The Power of Love

      Леон был вне себя от злобы. Какого, блять, хера. Что ему сделать для Грея? Нужно ли делать что-то в принципе? Он запутался, ничего не понимал, и уже не был уверен, что хотел понимать. Попросив приготовить что-нибудь легкое и отнести к нему в комнату, он закрылся в кабинете. Влил в себя пол бутылки кислящего апероля, с трудом не полез в свою аптечку и хмуро уставился в окно.       Сжал челюсти так плотно, что ему казалось, будто бы у него зубы с секунды на секунду раскрошатся, но нет, ничего.       Грей встрял в очередную задницу, Леон его вытащил, и вот, даже ни одного спасибо! Никакой благодарности!       Отдаленно Леон понимал, что в каком-то смысле не имел права претендовать на благодарность от Грея. Не после всего. Но в таком случае он готов принять то, что Грей его уже не хочет, он ему не интересен. Он готов принять то, что он захочет уйти, но он не уходит. И в этом вся гребаная проблема. В неопределенности. В подвешенном состоянии.       Леон не знает, злодей он для Грея или герой. Или вообще отсутствие. Последний вариант проливал свет на многие вопросы, но все равно казался каким-то маловероятным. Будто бы Грею не могло быть на него все равно по умолчанию.       Стал бы он злиться на то, что Леон не хочет с ним ехать отдыхать? Откровенно говоря, Леону от одной мысли о совместном, долговременном времяпровождении становилось неловко. Картинка не клеилась и не представлялась.       Через полчаса ему позвонила Шеррия, рассказывая о ситуации и говоря, что, в общем, все идет неплохо. Потом позвонил Локи. Сказал, что он его заебал, на что Леон лишь тяжело выдохнул. Он и сам себя заебал, чего уж тут. Об усталости окружающих даже думать не хотелось.       Вряд ли они хотят сказать ему спасибо.       Он немного поработал за своим ноутбуком, перекидываясь с Шеррией сообщениями, чтобы немного контролировать ситуацию. А потом телефон Грея, который Леон оставил во внутреннем кармане своего пиджака по забытью, зазвонил.       Он достал его, глядя на имя вызывавшего. Усмехнулся и, откинувшись на кресле, поднял трубку, сказав:       — Привет, принцесса, хочешь узнать о состоянии твоего дружка? Он чудесно.       В ответ — тишина. Даже не тяжелый вдох.       Тяжелый выдох — это всегда немое «как же ты надоел». А в случае Люси это напряжение и злоба.       — Да ладно, не нервничай, совещание с твоим отцом идет очень гладко, так что мне нет нуж…       — Что тебе надо, Леон?       — Сейчас ничего, — пожал плечами он, хотя и знал, что она этого не видит.       — Нет, серьезно. Почему ты решил ко мне прицепиться? Ты же раньше и имени бы моего не вспомнил.       — Неправда, — почти обиженно сказал Леон, повернувшись на кресле к окну, глядя на темнеющий в дали лес. Солнечные лучи бликами падали на пруд во дворе. Безвкусный тупой пруд. — Тебя я заметил.       — Ох, и с чего такая честь?       — Рыбак рыбака. Издалека вижу людей, которые задницу себе долларами подтирают.       — И что мне теперь изволишь обосраться?       Леон цокнул языком.       — Ну и словечки, милочка. Ты же из такой семьи, а позволяешь так себе выражаться.       — Я не из такой семьи. Сейчас я Люси. Просто Люси.       — Никогда не думала о том, как круто может измениться твоя жизнь, когда все узнают? Твой блог в инстаграме сразу словит миллионов десять подписчиков. Сможешь зарабатывать уже только на нем. Знаешь ли, Кайли Дженнер тоже с этого начинала.       Теперь цокнула языком Люси. Леону показалось, что он, даже не видя ее, слышал, как закатились ее глаза.       — Мне это неинтересно.       — А если это интересно мне?       — Мой отец тебя пристрелит.       — Зато я умру со спокойной душой, зная, что твой блог вырос, — хмыкнул Леон, немного щурясь, будто пытался что-то разглядеть во дворе. Будто бы он еще не выучил этот вид настолько, что с закрытыми глазами мог его нарисовать.       — Да пошел ты.       И бросила трубку. Он усмехнулся, отложив телефон, прижавшись пальцем к виску, будто бы у него разболелась голова. Наверное, поэтому она сразу отпечаталась у него в голове. Она выглядела так. Дорого. Будто бы чего-то стоила.       Она и в самом деле стоила.       В ней сквозила уверенность и нелюбовь размениваться на мелочи. Нежелание трепаться по пустякам. Стойкость. Сила.       То, что когда-то было в Грее, но теперь — нет. Вспомнить бы сейчас все свои сраные цели и понадеяться, что они окупились. Нет, Господи, конечно же нет. Он не получил удовлетворения, зато умудрился привязаться к человеку, который мало вообще теперь напоминал того, за кем пришел Леон.       