«Чем ты не обзаведись… Всё оказывается лишь очередной вещью, которую придётся потерять»
Чак Паланик
Грей не скажет, сколько прошло времени с того инцидента: неделя, две или три? А Леон так и не сказал, что весь их разговор после той экскурсии — просто бред. Времени не было совершенно, а после и вовсе забыл. Теперь у них всё сложно, теперь у них без поблажек. Грей не снимал с себя ошейник и получал новые синяки. Леон приходил уставшим и злым, от него пахло кровью и порохом. Он зло смотрел на прислугу, сдерживая себя от того, чтобы кому-нибудь не сломать кости. Леон был злым, до какого-то зверского неприличия. Он был нервным и каким-то дёрганым, со злостью выговаривая очередную порцию оскорблений. У Леона всё сложно: у него руки в крови, разорванный договор с какой-то компанией, заклятый враг в дорогом офисе и два пистолета в бардачке машины. У Грея всё сложно: у него новые синяки и гематомы по всему телу, переломаны чувства и очередная порция ругани. У Грея всё сложно: у него ошейник на шее, а поводок в руках у Леона. У него все драмы написаны кровью, у него сердце уже вывернуто на изнанку, ему уже ничего не надо. Он был предан, как собака, не решаясь помолвиться словом, если Леон не разрешал. Грей вздрагивает, когда слышит, как открывается дверь, Грей скулит, от очередного удара, и утыкается в подушку, сжимает пальцами простынь. Он пытается дышать, когда Леон двигается резко и сжимает руками его шею, в очередной раз заставляя задыхаться, но уже буквально. У Грея на утро новые синие пятна и царапины на спине. Леон говорит колко, бьёт словами под рёбра, и не даёт дышать. Грей в очередной раз всхлипывает и утыкается лицом в свои окровавленные ладони, пачкая кровью свои щёки и дрожащие губы. Он дышит неуверенно и часто, когда дверь в очередной раз открывается, и на пороге Леон. Под рёбрами что-то щемит от страха. Грей уже боится, ему уже страшно: он совершенно не знает, с чем сегодня Леон. Но Бастия лишь усмехается, крепко держа в руке бутылку какого-то виски. Грей смотрит внимательно, и почти разглядел, что написано на бутылке. Леон говорит резко, и даже, почти, неуверенно: - Садись. Ты пьёшь скотч*? Хотя, ты, наверное, вообще ничего не пьешь. Ладно, давай по стаканчику? Просто виски, мы и простой разговор. Грей удивлён до лёгкого покалывания, он осторожно кивает, садясь на диван. У Леона с собой, вместе с виски, какие-то речи о работе. Он говорит так устало, и с какой-то мольбой смотря на Грея. - Понимаешь, маленький, — он начинал говорить ласково, пытаясь не спугнуть кролика, что сидел пред ним, держа в своих бледных руках стакан с виски, — мне так это всё осточертело, что хочется прыгнуть с крыши. Знаешь, как противно мне видеть их лица? Наверное, как тебе меня. И их не пошлёшь, и не ударишь лицом об стол, хотя желание разбить их лица об раковину становится лишь сильнее. Но у меня выдержка, но у меня этикет, правила, вежливость и другая херня. Я могу лишь давить из себя улыбку, и сжимать кулаки в карманах, пока мне в голову упирается пистолет охранника этого парня. Мне хоть не так посмотреть, и меня пристрелят. Я понимаю: тебе меня не жаль. Меня вообще никому не жаль. Дворовая, потрепанная собака, будь она хоть породистая, вызывает лишь отвращения. Такое чувство, что скоро убьют арматурой где-нибудь за углом… Леон говорил ещё долго, говорил под молчания Грея и вкус обжигающего горло напитка. Леон не помнит, как их разговор перешёл в томные выдохи, сладкие стоны и жаркие объятья. Грей не помнит, как речь Леона прервалась ласковыми поглаживаниями его спины, и как он сам отчаянно терся щекой об его сильную грудь в самом конце. Леон только помнит, что он становился с каждой секундой лишь настырнее, а