You can’t hide from the truth because the truth is all there is.
Гажил похлопал его по плечу и подтолкнул к какому-то столику со стоящими там станичниками и бутылками. Грей медленно шел, морщась от громкой музыки и голосов. Все, казалось, уже были объебанными. Веселые, с обезображенными алкогольным опьянением лицами, кто-то танцевал, кто-то выяснял отношения, кто-то смеялся. Грей подошел ближе к столику, осматривая все находящееся в стаканах. Подозрительная жижа. Он даже не знал, ничего ли в них не подкинули. Наркотиков каких. Поэтому он решил отпить пиво из закрытой жестяной банки, мысленно пообещав себе, что и на метр не подойдет к открытым емкостям. Ну уж нет. Он не хочет потом выблевать свой желудок, а после той жижи, что здесь глотали за милость, он явно будет блевать. Первые полчаса он просто простоял в углу, пялясь на все это с непониманием. Что он вообще должен был делать? Что говорить? Что пить? Пиво уже давно закончилось, а другой закрытой тары он тут не заметил. Он пытался выловить взглядом Нацу, чтобы забрать у него телефон и уйти домой. Не так уж это и круто — все эти рейвы. Не для таких людей, как Грей. Он, казалось, разучился улыбаться, а даже если и попытается, то несомненно просто разрыдается, потому что его организм, разучившийся вырабатывать эндорфин и дофамин, вряд ли сможет действительно дать ему шанс порадоваться. Кто-то схватил его за предплечье и потащил сквозь толпу пьяных людей. Грей поморщился, отчаянно пиная всех локтями и плечами, а потом уставился на Нацу, когда тот усадил его на какие-то бесформенные убитые жизнью кресла, и сам уселся напротив, осоловело улыбнувшийся, всунув ему в руку стаканчик с чем-то. Грей уставился сначала на Нацу, потом на стаканчик. Принюхался. Пахло колой. Он хмыкнул и сделал два глотка, а потом тут же поморщился от странного послевкусия. Скорее всего водка. — Ну, чего кислый такой? Сколько ты выпил вообще? — стараясь перекричать громкую музыку, спросил Нацу. — Да я не пил почти. Мне доверия это все не внушает, — сказал Грей и огляделся. Он вздрогнул, когда рядом с ним грохнулся Гажил, посмотрев на него глазами с ненормальными расширенными зрачками. Он ошалело улыбнулся, обнажив слишком острые зубы и отпил какое-то пойло из бутылки, которую крепко сжимал в кулаке. — Что? — спросил Грей, пялясь на обдолбанного Гажила. — Не блевани только на меня. Грей поморщился от запаха перегара и попытался немного отсесть, хотя пространства было мало. Гажил лишь учтиво отвернулся от него, чтобы не дышать перегаром. — Да давай, допивай, мы пришли сюда оттянуться или на похороны? — подбодрил его Нацу, делая жест рукой, чтобы Грей скорее опомнился и вернулся к своему стакану. Грей уставился на свой стакан, хмыкнул, пожал плечами и допил все двумя большими глотками. Гажил ему похлопал и Грей больно ткнул его в бок локтем. Отрываться так отрываться. Следующий час Грей провел бездумно сметая со столиков все, что находил, игнорируя данное себе обещание ничего здесь не трогать и желательно дышать через раз, чтоб не надышаться кокаином, который здесь вместо пыли. Вот уж страна чудес, Льюис Кэрролл охренел бы от увиденного. Хотя нет, пока не нахлебаешься всем тем, что тут дают вместо воды, не охренеешь. Грея шатало от стены к стене, он неуместно смеялся и хватался за первое, что попадется на пути, чтобы не упасть. Он познакомился с несколькими чуваками, которые любезно предложили ему пару таблеток, хоть Грей и отказался. Он вышел покурить, забрался с каким-то мужиком на крышу, посмеялся, блеванул, спустился вниз. Имя Леона, по правде говоря, больше не мелькало в его голове. Тошнило, конечно, жутко, и шатало абсолютно так же. Штормило. Так что, чтобы не рисковать, он снова уселся на первое, что нашлось под боком, и зарылся пальцами в волосы, пытаясь прийти в себя. В горле стоял неприятный ком тошноты, все вокруг кружилась и его ужасно вело. Так сильно, что он бы и встать не смог — по-любому бы упал. Еще час он пил, блевал и снова пил. Ему казалось, что он не помнил даже собственного имени. Лица перед ним, с которыми он разговаривал, менялись одно на другое. И он понятия не имел, реально ли он общался с разными людьми, или он все-таки чем-то обдолбался, вот его и шатало так сильно. Ему сложно было стоять, и единственное, что он мог — смеяться. Рука тянулась к новым стаканчикам, едва не вырывая их из чужих рук. Он оттоптал себе все ноги, сорвал голос, подвывая песням и поэтому, когда Гажил схватил его за руку, таща куда-то в сторону, Грей даже и слова не