Какие-то тупые детские обиды, зажатость, грубость, отчуждение, куча ожиданий.       Леон знает все об обидах и ожиданиях, и он может заверить, что Грей в этом — отвратителен.       Он потер глаза и понял, что совсем не хочет об этом думать. Он и так думал об этом каждую свою сраную секунду. Он заслуживает отдых.       Которого, конечно, у него не было.       Он попытался хотя бы расслабиться за работой. Это было забавно. Все эти отношения так его выматывали, что даже работа казалась отдыхом. Нет, в каком-то смысле так было всегда, потому что Леон, все-таки, любил свою работу, любил забитый график и занятость, любил понимать, что он вроде ничего не делает зря, но он все равно уставал от нее. Но не теперь.       Не теперь, когда ему было с чем сравнивать.       Когда совсем стемнело, и Шеррия сказала, что они со всем разобрались, и едут домой, в кабинет заглянул Грей. Он оперся плечом о косяк, сложив руки на груди, и кинул на Леона сухой, безразличный взгляд.       Леон моргнул, прежде чем посмотреть на него в ответ.       Он переоделся, отмылся и уже выглядел лучше.       — Что? — спросил Леон, будто бы в самом деле не понимал.       — Я думал, ты проведешь день со мной. Ну, знаешь, мне было плохо, и мне бы не помешало чье-то присутствие рядом.       — А ты мог заранее мне об этом сказать? Когда я уходил, ты смотрел на меня так, будто ненавидел. Не располагал этот взгляд к тому, чтобы я остался, ты уж извини.       — С каких пор ты научился читать по глазам?       — С тех пор, как ты не разговариваешь со мной, Грей.       Это вышло почти обвинением.       Наверное, даже не так.       Это было обвинением. И Леон даже ощутил себя как-то неправильно. Он не должен обвинять Грея. Он ни в чем не виноват. У него никогда не было выбора, ни одного гребаного шанса. Леон сам виноват, что тот теперь… такой. И разбираться должен по большей степени сейчас сам.       Но Грей внезапно спросил:       — Может, ты хочешь ужинать? Я не видел, чтобы ты обедал.       Леон попятился, будто бы испугался, а потом заторможено кивнул.       Грей сказал:       — Ну так пойдем?       Леону стало не по себе. Ему все еще было странно, что они с Греем могут проводить время вместе. Это было неловко, неправильно. Им даже не о чем разговаривать. И никогда ведь не было. Просто теперь они будто обнажены друг перед другом, и это странно. Это сухо. Неинтересно. И чертовски, блять, неловко. Ты не знаешь, куда тебе деть свои руки, куда деть самого себя. Ты даже не знаешь, что тебе сказать.       Они едят прямо на кухне, потому что столовая холодная, пустая и там этот «ужасный, длинный стол, Господи, он же неудобный».       И Леон спрашивает, даже не успев сесть за стул, лишь бы занять чем-то пространство между ними, лишь бы хотя бы сделать вид, что все в порядке:       — Как ты себя чувствуешь?       Грей тяжело выдыхает и отпивает воду прямо из графина. У них тут стандартный набор на ужин — паста карбонара и по бокалу вина. Свое вино Грей брезгливо от себя отдаляет, едва не морщась. Он сказал:       — Не знаю. Странно. Грустно… почему-то.       — Тебе разве не всегда грустно? — удивленно спросил Леон, лениво наматывая пасту на вилку. На самом деле он только сейчас понял, какой отчаянностью пропахла эта фраза. Грею всегда грустно. И это ненормально.       — Всегда, — кивнул Грей, пялясь на свою тарелку, тыкая ее вилкой. — Сейчас по-другому. Будто бы что-то неправильно. Не так. Будто… знаешь, что-то такое ты ощущаешь, когда смотришь на то, как какой-то твой близкий человек, человек, который тебе нравится, страдает, — он выдохнул, а потом, будто опомнился, сказал: — а, прости, тебе же такое незнакомо.       Леон недовольно нахмурился, едва не подавившись пастой, которую все-таки запихнул себе в глотку. Грей посмотрел на него скучающим взглядом, вздернув бровь.       — Знаю. Все я знаю.       — Откуда? Ты психопат.       — И что?       — Вы ничего не чувствуете, — наматывая пасту на вилку, поднимая ее и снова опуская, сказал Грей.       — Брехня.       Грей криво усмехнулся. Зато диалог клеился! Подумаешь, Леона опять грязью поливают, зато им есть о чем поговорить! Леон бы как-то смог прожить и без диалогов о его психическим состоянии.       — И что ты знаешь? Чувство удовольствия, когда люди страдают?       — Неправда, — едва не оскалился Леон, и занял свой рот пережёвыванием куска вяленого мяса. Пересоленного почему-то. Но сегодня у него нет сил ругаться со своим персоналом. Он вообще ругаться больше не хочет. — Я волновался, если тебе интересно.       Грей уставился на него как на умалишенного, едва палец у виска не покрутил. Смотрел на него так, как в тот вечер смотрел Локи. Как будто не верил ни одному его сраному слову.       — С какой стати?       — С той самой, из-за которой ты игнорировал все мои звонки, — Леон со злобой кинул телефон Грея в его руки. Тот, слава Богу, поймал, иначе бы экран явно бы пришел в негодность после такого броска.       Грей вскинул бровь, кинув на Леона небрежный взгляд, и опустил его на телефон. Что-то нажал и удивленно, даже немного по-смешному округлил глаза, глядя на количество пропущенных. Он едва не взвизгнул:       — Двести пять?!       И уставился ошалелым взглядом на Леона.       На Леона, который был похож на забито в угол зверя. Леона с напряженными плечами и плотно-сжатыми губами.       Грей пролистал что-то и покачал головой, будто бы до сих пор не верил. На звонок Люси, наверное, не обратил внимания, либо на фоне всех пропущенных оно как-то само собой потерялось.       — Зачем? — он удивленно проморгался, подняв взгляд на Леона.       — Потому что волновался, — повторил Леон, всадив вилку в свою пасту, агрессивно елозя ей по дну тарелки, будто хотел ее раскрошить к хреновой матери.       — С чего?       — С того, что ты уже один раз не поднял телефон, а потом тебя откачивала половина Нью-Йорка.       — Это ты не поднял, — сухо бросил Грей сквозь зубы. — Это тебе звонили. Звонили, когда меня пришпорили наручниками к холодному полу. Звонили, а ты не поднял. Потому что тебе было насрать.       — Заткнись, блять, Грей, просто заткнись! — рявкнул Леон, откинув вилку и потерев лицо руками. Он глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Он не хотел об этом думать. Не хотел вспоминать. Это единственное рабочее решение проблемы. Не вспоминать. — Знаешь, думай что хочешь, мне все равно, — кинул он сухим голосом прежде чем встать и уйти.       Грей ничего ему не сказал, проводя его взглядом. Потом вдохнул, взял свой бокал вина и выпил залпом. И допил за Леоном, усевшись на край стола, хмуро глядя в экран своего телефона.       Закусил губу и снова поднял взгляд на дверной проход, за которым скрылся Леон.       Грей знал только одно. Что он ничего, нахрен, не знал.              Леон попытался чем-то себя занять. Работой. Не вышло. Голова гудела, раскалывалась, так что он выпил еще одну таблетку викодина и, сдавшись, пошел мыться. Это впервые за долгое время, когда он остался ночевать в этом доме. Проскользнула идея переночевать в любой другой комнате, но он упорно шел в их комнату. Якобы их.       Он хотел диалога, хоть и столкнувшись с этим понял, что не имел ни одного слова, которое мог бы сказать Грею, чтобы его поняли.       Прошло уже два часа с их попытки поговорить. Он зашел в комнату, засунув руки в карман, кинув быстрый взгляд на Грея, валяющегося на кровати и что-то печатавшего на ноутбуке. Тот не посмотрел на него в ответ, как будто ничего и вовсе не было.       Возможно, для Грея и вправду ничего не было, а Леону казалось, что он только что показал ему свое сердце. Показал свою человечность, и теперь не знал, был ли он рад тому, что Грей даже не обратил на это внимание.       В конце концов, можно сделать вид, будто бы совсем ничего не было.       Он принял душ, побрился и уставился на свое отражение. Изменений в лучшую сторону там не нашлось, поэтому, выдохнув, он вернулся обратно в комнату. Мокрые волосы падали на глаза и он раздраженно рукой зачесал их все назад.       Едва он успел вернуться, как Грей спросил:       — Браун. Как он умер?       Леон застыл, уставившись взглядом в пол. Глубоко вдохнул, закрыл дверь и сказал:       — Я его убил.       Грей кивнул и, закрыв крышку ноутбука, сел по-турецки, повернувшись к Леону, пристально оглядывая его. Он сказал, глядя на его пресс:       — Твои акции после этого выросли?       — Да. На шесть процентов.       — Столько стоит человеческая жизнь? Шесть процентов? — спросил Грей, подняв взгляд на его лицо, медленно моргая.       — Не всякая жизнь, — покачал головой Леон, пройдя вперед, садясь к нему спиной, потерев переносицу.       — У каждой жизни своя цена?       — Мг.       — И что, любая жизнь имеет цену?       — Да. К сожалению, да.       