Грей помнит его поцелуи. У них теперь всё просто: длинные разговоры, лежащий на его коленях Леон и любимый кофе Бастии, что ему готовил Грей. Леон совсем перестал поднимать руку, он совсем перестал смотреть на него сердито. Леон говорил ему о работе, о том, что, кажется, дела улучшаются, и его не убьют в его двадцать один. Он проводил рукой по его щеке и за тёмную прядь тянул к себе, а потом целовал. У них теперь всё просто: ласковые поцелуи, совсем никакого насилия и никакой интимности. Леону двадцать один: у него проблемы, пистолет около затылка, контракты и омега, ласково целующий его в лоб. Грею шестнадцать: у него почти зажили царапины, исчезли синяки, пропал принудительный секс и альфа его мечты, что пил кофе приготовленный им же, целовал его в податливые губы. У Грея глаза-фонарики, светятся счастьем и радостью. У Грея теперь всё просто: довольный, как кот, Леон, монотонные разговоры и терпкий аромат кофе. Ему нравится гладить его по волосам, и сквозь дымку сна, что уже накрыла мужчину, шептать, что всё будет хорошо. Они оба думают, что всё будет хорошо. Они ещё совершенно не знают, что их счастье исчезнет и, возможно, не появиться вновь.***
— Значит, у вас всё наладилось? — Нацу хмурился и смотрел на него из-под растрёпанной, после физкультуры, чёлки, беря из рук Грея бутылку какой-то дорогой воды. — Ну, вроде как да. Всё хорошо, — он пожал плечами, перекидывая сумку через плечо, морщась из-за того, что майка неприятно липла к потной спине. — Даже синяков уже нет, — Драгнил усмехается, разглядывая этикетку на стеклянной бутылке. — Ты их всё же заметил? — омега недовольно хмурится, и, выхватывая бутылку из рук парня, делает глоток такой спасительной жидкости в данный момент. — У тебя все плечи были в них, несмотря на все твои рубашки, их можно было заметить. Грей недовольно фыркнул, кидая бутылку в сумку, направляясь к выходу. — А говорил, что он тебя не бьёт, — отрешённо сказал Нацу. — В порыве страсти, — тихо бормочет брюнет, оправдывая этого буйного альфу, — сильно плечи сжал, придавил. Ты его сам видел, ему стоит лишь сжать сильнее, чем стоит, и синяк обеспечен. А во время секса, я думаю, он не особо себя контролирует. — Надеюсь, что так и есть. Грей кивнул. Так и было. Ну, почти. Разве что всё было совершенно осознанно. Даже более чем осознанно. Это являлось для Грея чем-то обыденным, и почти приятным. Леон в какой-то степени был недоразумением со свей белой кожей, почти пустыми глазами и дорогим костюмом. «— До скорого! — в спину, на прощание, прилетает неслабый хлопок от друга». Грей вздрогнул - чувство дежавю накатило резко, заставляя вспомнить тот день. Тот день, когда с ним точно так же попрощался Нацу, и точно так же хлопнул по спине. Грей слышит собственный кашель от сильного хлопка, неосознанно выдавливая из себя: «— Да, до встречи». Он вспоминает тот день, когда впервые увидел его, когда его жизнь разделась на «до» и «после», принеся кучу бед и самую малость счастья, и, что самое главное: заставило любить. Пускай немного неосознанно, пускай человека, что вертит им, но любить. И, что самое ужасное, что он заметил за собой, так это то, что если бы ему предложили вернуться в тот день, и изменить ход событий, то он бы всё равно пошёл к незнакомцу. Пошёл в руки к своему чудищу. Он стал зависим от него, как от наркотика. Он нуждался в нём, как в воздухе. Плевать он хотел на боль, новые побои, царапины и гематомы на спине — ему важен сам Леон. Попахивает мазохизмом, но ему чхать. Погода такая же, как и в тот день. Ну, почти. Для конца осени подозрительно тепло. Даже слишком. В тот день температура достигала двадцати шести, сейчас — семнадцати. Но это не меняет того факта, что слишком