сказал. Ничего, кроме смеха. — Куда мы… куда мы идем? — спросил пьяно Грей, когда его затащили в лифт. Он не знал, сколько было времени, но он знал, что на улице уже светлело. С трудом он уперся в стену лифта и прикрыл лицо руками, чтобы его чуть меньше штормило. Ноги не держали. Его тошнило. Но ему однозначно было хорошо. Гажил ответил: — Покатаемся. Грей хотел что-то сказать, но лишь снова спрятал лицо в ладонях. Гажил буквально выволок его на улицу за руку, и там, на улице, Грей уже смог поглубже вдохнуть. Голова закружилась еще сильнее, он схватился за угол и его скрутило пополам. Выблевав остатки неперваренных закусок и алкоголя на асфальт, он застыл в таком положении еще на минуту, а потом сказал: — Я тебя облюю. Язык заплетался, губы дергались в желании улыбнуться, будто бы если он этого не сделает, то умрет. Картинка перед глазами — разноцветное месиво. Он ощущал себя таким счастливым, что никогда бы и не хотел трезветь. Теперь он понимал, о чем говорил Гажил. Гажил, однако, никак не прокомментировал угрозу и кивнул в сторону парковки. Сам шел Гажил еще более-менее ровно. Наверное. Грею трудно было судить, потому что самого шатало из стороны в сторону, а ноги заплетались. Кажется, это было раннее утро, город только просыпался. Или еще спал. У Грея не было ничего, на чем можно было посмотреть время. Он поморщился и посмотрел на свою правую руку, где были эйпл-часы. Да. Были. Сейчас их там не было. Грей только хмыкнул и пожал плечами. Невелика потеря, Леон новые купит. Почему-то, упоминание его имени не приносило ничего. Никаких чувств. Будто бы оно вовсе ничего для Грея не значило. Это было… Приятно. Приятно было думать о нем и не испытывать ни одного сраного чувства. Наверное, тогда бы Грей сразу стал свободнее, и думать ему было бы легче и, возможно, он даже смог бы сбежать от Леона и зажить своей нормальной жизнью. Без боли, без страха, без ненависти. Вдохнуть воздух полной грудью. Его размышления кончились, когда он с трудом залез на заднее сиденье, снова хватаясь за рот. Застыл так на мгновение или несколько и, убедившийся, что блевать ему нечем, он махнул Гажилу. Тот кивнул и нацепил на него шлем. Грей спросил: — А если мы разобьемся? Гажил застыл. Поджал губы, уставившийся на собственный шлем, который едва не блестел в рассветном солнце. Он моргнул и, пожав плечами, спросил: — А ты что, против? Грей не ответил. Просто потому что нет, он совсем не был против. Но озвучивать такие желания стыдно, да и вообще как-то некрасиво. Унизительно. Умереть может каждый, а ты вот попробуй выжить. Грей пытался. Хотя когда Гажил завел байк, искренне пожелал о том, чтобы они, все-таки, разбились. К его сожалению, несмотря на то, что Гажил все-таки один раз ушел в кювет, они не разбились. Он вцепился одной рукой в кожаную куртку на Гажиле, а другой уперся позади себя. Может, он слетит с него при очередном резком повороте — Грею как-то срать было. В его жизни уже не будет ничего более страшнее того, что он пережил. Пережил. Значит, все остальное точно переживет. Хотя он не был уверен, что должен был. Нью-Йорк смазывался в одно неясное месиво. Казалось, спокойным он был только в раннее-раннее утро. Когда на работу люди еще не пошли, а вечерники не закончились. Либо все заснули прямо на них. Людей было мало, если они вообще были. Грей молча смотрел на смазанные в один неясный цвет улицы и впервые ощущал себя... нормальным. Обычным. Его сердце ничего не тяготело, а разум, может быть, и был мутным, но вместе с этим — чист. Грею казалось, что никакая инфекция, никакие наркотики, отравлявшие его организм, не будут более пагубны, чем Леон. Он думал об этом, и нет, ничего не болело у него там, внутри. Теперь он окончательно понял, почему люди садятся на наркотики. Грей бы тоже подсел. Наверное. Они проехали мимо десятка старбаксов, библиотек и университетов, многоэтажек и магазинов, пока Грей не понял, куда они ехали. На Гамильтон бич. Там, где они проводили свои вечера, когда Грею было лет четырнадцать, когда он пил вишневую колу-лайм, сминая жестяные банки под подошквой кроссовок. Когда он мечтал об океане, а не о грустном рейве. Его сердце сжалось от воспоминаний, от такой сладко-болезненной ностальгии. И это было так чертовски странно. Он ничего не чувствовала, когда думал о Леоне, но его внутренности проходили через автоотжим в стиралке, когда он просто вспоминал о тех моментах. Алкоголь не обрубил в нем чувства. Он просто будто… очистил его от всего плохого. От вируса. Они проехали мимо милых