Грей выдохнул и отложил ноутбук. Он встал, стянув с себя пуловер и сел к Леону, облокотившись своей спиной о его. Откинул голову, упираясь макушкой о его плечо. Прикрыл глаза, глубоко вдыхая. Когда-то от Леона пахло елью. Теперь от него не пахнет ничем. Будто запах что-то вытравило.       Грей принюхался к своим запястьям. Он тоже уже не пахнет никаким кофе. Это последствие стресса, перенапряжения и большого количества химии в таблетках. О причинах отсутствия запаха у Леона Грею оставалось догадываться.       — Чего ты хочешь, Грей?       Грей моргнул, глядя на потолок. Кожа Леона после душа была мокрой и адски холодной. Ледяной. Грею только оставалось удивляться тому, что тот не продрог, не дрожал, кажется, чувствовал себя очень даже комфортно.       — А ты? Почему ты волновался?       Леон уставился вперед, на зеркало, встроенное в шкаф. Он видел только черные растрепанные волосы за своим плечом. И себя. Уставшего и вымотанного. Он даже не уверен, что сможет сегодня заснуть. Он так хочет выспаться. Хоть один гребаный раз.       — Потому что боялся, что с тобой что-то случилось.       — В прошлый раз ты дал этому случиться. Почему?       — Ты не захочешь слышать ответ.       — Не захочу, — согласился Грей. — Но я не вижу другого способа узнать.       Леон потер виски, тяжело выдохнул. Грей оказался теплым, хоть и костлявым до ужаса. Он все еще не привык к такому его телу. Диетолог составил ему правильное питание для набора веса, но тот ел меньше половины. Леон знал, что он просто физически не мог запихнуть в себя больше, потому что едва ли он не хотел вернуться в форму. Наверняка, у того нет аппетита из-за стресса и нервотрепки, вот и жрать не может.       — Ты ведь знаешь, что мои цели с самого начала… не были благими, — смотря на свои руки, начал Леона. Ощущая себя как на виселице, он продолжил: — Все те, кто был до тебя… У этого всегда был один мотив. Я хотел делать людям больно, но не так, как это возможно, когда все законно. Тогда у вас есть рамки, границы дозволенного. Как игра в БДСМ со стоп-словом. Рано или поздно человек может уйти. Мне была интересна реакция человека на невозможность уйти. Подаваться прессингу каждый божий день. С тобой все не так пошло с самого начала…       Он тяжело выдохнул и резко встал, из-за чего Грей чуть не повалился на спину, но вовремя оперся на руки, кинув быстрый взгляд на Леона. Тот встал, отошел к окну, открыв его, и глубоко вдыхая. Леон был бледный, с россыпью родинок по телу, гибким и пластичным, как хлыст, телом. Подтянутый и рельефный, издалека он был похож на мраморную статую. Такой же неподвижный и холодный. С мертвым лицом с навечно вылепленной там эмоцией.       — Меня это раздражало жутко. Сам на себя злился. А потом письмо от Джорела. И я подумал: «хм, ну, не могу я, пускай займутся они». Да, я оставил тебя осознано, — сказал Леон, не глядя на Грея. Холодный воздух неприятно обжигал мокрую кожу, но это немного его отрезвляло и прогоняло сонливость.       Он смотрел во двор. Куда угодно, лишь бы не на Грея. Не видеть его эмоций. Не хотеть принимать, что у него есть эмоции.       — Я хотел, чтобы тебе сделали больно. А потом прийти, спасти тебя, создать такую зависимость, от которой ты не сможешь избавиться самостоятельно. Я хотел, чтобы тебе сделали больно только по одной причине. Чтобы потом я сделал тебе еще больнее.       Он выдохнул и все-таки посмотрел на лицо Грея. И его эмоция напугала его даже больше разочарования. Больше страха.       У Грея на лице не было вообще ни одной сраной эмоции. Будто бы ему было насрать. Будто бы он все это знал. А даже если и не знал, то не ожидал ничего другого.       Леон кивнул сам себе и поспешил снова посмотреть во двор, сложив руки на груди, ощущая, что вся кожа покрылась мурашками. Он продолжил:       — Я… забыл, что должен контролировать ситуацию. Меня друг позвал отдохнуть. И я… забыл о тебе. А потом, когда вспомнил… было слишком поздно. Я не хотел доводить до такого. Слушай, я, может, и психопат, садист и все такое, но этого я тебе точно не желал, — он закрыл окно резко. Хлопок отдался эхом от стен и, кажется, так и повис в воздухе. — А потом одним утром, когда ты был в больнице, когда умирал, я понял, что не хочу тебя терять. Просто не хочу. Почему? Я не знаю. Это сложно объяснить. До какого-то времени ты был единственным человеком, который… был человеком. Наверное, это мне в тебе и нравилось. Что ты… смотрел на многие вещи по-человечески, даже относился ко мне так же. А теперь…       — А теперь я это ты, — пожал плечами Грей, смотря на свои ногти. — Я не обижаюсь, что я теперь тебе неинтересен. Просто, видимо, ты пока что не хочешь трахнуть сам себя.       