высокая температура для ноября, да и последние дни она не поднималась выше одиннадцати. Он пожимает плечами. Дежавю отступило — нахлынула ностальгия. Он вспомнил те волшебные первые дни. Те взгляды, немного неловкие касания и то чувство, когда Леон, утыкаясь в его волосы, протяжно шептал: «мой». Тогда он не понимал всего этого счастья. Сейчас он хотел бы в ответ прошептать ему: «Я твой — ты знаешь это». Ему хотелось принадлежать только ему, и никому более. Он не видел того, кто мог бы быть хоть на каплю желаннее и привлекательнее Леона. Может быть он был слепо влюблён, может быть просто не хотел находить кого-то кроме него. Леон был… Был властным, сильным, уверенным, грубым, прямолинейным и… желанным. В Леоне было столько этого «идеально», что для Грея он, невольно, стал идеалом. Он любил его без оглядки, он ничего не просил и ловил кайф, как от самой отменной наркоты, когда губы Леона накрывали его. Он идёт медленно, осторожно обходя лужи, и глядя на сухие, без всякой листвы, деревья. Без своей привычной листвы, зелени или пестроты листьев, они всегда казались ему какими-то пугающими, и, почти всегда, наводили на депрессивные мысли. Конец осени, в этом городе, почти всегда выглядел тускло, блёкло и как-то по-своему пугающе: тёмные, тяжёлые тучи застилали абсолютно всё небо, деревья, на фоне этой темной шали, со своими голыми ветками, нагонял лишь скуку и депрессию; музыка дождя становилась какой-то пугающей и грустной, особенно под вечер. — Эй, парень! — его окликает совершенно незнакомый голос. Грей вздрогнул и напрягся. В тот день его почти так же окликнул Леон. В тот день его без права выбора кинули в клетку. Но… почему именно сейчас такое чувство дежавю? Грей дышит сбито и тяжело, он надеется, что у него просто хотят спросить дорогу до какой-нибудь улицы и ничего более. Просто дорогу. Просто, чёртову, дорогу. — Да? — Фуллбастер поворачивает. Он видит неплохую, тонированную иномарку и мужчину, что стоял оперившись на неё. Как ни странно, но, несмотря на всю красоту мужчины, у Грея не было никаких волнений внутри, как, например, при встрече с Леоном. У незнакомца были чёрные волосы, чуть взъерошенны и зачёсаны назад и светло-голубые глаза. Что уже просто очаровательно смотрелись с его волосами. Грей на секунду задумался: «а не линзы ли?». В смысле, было довольно странно видеть, как у такого тёмного брюнета, такие светлые глаза. Хоть Грея сам обладал синевой глаз, при своих чёрных волосах, но у него они были тёмно-синими, многим они, из далека, и вовсе казались чёрными. Возможно, именно из-за прекрасного контраста его светлых глаз и волос он казался таким… харизматчным. На лице усмешка и тёмные, густые брови чуть сдвинуты к переносице, будто тот хмурился. Смотрелся он, стоит признать, потрясающе. Но вот в Грее ничего не сжалось, было одно понятие: «красивый». Одно слово лишено каких-либо чувств, простая констатация факта. Он даже не наделял его тем восхищением, что было в нём, когда он увидел Бастию. Хотя, стоит признать, этот мужчина был явно харизматичнее Леона. Быть может, виной тому светлость Леона? В конце концов, брюнеты-альфы пользуются большим спросом, чем блондины, рыжие или ещё кто-либо. — Грей зовут, да? — низкий, прокуренный голос. У Грея от такого голоса мурашки по коже. Такой низкий и явно… мужественный? — Да, — он вновь кивает, не решаясь ближе подойти к мужчине. «— Ты Грей? — его голос пробрал до лёгкой дрожи. Грей бы и не подумал, что голос может быть таким приятным. — Да, — он кивает» Он помнит ту встречу. Ту роковую встречу. И эта встреча какой-то невидимой нитью тянется к сегодняшнему дню, заставляя вспоминать. Вспоминать всё, до мелочи: своё плохое предчувствие, дрожь