улочек с частными одноэтажными домиками, миновали Гамильтон бич, и двинулись к парку. Там Гажил и остановился. Байк заглох и Гажил оперся на ногу, оглядываясь. Грей медленно повернулся к воде. Моргнул и буквально спрыгнул со своего места. Снял шлем и, отложив его на заднее сиденье, медленно поплеся к камням. Перебрался через ограждение и, едва не рухнув в воду, минуя тонкую перекладину, спрыгнул к обрисованным граффити камням. С воды дул холодный ветер, и Грей поежился, шмыгнул носом и аккуратно сел на камни, обняв колени руками, чтобы согреться. Он помнил это место. Даже пахло тут так же. Пахло беззаботностью, надеждами и планами. Тогда он еще не знал, во что превратится его жизнь. Тогда он еще думал, что будет всегда самым обычным подростком с нормальной, даже отчасти хорошей жизнью. Грей никогда не хотел для себя излишка. Мега-большой зарплаты, Мальдивов и парня-мечту. Да он и не сказать, что вообще хотел себе хоть кого-то рядом. Ему Нацу хватало — тот пиздел за троих. Грей всегда хотел себе обычную квартиру, уют и неплохую работу. Нормальную зарплату. Океан раз в год или около того. Заниматься любимым делом. Может, записаться к психологу. Или завести кота. Не больше и не меньше. А теперь вот он. Тот, кем он стал. С кучей денег, но зависимый, избитый, сломанный-переломанный. И вот, он в итоге пришел к этому. Сидит обдолбанный на острых неудобных грязных камнях, смотрит на воду и вспоминает то, что было всего два года назад с такой теплотой и болью, что, кажется, его снова тошнит. Как хорошо, что он все выблевал. Голова еще кружилась, его подташнивало и болела голова, но он просто сидел и пялился. И ощущал, что что-то жрет его изнутри. Сзади послышался шорох, мат, громкий звук от удара и минутой позже рядом с ним сел и Гажил, оперевшись локтями о свои колени. Грей спросил: — Как тебе Лос-Анджелес? Твоя мечта сбылась? Ему на самом деле хотелось бы знать, что хоть кто-то из них всех выиграл. Ему было необходимо знать, что не все люди озлобленные и несчастные. Гажил ответил не сразу. Взял паузу, потер ладони, будто пытался согреться, и сказал: — Я не знаю, — а потом добавил на тяжёлом выдохе: — я слабак. Грей уставился на него во все глаза, медленно моргнув. Он готов был услышать это буквально от кого угодно: от Леона, от своего отражения, да даже от Нацу, но не от Гажила, нет. Как человек, которой может спокойно ужиться с самой правдой, мог говорить, что он слаб? Грей сказал: — Нет. Вовсе нет. Это неправда. Гажил криво усмехнулся и откашлялся. Его зрачки все еще были огромными, но, видимо, он так часто обдолбывался, что подобное состояние стало для него нормальным. И тут для Грея все встало на свои места. Ах, вот почему. И как он сразу не догадался? Гажил сказал: — Это сложно объяснить. Я всю жизнь жил против всего. Против правил, против родителей, против закона. Мне никогда ничего не нравилось. Знаешь, почему? Потому что я не нравился сам себе. Мой отец был алкоголиком, а мать пахала на трех работах. Я был сам для себя. И то, что я воспитал из себя, то, что сделал, красивой картинкой не назовешь. Я слинял отсюда, потому что Нью-Йорк для меня был одним ночным кошмаром, где за каждым углом хранилось мое неприятное детское воспоминание. Я был обычным скучным травмированным взрослым, а я не хотел этого, нет. Как же так, я ведь такой крутой, я сплошной протест, и оказывается, я самый обычный? Гажил прервался на секунду. Поджал губы и нахмурился. Грей никогда не думал о нем... так. Он ни разу не слышал рассказов о его прошлом, о его семье. Он даже так ничего и не спросил о его девушке и о его новой жизни. До этого момента. Он был так поглощен своей собственной болью, своей драмой и Леоном, что и вовсе забыл о реальном мире. Что другие люди тоже чувствует. Гажил продолжил: — Там я познакомился с Леви. Ага. Пиздец. Это пиздец. Я-то думал, вот она, любовь всей моей жизни. Вот она. Все как в фильмах… Гажил снова прервался, и в этот раз, кажется, не собирался продолжать. Он выглядел напряженно и рассерженно. Только сейчас Грей увидел в его глазах цвет нестерпимой утраты. И он спросил сухими губами: — А она?.. — А она оказалось нормальной взрослой девушкой, хотящей нормальной здоровой жизни. Я слишком слабый кусок говна для такого, — он сделал паузу, потер лицо и сказал: — она бросила меня после моей третьей ломки. Я пробовал завязать, для нее же, сука, пытался, а она просто ушла! Я не виню ее. Это ее право. — И давно? — Полгода назад. Грей медленно моргнул, осознав, что Гажил пытался завязать