Леон посмотрел на него. На нос неприятно капала ледяная вода с волос. И Грей сказал:       — Ты так простудишься.       Как будто его это волновало. Как будто он думал об этом на самом деле.       — А ты, Грей? Что ты хочешь от меня?       — Но ты так и не ответил на мой вопрос, — вскинув брови, сказал Грей, оперевшись подбородок о свой кулак. — Чего теперь хочешь ты?       Леон уставился на него впритык, будто бы хотел, чтобы Грей сам дал ответ на этот вопрос. Выдвинул свои догадки, варианты ответов, а Леон бы выбрал самый подходящий. Но ничего не было. Грей молчал, а Леон не знал, что сказать. Ни одного слова.       Он посмотрел на потолок. Он никогда не думал об этой стороне вопроса. Поэтому он сказал, тяжело выдыхая, снова смотря на Грея:       — Ничего, — он покачал головой и на секунду ему показалось, что Грей посмотрел на него с недоумением. — Прости, но в сущности мне сейчас все равно. Мне нечего от тебя взять. Именно потому что ты — теперь я. А я пуст. Мне нечего предложить, нечего показать. Во мне ни красоты, ни силы, ни внутреннего мира. Я пуст. Я как распечатка пейзажа.       Грей быстро заморгал, а потом отвел взгляд и с каким-то ужасом уставился на пол. Все в нем неприятно сжалось, и он поджал губы. Леон не понял этой реакции. Будто бы Грей расстроился тому, что Леон больше не хочет его изводить. Не хочет перешивать, расшивать и лепить заново. Будто бы для него любая эмоция Леона, любое его действие — даже самое омерзительное — было лучше отсутствия.       Отсутствия, коим всегда был Леон.       И Грей спросил побледневшими губами, удивленно смотря на Леона:       — Но ты же любишь меня?       Леон моргнул. Моргнул раз. Два. Три. Будто бы мозг отключился. Будто бы планету Земля отключили от питания и все померкло. Так себя ощущал Леон Бастия после этого вопроса.       Но не было смысла бежать от диалога. Не сейчас.       Поэтому он сказал абсолютно честно:       — Нет, не люблю. Психопаты не умеют любить.       Грей раскрыл рот, удивленно вскинув брови, едва воздухом не подавившийся.       И он спросил, осоловело глядя, хватая воздух, как рыбешка на суше:       — Почему ты тогда волновался? Если тебе все равно, если тебе нечего от меня взять, то почему ты волновался? Почему хотел меня вернуть? Почему пришел? Если тебе так все равно, то почему ты все еще здесь? Почему не уйдешь?       Леон склонил голову на бок и улыбнулся. Покачал головой, смотря на Грея так снисходительно, как отец на своего ребенка. Этот взгляд что-то неприятно резанул внутри. Будто за ним скрывалось что-то. Будто это было вранье, неправда, а Леон снова лгал.       Леон прошел вперед и сел перед кроватью на корточки, заглядывая в глаза. Грей проследил за тем, как капля воды очертила острые скулы, скатилась по подбородку вниз, на кадык, и упала в ключичную ямку. А потом Леон начал говорить, и его голос ломал все возможные и невозможные пространства. Леон сказал:       — Потому что я ответствен за тебя. Потому что твоя жизнь — моя забота. Потому что у меня есть к тебе чувства, они всегда были. Потому что, Грей, в самом-самом начале, когда ты еще пытался перегрызть прутья клетки, пока ты ломал свой клюв и крылья, Грей, ты ведь проводил меня сквозь тьму, — он протянул свою руку, взяв ладонь Грея в свою. Грей испуганно посмотрел на Леона, и тот продолжил, срываясь на отчаянный, глухой шепот: — но ты отставил меня там одного. А теперь внимательно посмотри на то, что ты сделал со мной.       Грей сглотнул и попытался вырвать руку из ладони Леона, но он не отпускала. Держал крепко и сильно, обжигая холодом. Грей отвел взгляд и проморгался. Он сказал:       — Ты не можешь меня обвинять.       — Я не обвиняю. Я никого никогда не обвинял. Я не злюсь на тебя. Не имею права. Ты прошел через ад из-за меня. Впал в кому, прошел реабилитацию, до сих пор восстанавливаешься. Я не могу злиться на тебя за то, что ты решил отомстить мне.       — Я вовсе не хотел тебе мстить, — удивленно приподняв брови, кинув быстрый взгляд на Леона, сказал Грей уже не предпринимая попытки вырвать руку из ладони Леона. В конце концов, если Леон что-то держит, то вырваться из его хватки можно только отрезав ему кисти рук. И никак иначе.       — Да что ты? — вскинув одну бровь, уточнил Леон. — Поэтому молчишь? Не говоришь со мной? Я ведь делал все, чтобы помочь тебе после больницы… хотел вернуть тебя к нормальной жизни, дать тебе любые шансы и возможности, но ты внезапно решил, что нет, не надо со мной говорить, не надо показывать, чего ты хочешь и как мне лучше делать. Мне все равно, и поэтому ты мог просить о чем угодно, я бы дал тебе это. Я волновался о тебе и делал для тебя все. А потом ты достал все свои сраные обиды и все, нахрен, испортил.       Грей отшатнулся и снова дернул рукой.       Леон чуть подался вперед. Его дыхание пахло мятной пастой. Он сказал:       — Если бы ты резко не зажался, не начал ворочать нос, то я бы дал тебе все, и ты смог ощущать себя немного лучше. Я готов был прыгать возле тебя как собачка на задних лапах, падать, вставать и снова прыгать. Но нет, тебе легче было ныть и молчать. А теперь? А теперь что? Тебе больно? Тебе плохо? — его голос перешел на хриплый, грудной, почти рычащий, и он выплюнул, едва не шипя: — прости, дорогой, с этим ничего не поделаешь!       Он резко отстранился и выпустил его. Сделал два больших шага к тумбе, отпив немного воды, прочищая горло. Руки мелко трясло, потому что, блять, кого он пытался обмануть? Зачем? Он злился на Грея, он был раздражен. Его колотило от злости.       Грей внезапно сказал:       — О, достал свои сраные обиды. Хорошо сказал. Мне нравится. Ведь кому как ни тебе знать, что такое обиды. Да, — он кивнул, и, когда Леон повернулся к нему, то Грей выглядел так, будто был полностью с ним согласен. Спокойно. — Только есть одно различие. Я не был обижен, дорогой, — он посмотрел в глаза, убрав челку со лба. — Я был в ярости, мать твою. Я был в бешенстве. Я был обессилен, отчаян, сломлен. Ты хоть знаешь, каково это, блять, было: просыпаться от ебаных кошмаров, где ты отрезаешь с меня кожу и первым видеть твое лицо?! Ты хоть знаешь, что значит ловить паническую атаку даже из-за гребаных запахов? И ты говоришь, что я был обижен?! Ну да! Давай, расскажи мне, как мне надо было еще общаться с человеком, из-за которого я потерял, блять, все, что у меня было! Друзья, семья, счастье, психическое здоровье, здоровый сон, физическое здоровье — у меня ничего нет! И по твоей, блять, вине.       Леон уставился на него немигаемым взглядом. Моргнул. Сказал:       — Охуеть. А говорить я тебе, видно, тоже мешал? В чем была проблема сказать: «Леон, ты меня заебал, дай мне квартиру». Я бы дал тебе квартиру. Я тебе даже предлагал, но напоминать-ка тебе, что ты сделал? Влепил мне пощечину и обвинил в том, что я, видите ли, тебя оставить хочу!       — Ох, а не это ли был твой план? Выработать больную к тебе привязанность?! Мы обсуждали это уже тысячу раз, тысячу фраз, а толку? Я тебе говорил, едва не на пыльцах объяснял, что мне без тебя плохо, хоть и с тобой абсолютно, блять, так же! Я бы с удовольствием сбежал от тебя и никогда больше не видел твоего лица, не гадал о твоем припизданутом поведении, перестал бояться, что с секунды на секунду меня снова отпиздят ногами, но нет, я не могу. Почему? По твоей милостыни, Леон. Все как ты хотел. Мир играет по твоим правилам, а моего мнения никто не спрашивает. Хотя… — он внезапно глубоко вдохнул, махнул рукой и отвел взгляд. — Какой смысл тебе объяснять? Ты не поймешь. У тебя все твои проблемы решаются метом внутривенно.       Леон едва воздухом не подавился от возмущения.       — Метом, да? То есть я теперь еще и наркоман, который все свои проблемы решает наркотиками, да?       — А что, это не так? — вздернув бровь, спросил Грей, посмотрев в глаза.       Леон глубоко вдохнул, потом обошел кровать, подошел к своей тумбе и достал ящичек, вытряхнув оттуда все таблетки. На кровать посыпался целый калейдоскоп из викодина, дарвона, перкодана, амилнитрита, кодеина, оксикодна и кучи барбитураторов.       Грей уставился на это во все глаза. Конечно он знал многие из них. Познакомился, пока лежал в больнице.       Леон сказал:       — Конечно, в определенном смысле я наркоман. Но это не попытка сбежать от реальности. Это попытка, нахрен, выжить.       Грей моргнул, разглядывая разноцветные наркотические анальгетики и седативные, не до конца понимая, что именно происходило с Леоном. Он поднял на него осоловелый взгляд, спросив прямо так:       — Что с тобой?       