пальцев, вспотевшие ладони, стук своего сердца и страх. — Не хочешь со мной прокатиться? — он решает подойти к нему, широко шагая к Грею, что в каком-то странном чувстве, неосознанно, делает шаг назад, чуть отшатываясь. Он отчетливо понимает: если этот мужчина захочет, чтобы он поехал с ним, то выбора у Грея не будет. Незнакомец был высок, с довольно подтянутой фигурой. Конечно, в плане физической силы было видно, что Леон бы запросто смог бы с ним потягаться, но его здесь не было. Был Грей — омега с метр шестьдесят и весом сорок восемь килограмм. Конечно, раньше он занимался спортом и даже ММА*, и завалить своего одногодку, или, даже, чуть старше он спокойно мог, но не мужчину, у которого вес под девяносто. Грей помнит, с какой лёгкостью Леон мог тянуть его за запястье, или поднимать на руки, спокойно неся в нужное место. Так что, стоит этому незнакомцу лишь схватить за руку, как у Грея не останется выбора, идти с ним или нет. — Не хочу, — Грей надеется, что это просто какой-нибудь парнишка, решивший подцепить омегу на улице, и, что после отказа они мирно разойдутся. — Надо, мой мальчик, надо, — он идёт к нему нарочно медленно. Грей не знает, какой инстинкт у него там сработал, но он резко сорвался с места, надеясь убежать подальше от него, или хотя бы в людное место. Он всегда ходил через этот парк, после школы людей здесь фактически не было, что давало ему спокойно насладиться погодой и своими мыслями, но, кто знал, что эта нелюдимость сыграет с ним такую злую шутку. Ему надо добежать хотя бы до многолюдной улицы: затеряться в толпе, или, на крайний случай, попросить помощи. Он слышит своё тяжелое дыхание. Но вот беда: у него одна проблема. Он всегда бегал быстро, получая в какой раз высший балл, когда сдавал стометровку. Но. Каждый раз, когда он убегал от кого-то: от друга на перемене, играя в догонялки или ещё что-то в роде того, ноги будто становились ватными и нормально бежать фактически не получалось. Спросите у него сейчас, из-за чего это, и он пожмёт плечами. Но и в правду не понимал, что у него там щёлкало, что ноги совершенно не хотели слушаться его. Теперь, когда он бежал от мужчины, что хотел затащить его к себе в машину и сделать с ним чёрт знает что, ноги всё так же предательски ослабли. Новые замшевые сапоги уже давно были все испачканы в грязи и промокли так, что при каждом движение они хлюпали. Но Грея это не волновало: ни промокшие сапоги, ни сбитое дыхание, ни брошенная в кустах, впопыхах, школьная сумка с мобильным телефоном. Бежать. Главное — бежать. Сердце колотилось с каждой секундой всё сильнее. Грей не знал, откуда взялся страх, откуда такое плохое предчувствие. Хотя это было довольно странно, что мужчина тут же ринулся за ним. Обычно, мужчины в дорогих костюмах не бегают за Греем, пренебрегая лужи и грязь. Нет, Грей, конечно, знал, что пользуется успехом у альф, но чтобы за ним вот так бегали, больше похоже на нечто не очень хорошее. В том, что его куда-то хотят насильно запихнуть не было сомнений. Дыхание сбилось ко всем чертям, а вот мужчина, что уже почти догнал его, кажется, и не думал сдаваться. Под боком стало неприятно колоть, и Грей мысленно выругнулся из-за того, что перестал заниматься спортом и даже не удосужился бегать по утрам. Ноги неприятно ныли. Грей уже, про себя, успел пообещать себе, что если всё же убежит, то точно начнёт бегать по утрам и вернёт свой прежний режим тренировок. И он почти видит, как заканчивается парк, открывая начало улице. Он почти видит то, как придёт домой, расскажет Леону о странном типе, а тот, недовольно нахмурившись, что-то черкнув на листке бумаги, на утро сообщит, что тот самый тип лежит в какой-то там больнице. Он почти убежал. Какого