с этим все их отношения. Он страдал полтора года, но не получил ничего. Вот так иногда в жизни и бывает. Ты можешь страдать, много стараться. Можешь падать, и снова вставать. Можешь разбить себе колени, но вставать. А в итоге твои старания не окупятся. Ни одна твоя сраная минута не будет отплаченной. Грей уставился на Гажила во все глаза, с чувством тупого страха и испуга. Будто бы Гажил открыл ему страшную тайну мира, когда, на самом деле, Грей должен был догадаться сам. Он мог стараться сколько душе угодно, но это не означало, что это действительно будет иметь смысл. Он медленно перевел взгляд на воду и сглотнул, сильнее обняв себя руками за ноги. Все, что он сейчас делал — бессмысленная трата времени и сил. Он закончит так же, как и Леон. Он останется с разбитым сердцем, он будет пытаться вставать, а потом снова будет падать. И потом подсядет на наркотики. Так плотно, что не сможет прожить без них и суток. Может, не так уж оно и плохо. Может, и есть в этом какой-то смысл? Не чувствовать этой хреновой пустоты хотя бы несколько часов, например. — Вот что я бы хотел тебе сказать, — продолжал говорить Гажил, немного пошерстив в карманах и достав пачку сигарет и зажигалку, закурив, — ты можешь стараться и пытаться для какого-то человека. Но это не значит, что все это окупится. Это как впахивать в каком-то бизнесе, а потом разориться. Понимаешь, это неприятно. Когда ты не окупаешься. Грей медленно моргнул, глядя на Гажила, а потом отвернулся и кивнул. В голове все еще было мутно, а тело казалось более легким, поэтому слова не принесли ту тяжесть, которую должны были. А оно должно было. Грей это знал. Возможно, по утру, когда все это пройдет, ему станет грустно, но сейчас — нет. Ничего. — И ты сейчас один? — Да, — Гажил кивнул, глубоко затягиваясь, даже не подавившись, — знаешь, не так уж это и грустно. По крайней мере, я свободен. Грей сделал паузу, прежде чем спросил: — Свободен ли? Уверен ли ты в этом? Гажил не ответил. Потому что нет, совсем не уверен. Нет и не было абсолютной свободы. Люди по своей сути очень зависимые существа. Им нужны правила, чтобы уберечь самих себя от смерти. Или же от хауса. Вопрос в правильном ограничении. Грей уже знал, что такое абсолютное ограничение. Его брали в плен по-разному, и на фоне Джорела конечно же клетка Леона казалось самой желанной и такой удобной. Что было самым ужасным: Грей сидел здесь и сейчас, обдолбанный и пьяный, и понятия не имел, хотел ли он на самом деле уйти от Леона. Не особо-то он и страдал, а деньги есть деньги. Он мог позволить себе все, и Леон никогда не отказывал ему. Грей спросил: — А как бы ты поступил на моем месте? Представь, у тебя есть все. Тебе дают все. Любые деньги. Насколько это плохо? Гажил внезапно хихикнул, а потом потер глаза. — Если ты задаешься этим вопросом, то, наверное, тебе нормально, не так ли? — Я не уверен, что это правильно. Может кому-то хорошо и с раком жить, только потом станет внезапно очень больно. А потом ты умираешь. Откуда я знаю, что сделает Леон, когда я ему надоем? — Слушай, ты ему не нужен. Успокойся. Сам подумай: он же психопат. Психопаты ничего не чувствуют. Другой вопрос в том, как все обратится, когда он решит от тебя избавиться. Помни, что все это — лишь иллюзия. Лучше расставить все точки сейчас, чтобы особо много не ждать от того, кто заведомо не заинтересован в тебе. Иногда даже люди, хотящие тебя больше жизни, отказываются от тебя взамен на шанс нормальной жизни. Никто не хочет рисковать нормальностью ради других людей. — Я хочу. Грей сказал это так тихо, что Гажил его даже не услышал. Или сделал вид, что не заметил. Грей не знал, к чему он придет и придет ли вообще. Пока он был с Леоном, у него были любые дороги, любые шансы и желания. Там, впереди, любой университет, любой город. Леон давал ему это все. Зачем? Грей помотал головой, будто бы пытаясь избавиться от зудящий мухи, и поднял уставший взгляд на воду. Камни под ним были холодными и твердыми, неприятно впивались в тощую задницу, Грею казалось, что у него даже кости болели. Раньше было по-другому. Два года назад он даже представить не мог, что одним утром окажется здесь в таком состоянии, с такими мыслями. Даже Гажил оказался обычным травмированным взрослым. Ничего необычного, никакой свободы. Розовые стекла в его глазах преломляли свет, но некоторые вещи не могли от него скрыться. Его силы не окупятся. Так что же ему теперь делать? Он не знал. Гажил медленно встал, отряхнув штаны и кивнул Грею в сторону байка. Грей кивнул