Плечи Леона опустились, челюсти были плотно сжаты. В глазах отразилась какая-то немая беспомощность, которую не описать, не объяснить, не понять. Он сказал:       — Депрессия, психосоматические расстройства и мигрени. Перенапряжение и стресс. Бессонница. Нервные расстройства. Если ты думаешь, что мне как-то это все помогает сбежать от реальности, то можешь попробовать сам. Нет, в каком-то смысле помогает, потому что мои мозги так поджарены анальгетиками, что я и иногда и вовсе не понимаю, какую эмоцию должен испытать и должен ли… Но по большей части это просто моя психопатия. Это не читерство. Это мои нейронные связи, всего-то, — он хмыкнул, сам глядя на белые упаковки с классическим черным шрифтом. — Даже ненавидя это, я продолжаю это любить.       Грей отвел взгляд и проморгался. Резко отвернулся, будто потерял ко всему этому интерес, и Леон, лишь хмыкнув, сложил все обратно, запихнул неаккуратно ящик под какую-то папку. Потом он глубоко вдохнул и спросил то, что спрашивать не хотел:       — Ты ведь знаешь, да?       — О чем ты? — посмотрев из-за плеча уточнил Грей.       — Ты рылся в моих документах.       Грей вздрогнул и отвернулся. Поджал губы и сжал руки в кулаки. Это так давно было, что он и думать об этом забыл. И он не думал, что спустя такое долгое время Леон об этому узнает. Да и как? Камеры?       Грей огляделся, но на вскидку никаких камер не нашел. Поджал губы, уставившись в пол, и все-таки признался:       — Да. Рылся.       Вряд ли Леон сделает с ним что-то плохое. Убьет, разве что, но по меркам Грея не так уж это и плохо. Леон тяжело выдохнул и сел на кровать, потерев виски.       Грей продолжил спустя долгую минут молчания:       — Ты приемный, да?       — Да.              Грей вздрогнул снова. Леон ответил так быстро и таким спокойным голосом, что он даже удивился. Грей думал, что Леон будет злиться, или хотя бы будет раздраженным, но… в сущности, его интонация не изменилась. Будто бы его это совсем не волновало.       И Грей, ощутив какую-то вседозволенность, спросил:       —И откуда ты?       Леон выдохнул снова и лег на спину, потерев лицо руками. Грей снова посмотрел на него через плечо. Леон, на самом деле, тоже жутко похудел. Просто разве что с самого начала он был намного больше Грея, вот и сейчас выглядя адекватно, но веса ушло много. Мышцы были, он даже был поджарым… да. Просто поджарым. Сейчас, когда он лежал на спине, вдыхая, у него проступали ребра.       Леон сказал в свои ладони:       — Франция. Сен-Дени.       — Чего? — искренне удивился Грей, вскинув брови.       Леон уставился на потолок, а потом похлопал по месту рядом с собой. Грей настороженно глянул, но, стащив с себя еще и джинсы, послушно лег рядом, подкрадывался, будто хищник, в надежда выпутать побольше информации. Он сказал, медленно укладываясь на бок рядом с Леоном:       — Это же нищий пригород в Париже.       — Да. У меня было еще два брата и одна сестра. Мой отец был бывшим военным. Мать кухаркой.       А в следующий момент сердце Грея пропустило удар и его самого пробрало на холодный пот. Одним резким движением Леон навис сверху, прижав предплечье к его глотке, нажимая. Он сказал, смотря прямо в глаза:       — Если ты хоть кому-то это расскажешь в надежде мне отомстить, хоть кому-то обмолвишься словом — я достану твои кишки через глотку.       Грей моргнул, учащенно задышав. Глаза Леона — темные карие глаза — блестели медью. Почти как у волка. С белых высветленных волос на лицо капала вода. Грей сказал:       — Тебе лечиться надо.       И добавил через секунду, потому что инстинкт самосохранения почему-то все еще работал:       — Я не думал об этом ни разу. А узнал я это давно.       Леон вскинул бровь, и Грей добавил:       — После своей попытки суицида. И до сих пор никто об этом не узнал. Никто.       Леон медленно кивнул, а потом отстранился и снова грохнулся на спину рядом, потерев лицо, тяжело выдыхая. Грей потер устало глаза и снова перевернулся на бок, уперевшись головой о свою руку. Он сказал:       — Это все? Больше не расскажешь?       — Не расскажу.       — Жаль, — выдохнул Грей, смотря на его лицо. После того, как он похудел, черты лица стали совсем уж острыми. Что нос, что скулы, что подбородок, что кадык. — Почему ты высветлил волосы? — спросил внезапно Грей, и сам не понял, зачем. Наверное, ему просто не нравилась тишина, которая формировались от их молчания.       — После смерти моего отца я… поседел. Частично. Волосы на висках и некоторые пряди. Выглядело по-ублюдским конечно. Вот и приходится.       — А твой настоящий цвет волос?       — Ты же видел фото в моем досье с приюта.       — Там было черно-белое фото. Но волосы светлые, вроде.       — Да. Светлый шатен. Такой, знаешь, немного в рыжий отливался, — он повернулся к нему, смотря в глаза. — Тоже цвет ублюдочный, так что я даже рад, что все так вышло. Если моему отцу пришлось умереть, чтобы у меня появился вкус, то, что ж… — он пожал плечами, усмехнувшись.       Грей тоже усмехнулся, хоть и понимал, что Леон просто пытается спрятать свои травмы за шутками. Грей сказал:       — Я думал брюнет или темный шатен.       — С чего такие мысли? У меня даже щетина светлая, — он потер подбородок рукой, хотя был гладко выбрит.       — По тем волосам, что в штанах.       — Да пошел ты, — он усмехнулся, слабо ткнув локтем по ребрам.       Грей ойкнул и потер ушибленное место, поморщившись.       Леон посмотрел ему в глаза, и Грей внезапно спросил:       — А глаза-то хоть настоящие?       — Конечно, — фыркнул он, говоря как само собой разумеющееся. — Обычные карие глаза. Кто бы стал покупать себе линзы с таким стандартным цветом?       — Ну, для контраста, — пожал плечами. — На фоне светлых волос такие глаза смотрятся необычно, — Грей усмехнулся и внезапно протянул руку вперед, поглаживая костяшками по скуле.       — Сказал человек, который от природы с темными волосами, бледной кожей и синими глазищами. Вот уж кому никаких усилий прилагать не надо было, — он закатил глаза и покачал головой. Потом поморщился и увернулся от руки из-за щекотки.       Грей улыбнулся.       Леон посмотрел куда-то в сторону, а потом пораженно охнул, когда Грей резко подался вперед, целуя. Леон так и замер, ощутив теплые ладони на своих щеках. Сердце как-то странно екнуло, а потом успокоилось. Будто бы все было в порядке.       Нихрена же не было. Есть ли смысл в том, чтобы притворяться?       Леон не знал.       Он обнял за спину и ответил на почти что целомудренный поцелуй. Погладил по волосам, помассировал за ушами, как Грей любил, огладил худющую спину и скрепил руки в замок за его спиной. Он спросил в поцелуй:       — Так чего ты хочешь от меня?       Грей медленно отстранился, посмотрев в глаза. Потом тяжёл выдохнул и уткнулся лбом в его плечо. Леон уставился в шкаф, даже не ожидая ответа.       Грей только сказал:       — Мне плохо от этого дома.       — Давай переедем? — предложил как-то легко, без задней мысли он.       — Вдвоем? — недоверчиво спросил Грей, подняв голову и вскинув бровь.       — Да. Вдвоем. Ты и я. Можно прямо завтра.       Грей отстранился еще сильнее, все еще ошалело смотря на Леона. Почти так же, как в тот момент, когда он сказал, что ему, по сути, все равно. Он медленно моргнул, а потом сказал, смотря прямо в глаза:       — Да. Давай.       Леон кивнул. Он не видел в этом особой сложности, но по лицу Грея он понял, что тот почему-то… был очень этому рад. Будто Леон в его честь подвиг какой-то совершил, честное слово!       А потом Грей снова его поцеловал, тяжело выдохнув в поцелуй, обняв за шею, зарывшись пальцами в мокрые волосы на затылке. Он прижался теснее, и вздрогнул, когда Леон внезапно отстранился, забавно сморщил нос, а потом чихнул в свою ладонь.       Грей уставился на это, а потом рассмеялся, упав лицом в подушку.       Леон потер нос и покосился на него. Сказал обиженно, выгребая из-под Грея покрывало, чтобы укрыться:       — Да иди ты, я мерзну, между прочим, как псина последняя.       — Поэтому ты героически стоял мокрый перед открытым окном?       Леон фыркнул, как потревоженный еж и, резко дернув одеяло, из-за чего Грей съехал в другой конец кровати, завернулся в него и отвернулся.       Грей снова рассмеялся, похлопав по спине, сказав:       — Да все-все, ты крутой, не надо больше жертвовать собой.       — Я с тобой не разговариваю.       — Что, горло простудил?       В ответ Леон зыркнул недовольно из-за плеча и выключил свет. Грей, правда, так и не отвоевал одеяло, пришлось встать за новым. А потом еще добрые десять минут подтрунивать Леона за его мерзлявость, пока тот не накрыл его лицо подушкой.       Они снова ни в чем не разобрались. Но Грей по крайней мере смеялся, что Леон считал неплохим достижением.

It turns out everywhere you go you take yourself‚ that's not a lie Оказывается, куда бы ты ни пошёл, от себя не убежишь. Это не ложь. Wish that you would hold me or just say that you were mine Как бы я хотела, чтобы ты обнял меня или просто сказал, что ты мой. It's killing me slowly Это медленно убивает меня. Dream a little dream of me Помечтай обо мне немного, Make me into something sweet Сделай из меня что-то прекрасное. "Fuck It I Love You" Lana Del Rey