих. Гажил кинул на него удивленный взгляд, взял небольшою паузу и покачал головой. Он сказал: — Я ничего о них плохого не говорил. Это ты начал. Смотрю, поменял мнение после Леона? — он криво усмехнулся, поведя плечом, будто пытаясь что-то стряхнуть. — А с чего ты взял? — Грей, мне не шестнадцать, я давно снял свои розовые очки. — Спасибо, но мои давно разбились, — выплюнул Грей вместе с дымом. — Ага. Стеклами внутрь. И некоторые осколки сильно искажают твое зрение. — Я не ребенок. — Ты психически больной. Это хуже. — Непр… — он прервался. О, черт. Он психически больной. До этого момента, пока никто не говорил ему это в лицо, он даже не задумывался об этом. Нет, в каком-то смысле он понимал, что это ненормально, что у них нездоровые отношения. Но. Но он никогда не ставил на себе клеймо. Он думал, что, как и любая другая привязанность, это пройдет. Через месяц или через два. Через год или больше. Но тут речь шла о другом. Грей видел реальность по-другому. Конкретно Леона. Его зрение искажено и восприятии мира — токсично. Он отравлен этой инфекций. Он промолчал, и Гажил продолжил, сосчитав это за согласие: — Так вот, все, кто имеет деньги — на чем-то сидят. Ты думаешь, кто вообще спонсирует торговлю оружием и наркотиками? — Мафия? — наивно спросил Грей, вздернув бровь. — А мафию кто спонсирует? Грей не ответил. Гажил сказал за него: — Государство, балда. А твой Леон вертится именно на этом уровне. Потому что им это выгодно. Им нужно оружие и наркотики. Войны и рабы. Ну и, давай честно, как много способов ты знаешь, чтобы справиться со стрессом? Для них открыт сразу самый простой. Наркотики. Таблетки. В этом нет ничего плохо. Каждый справляется по-разному. Я не виню его. По крайней мере, за это. Он не человек, чтобы искать в нем человечность. — Ты ошибаешься, — покачал головой Грей, совеем позабыв о тлеющей меж его пальцев сигарете. — Это ты ошибаешься. Послушай, жить той жизнью, которую выбрал он — невозможно. Надо искать обезболивающее. А все хорошие обезболивающие — наркотические. Вот и все. Слушай, пошли уже, а? Я тебе не коуч о жизни таких людей, чтобы тратить на это время, — он кинул сигарету на асфальт и притоптал подошвой берц. Пошел вперед, потрепал по плечу и бросил как-то сухо: — Я не лезу туда, куда лезть заочно бесполезно. Грей не ответил. Тоже бросил сигарету и поднял тяжелый взгляд куда-то к горизонту. Посмотрел минуту другую, хмыкнул и пошел с Гажилом. Смешно обвинять Леона в чем бы то ни было после пережитого. Грей, честно говоря, не был уверен, что хотел спасаться. Он ненавидел Леона, но так же он плохо представлял себе жизнь без него. Даже сейчас его руки чесались, чтобы проверить свой телефон. И сейчас Леон все еще не покидал его мысли. Когда его ноги в брендовых кроссовках, стоящие как половина этого лофта, перешагнули порог, Грей тут же поморщился, помахав рукой перед лицом. Накурено, воняет табаком, травкой и алкоголем. Апельсиновым соком пахнет. Нестиранной одеждой. Пылью. Он чихнул в свою ладонь и поморщился. Сомнительный отдых. Что-то ему подсказывало, что после такого отдыха ему понадобится еще один выходной.

Страх дает мнимую власть Счастье - голодная пасть Просто скормлю все мечты Я теперь ты, я теперь ты Боль и любовь есть одно Спорим - ты выберешь зло

"Пламя" IC3PEAK