ему и встал, потерев замлевшую задницу, потянув ноги и чуть нажав на спину. И развернулся вслед за Гажилом. Только когда переставлял ноги по тонкой перекладине, чтобы перебраться на дорогу, глянул через плечо на это место. Внезапно он осознал, что больше смотреть туда он не мог. Ничего, кроме боли, это место не приносило. Грей бы предпочел сюда больше не возвращаться. Никогда. Он забрался на байк, натянув шлем, уставившийся расширенными зрачками в чужую спину в кожный куртке. И в Гажиле тоже нет никакой силы. Ни в ком нет никакой силы. Тогда о ком постоянно говорят? На кого надо ровняться? В ком есть гребаная сила, у кого ее надо выкрасть? Грей не был уверен, что стоял ровно на земле хотя бы один чертов миг. Гажил рванул вперед, и Грей с трудом держал глаза открытыми. Несмотря на то, что ничего из алкоголя или наркотиков еще не прошло, его жутко клонили в сон. Правда, спать резко расхотелось, когда сзади них уцепилась машина. Грей повернулся и уставился во все глаза на машину полиции. Он услышал, как Гажил выругался и внезапно повысил скорость. Грей вцепился в него сильнее и, стараясь перекричать ветер, спросил, насколько хороша идея того, что он пытается сбежать от полиции. Гажил не ответил. А Грей прикинул шансы того, насколько будет безопасно спрыгнуть с байка. А если не безопасно — то каков процент того, что он умрет, а не останется инвалидом? Из машины попросили остановиться у обочины. Руки Грея, и без того холодные, оледенели до того состояния, когда пальцы вовсе не разгибались.***
Утро не задалось. Леон не поспал ни одной сраной минуты, снова и снова набирая номер Грея. Потом он проверил место его нахождения по чипу, встроенным в телефон (а вы думали). Незнакомая улица в другой стороне от его собственного дома. Едва не в другой части мира! Леон занервничал еще сильнее, позвонил своему помощнику и попросил туда сходить и выцепить этого придурка за шкирку, и неважно, что он там делал — хоть устраивал приют для бездомных животных. Он ждал пока ему отчитаются, бесцельно пялясь на улицу, слушая музыку, играющую с невыключенного телевизора. Потому ему сообщили, что там многоквартирный дом и узнать, где он именно довольно проблематично. Леон сбросил номер, закрыл лицом руками и нервно хихикнул. Сердце колотилось под языком, вены обещали с минуту на минуту взорваться. Его трясло и руки были холодными. Он не знал, что ему думать, и стоило ли ему думать хоть что-то в принципе! Язык заплетался, в голове будто на одной ноте орала маленькая истеричная девочка, сердце ходило ходуном от глотки к пяткам. Нет, может быть, Грей тот еще пиздюк, вредный, наглый, и вообще его бесит, но Леон не сможет себя простить, если с ним опять что-то случилось. Может, Леон и не был бы против, если бы они умерли примерно вот завтра, но Грей в любом случае не заслужил еще одного травмирующего опыта. Грей был сильным, по мнению Леона, да, бесспорно. Он пережил все измывательства у Джорела, даже вышел ну, почти нормальным. Не считая замкнутость и постоянных панических атак, но в целом — очень даже пригодный член общества! Грей держался, пусть на честном слове, но! А теперь от мыслей, что Грей снова угодил куда-то не туда, Леону хотелось орать вместе с этой маленькой истеричной девочкой в нем. С одной стороны был Грей, с другой — совещание. И нравоучения Локи, которые по-прежнему стояли у Леона вместе с непереваренной едой в глотке. Он пытался взвесить приоритетность, и с ужасом понимал, что с точки зрения логики, Грей ему, ну, немного так не выгоден. Не в плане денег. Со стороны нервов и затраченного времени. Леон разрывался между работой и Греем, и это с учетом того, что Грей, мягко говоря, не особо-то и ценил все его потуги. Если вообще замечал. В общем, к утру он ходил с нервной улыбочкой и пугал всем своим внешним видом. Он был похож то ли на экс-пациента психиатрической лечебницы (только чистого и невоняющего), то ли на маньяка, который точно готов был прирезать либо себя, либо других. А скорее всего сначала других, а потом себя. — Вот. Твой кофе. Да. Кофе, — Шеррия всунула ему в руку кофе и оглядел его внешний вид. — Из какой задницы ты достал свой костюм? Он выглядит… плохо, — она снова оглядела его и подняла взгляд на лицо. Лицо с нервно-бегающим взглядом по всему помещению, с плотно сжатыми челюстями. — Совещание через два часа. — Хорошо. Да. Хорошо. Шеррия моргнула, с истинным ужасом оглядывая его лицо. Леону, как обладателю тонкой бледной кожи, здоровый сон был нужен как воздух, и сейчас недостаток сна очень сильно был отображен в его синяках под глазами. — Ты что, не брился? Боже милостивый! Шеррия была в истинном ужасе, и Леон, впрочем, был с ней согласен. Потому и слова ей не сказал, когда она что-то взяла из своего номера, а потом затащила его в его собственный, закрыв в ванной. Леон все-таки побрился, хоть и ощущал острое желание перерезать себе бритвой вены, однако, сдержался. Хотя вариант был неплохой. Между Греем и работой выбрать смерть. Неплохой, но до смеха тупой. А Леон, если и собирался умирать, то уж явно не тупо. Потом Шеррия усадила его лицом к окну и старательно стала зарисовать ему синяки под глазами, за что Леон каждый раз был ей очень благодарен. Если на все важные мероприятии его гримировали визажисты, то в подобных случаях Шеррия была как лучик света в его бессонных ночах. А сейчас еще и невротических. — Хорошо, — кивнула она, кистью растушевывая корректор где-то над глазом, — что случилось? — Ничего. Ничего интересного, — он посмотрел наверх, когда Шеррия принялась тушевать что-то на нижнем веке. Шеррия закатила глаза и цокнула языком. Она сказала: — Тебе следует быть благодарным, что я ношу специально все эти штуки под цвет твоей кожи. Ты такой бледнющий, ужас. И, между прочим, это все охеренного качества, чтобы оно случайно не окислилось. — Я благодарен, — ответил Леон, глядя на потолок. Шеррия тяжело выдохнула и резко опустила руки. Подняла на него взгляд, упорно пялясь туда, где были его глаз. Леон моргнул и опустил взгляд к ней. — Что? — Мне важно знать, из-за чего ты нервничал. — Я не нервничал. — Ты порезался, когда брился, — Шеррия взяла его за подбородок, глядя на то, насколько хорошо она замазала порез. Чуть сощурилась, а потом кивнула сама себе. — Ты режешься только когда нервничаешь. Покачала головой и вязла пудру, чтобы закрепить все, что скрывало абсолютное безобразие на лице Леона. Леон пожал плечами и хмыкнул. Они молчали какое-то время, пока Шеррия шуровала кистью по его лицу. Потом попросила закрыть глаза и что-то еще брызнула. Кивнула и уложила все обратно в косметичку. Леон уставился в окно за ее плечом, поджав губы. Он сказал, сухим и грудным голосом: — Есть один человек. Важный мне человек, и… Шеррия подняла на него спокойный взгляд, медленно кивнув, показывая, что она слушает. Леон открыл рот, а потом внезапно закрыл его обратно. Покачал головой и резко выплюнул, вставая, будто разозлился сам на себя: — Блять, нет, я еще не настолько истосковался по чужому вниманию, чтобы рассказывать это дерьмо. Шеррия непонимающе моргнула, глядя в его спину, когда он отошел к столику, налил минералки и выпил стакан. Его плечи были напряжены, а в следующий миг, вместе с тяжелым выдохом, опустились. Шеррия аккуратно позвала его: — Леон? Бастия молчал. Секунду, две, три. Казалось, почти минуту молчал, пока сухо не спросил: — Что? Шеррия знала все эти штучки. Он пытался спрятать все свои чувства, все волнения, весь свой страх, чтобы не выть это своим голосом. Леон так долго был всего лишь каменной стеной, что теперь приходил в ужас от мысли, что другие люди могут случайно узнать, что ему знакомы другие чувства кроме раздражения и злости. Шеррия выпрямилась, отложив косметичку и подошла к нему чуть ближе, пялясь в его затылок. Она сказал: — Я знаю, — выдохнула и добавила: — Леон, я не дура и я знаю. Леон посмотрел на нее через плечо, кинув острый, ядовитый взгляд, будто просил заткнуться. Но Шеррия знала его слишком долго, чтобы действительно идти на поводу у его страха. — Я знаю, что у тебя есть какой-то дорогой человек. Я не знаю, кто он тебе: ребенок, любовница или жена. Я знаю, что с ним случилось что-то, из-за чего ты пропал на несколько месяцев. Из-за этого человека ты похудел и снова подсел на антидепрессанты и обезболивающее. Я в курсе, Леон. — Замолчи — выплюнул Леон, щурясь. Но Шеррия не дура. Леон говорил таким голосом, будто умолял. Это не было злостью. Это было просто попыткой защититься. Шеррия понимающе улыбнулась. Она сказала: — Ты можешь бежать от правды, но в чем смысл, если ты боишься не правды. Чего? Молчанием понимания не добьешься. Если что-то и идет не так, то, что ж, значит, что-то идет не так. Кто-то что-то неправильно делает. Иногда нужно просто поменять тактику. А еще, — она сложила руки на груди, поведя плечом и, прикрыв глаза, сказала: — иногда лучшее, что ты можешь сделать — отойти. Иногда этого хватает. Леон не ответил. Отвернулся, допил минералку, схватил оставшийся стаканчик кофе и пошел к выходу. Остановился у него, открыв дверь и повернулся к Шеррии, вскинув бровь, спросив: — Ты идешь? Мы можем опоздать. Шеррия посмотрела на него, как на несмышленого ребенка. Она кивнула и криво усмехнулась, взяв свою сумку. Под цокот ее каблуков раздался звук ее голоса: — Играя в прятки, потом не удивляйся, что твой оппонент давно ушел. Потому что ему надоело ждать. Люди это делают, Леон. Уходят, когда становится слишком скучно. Даже самые яркие страсти надоедают, когда происходят со дня на день. Она пожала плечами и прошла вперед, когда Леон пропустил ее. Леон плотно сжал губы в одну сплошную линию, кинул напряженный взгляд в ее спину и, ничего не сказав, закрыл дверь и пошел за ней. Он снова набрал Грея, но — ничего. Он мог уйти сам. Или его снова забрали насильно. Это не игра в прятки. Это игра в сапера. Поэтому Леон и не двигался. Боялся, что его подорвут. И ему оставалось только в замиранием сердца смотреть, как Грей, по этому полю, усеянному снарядами и трупами играет в классики. И не мог ничего с этим сделать. Локи встретил его у офисного, высокого здания. Пряча синяки и ошалелый, возможно, еще пьяный взгляд под очками, он помахал ему и улыбнулся. Шеррия сказала: — От тебя за километр воняет мятой. Ты что, опять бухал всю ночь? — Нет. Да. Бухал, — он кивнул и кое-как улыбнулся. Выглядел тот плохо, хотя Леон догадывался, что тот даже мертвым сможет нормально вести переговоры. Сейчас Леон с немым ужасом ощутил, что единственный балласт здесь он. Он со всеми этими своими человеческими чувствами, со своими нервами и со страхом. Однако Локи сделал вид, что вчерашнего диалога не было (возможно, он просто забыл) и, хлопнув Леона по плечу, мягко толкнул в здание, что-то без продуху жужжа на ухо. Леон шел вперед с отсутствующим взглядом и, наконец, понял, кого он все-таки ненавидел больше. Себя. — Ты что, рычишь? — Локи наклонился ближе, и Леон словил себя на том, что через один выдох был хриплым. Он только сказал: — Ты не мог бы отойти? Ты заставляешь меня чувствовать себя некомфортно от твоего лица в десяти сантиметрах от моего. Локи обиженно фыркнул и демонстративно обошел его, идя возле Шеррии и что-то начиная ей говорить. По лицу Шеррия Леон понял, что она была рада компании Локи ничуть не больше, чем сам Леон. Совещание шло, естественно, как всегда. Медленно и скучно. Навыки Локи, славам Богам, никуда не пропадали, даже когда он был все еще пьяным, активно продвигая какую-то там рекламную кампанию, о которой Лейла слушал едва не открыв рот. Лейла. Так сильно похожая на Люси, что иной раз, моргая, Леон видел там саму Люси. Фантастчиеская схожесть. Он хмыкнул, наивно проверяя свой телефон, чтобы убедиться, что Грей ему не перезвонил. Шеррия шикнула на него и ударила каблуком по щиколотке. Леон поморщился и одернул руку. Через полчаса было решено сделать перерыв, и Леон потянулся к своему телефону, что, вообще-то, было крайне тупо. Если Грей был в одном месте, а телефон — в другом, то как он, мать его, вообще мог позвонить? Но Леон уже ожидал худшего, и все ждал, что кто-то отправит ему очередное шантажирующее письмо, или видео-материл. Или еще что-то. Ничего. А если Грея похитили просто так? Какой-то маньяк. Это еще хуже. Леону было плохо от всех мыслей. Они раздражили его, бесили, нервировали, пугали. Он поднял взгляд вверх, смотря как Локи что-то объясняет своему экономисту. Все еще выглядя так, будто он на подиуме. Леон закатил глаза и устало сказал Шеррии: — Когда ему уже скажут, что жизнь — не фотосессия, и не надо выглядеть каждую секунду так, будто ты собираешься трахнуть Афродиту? Шерри слабо усмехнулась, подняв взгляд на Локи, отвлекаясь от своего телефона. Леон покачал головой и резко встал, пояснив Шеррии: — Пойду покурю. Он вышел из зала и прошелся вперед, надеясь найти место, где будет открыто окно. Из-за бессонный ночи, нервов, страха и других неприятных чувств, у него жутко болела голова, и из-за этого становилось душно, дышать было нечем. Он бесцельно прошатался по этажу, осознав, что нигде ничего не было, но нашел место под кондиционером, став недалеко от него, он угрюмо уставился в окно. Если повезет, то к вечеру разберутся, и он… Сможет поехать домой. И черт знает, что он будет делать, но предпринимая хоть какие-то действия по поиску Грея он будет чуть меньше себя винить. Наверное, это должно было помочь. Наверное, так. — Вас что-то волнует? За спиной раздался чей-то грузный, хриплый, как будто от бесконечного курения, голос, и Леон посмотрел через плечо, глядя на Джуда. Леон нахмурился, и потом лишь заторможено кивнул, отворачиваясь. Он должен был быть вежливым. Он старался, но из-за головной боли ему даже говорить было больно. Таблетница осталась в дипломате в зале. Мужчина тяжело выдохнул и подошел ближе, выравниваясь. Он сказал: — Давно не видел, чтобы люди, подобные вам, так волновались. — Подобные мне? — уточнил Леон тихим, севшим голосом. Сил не было. Хотелось лечь, закрыть голову руками и попытаться хотя бы подремать. — Я знал вашего отца. И я наслышан о вас. Похвально. Такая работа, которую вы ведете, ваша политика, принципи, положение в обществе — похвально. Оставить все, вплоть до семейной жизни, за спиной. Леон молча смотрел на улицу. — Это сложно. Знаете, чередовать семью и работу. Выматывает. Леон промолчал про то, что его дочь находится в другом штате, а жена — всегда под рукой. Что он не знает, что это — когда твоя семья шатается по разным местам, а когда ты находишь для нее время, она лишь морщит нос, потому что ты ведешь себя не так, неправильно, она себе что-то другое уже надумала. Он промолчал, плотно сжав губы. Леона жрали сомнения. Он без обезвожен. — Так что вас тревожит? Если это не секрет, разумеется. Просто интересно, волнует ли людей, подобных вам, что-то вне работы. Люди, которым чуждо все человеческое. Леон сглотнул и прикрыл глаза, нервно улыбнувшись. Ебаные мифы. Он чувствовал. Он все прекрасно чувствовал, может, не так, может, извращенно, в конце концов, его привязанность была больной и нездоровой, но она была. И это чувство было сильнее любого другого, «человеческого». Леон открыл глаза и сказал: — У меня есть племянник. Он не отвечает. Его телефон в другом месте. Я не знаю, где он со вчерашнего вечера. Это убивает меня. — У вас есть племянник? — искренне удивился Джуд, а потом, заметив выражение лица Леона, лишь кивнул. И сказал: — Езжайте обратно. — Что? — удивился Леон, вскинув брови, переводя взгляд на Джуда. А потом покачал головой и сказал: — Нет, работа есть работа, и... Он прервался, когда Джуд рассмеялся и похлопал его по спине. Леона выбесил этот жест, но он ничего не сказал, лишь продолжил стеклянным взглядом пялиться на Джуда. Он сказал: — Работа имеет свойства восстанавливаться. А человеческие жизни нет. Вы можете воскресить империю, но никогда — человека. Леон моргнул, и по спине снова пробежал противный холодок от мысли, что с Греем в самом деле что-то случилось. А он, черт возами, этого не заслужил. Кто угодно заслужил, и Леон в том числе, но не Грей. Джуд продолжил: — У вас же есть здесь проверенное лицо? Оставьте его здесь, а сами езжайте. Оформите доверенность у моего нотариуса, это дело пяти минут, и летите первым рейсом. Внезапно, его лицо сделалось серьезным. И он сказал ледяным тоном: — Я знаю, что значит иметь неуправляемого подростка на своих плечах. Никакая ответственность за собственную работу, за компании и АО, не может сравниться с ответственностью за жизнь важного тебе человека. Леон отвел взгляд, медленно моргнув. Выбрать. Грей и работа. На хер выбор. Леон взрослый мужчина, пора бы и в самом деле научиться просто правильно расставлять приоритеты. Леон кивнул и быстро ушел, выцепив с чужого лица усмешку. Через полчаса он уже улетал самым обычным самолетом назад, выпив таблетку дарвона, и снова и снова проверяя телефон. Шеррия ничего не сказала, только кивнула, будто все прекрасно понимала. Локи промолчал, но хоть не начал его снова матом крыть прилюдно — и на том спасибо. Леон уставился в иллюминатор. Под кожей гуляло неприятное чувство, будто бегающие муравьи. Он покачал головой и попытался расслабиться, но с каждой минутой его нервозность только увеличивалась. На плечах лежала неприятная тяжесть, а голову распирало внешним давлением. Иногда он и вправду хотел смерти Грея, если это бы означало, что Леон больше не будет ощущать это. Но все это не означало, что Леон не ощутит нечто хуже. Он откинулся на кресле и уставился в потолок, прикрыв глаза. Никакие таблетки тебе не помогут, когда ты — просто человек. И неважно, какие слухи гуляют около твоей человечности. Или отсутствия человечности.If happy times are too few and far between Если счастливых времен слишком мало, и они остались далеко, It's a pity, dear, we can't erase the things we've seen То очень жаль, дорогой, ведь мы не сможем стереть то, что видели. So disappear, vanish if you wish Так исчезай, пропадай, если ты этого хочешь, Just go before you're swallowed up by bitterness Просто уходи, пока тебя не поглотила горечь.
"The Truth" Roisin Murphy feat. J-Live