же было его разочарование и тупая боль где-то внутри, когда он почувствовал, как сильные мужские руки схватили его за предплечья, плотно прижав к себе. Внутри что-то болезненно обрушилось. Страх прошёлся по всему телу, заставив похолодеть кончики пальцев и шею. Широкая ладонь зажала его рот, не давая даже вскрикнуть. Он всем силами пытается вырваться из его рук: пинается, выворачивается и бьёт локтями куда-то в живот. Но всё бесполезно, в ответ лишь тяжелое дыхание мужчины. — Тише, маленький, тише, — устало шептал мужчина ему на ухо, прижимая его за талию, всё так же зажимая ладонью его рот. Грею оставалось лишь беспомощно скулить и ёрзать, из последних сил пытаясь выбраться из сильных «объятий» незнакомца. Сердце, толком не отошедшее от марафона, продолжало, в страхе, бешено биться об рёбра, отдаваясь болью где-то в висках. Грей понимает, что лучшее, что с ним могут сделать — изнасиловать. Хотя, было бы странно, что мужчина в таком дорогом костюме ловит на улице омег и насилует. Но, как говорится, у каждого свои тараканы. Изнасилование было самым маленьким, что могло ему перепасть. Всё же, он мог удостоиться такой чести, как быть рассортированным по баночкам и вывезен за границу. Было страшно и немного мерзко от того, что его трогает не Леон. Плохое предчувствие дало место пониманию того, что ничего хорошего с ним не случится. — Скажи мне, малыш, — ласково начинал он, шепча на ухо своим низким голсом, — ты ведь связан с Леоном, да? Грей почти истерично кивает головой, моля Бога, чтобы сегодня его не убили, чтобы сегодня он остался жив, чтобы у него ещё был шанс увидеть Леона. Грей дрожал и всеми силами пытался прямо тут не впасть в истерику. Он не был парнем глупым: он прекрасно знал, что делают с омегами, которых словили вот так, где-то в безлюдном парке. Но чего действительно не понимал Грей, так это того, при чём здесь Леон. Конечно, причастие его здесь давало шансы на хороший исход. Леон же должен спасти его. С каждым тяжёлым вдохом на ухо, Грей вздрагивал и жмурил глаза, чувствуя, как промокшие ноги начинали мерзнуть. Слишком страшно. И этот страх от непонимания и факт того, что его загнали в угол были в разы сильнее того, что был в первую встречу Леона и Грея. — Тогда не дёргайся и поехали со мной. Если будешь себя хорошо вести, то я не сделаю тебе больно. Вот так, давай, — он разворачивается и грубо пихает его вперёд, заставляя сделать шаг вперёд. Ноги не слушались, подкашивались, заставляя парня чуть ли не падать. Симфония его страхов и чувств смешались, когда мужчина, на секунду убрав ладонь от его лица, вновь приложил, но теперь губы и нос накрыли не мозолистая от оружия ладонь, а мокрая ткань с неприятным запахом. Он почти не дёргается, когда запах проник куда-то вглубь, заставляя терять сознание. Он почти не вырывается, когда мужчина с легкостью перекидывает его через плечо, идя обратно к машине. Грею уже почти не страшно, Грей уже почти ничего не чувствует. "Леон недовольно зашипел и поморщился, когда ватка, смоченная в какой-то жидкости, коснулась разодранной щеки. — Больно же, — шипит Бастия, кусая губу, чувствуя, как злосчастная ватка продолжала касаться его кожи. — А драться не больно было? — Грей усмехнулся, и, чуть приблизившись, подул на щёку. Тёплый воздух чуть успокоил ноющие ощущения, дав Бастии сил перестать строить из себя пятилетнего мальчика. Они сидели на кровате в комнате Грея. Тот защёлкнул аптечку, дав Леону понять, что больше его мучить не будут. Он бы выдохнул, но, заметив на себе взгляд Грея, напрягся. Тот недовольно посмотрел на его губы и снова открыл её. — Что опять? — Леон, как можно демонстративнее, показывал свою раздражительность и не любовь к этому белому ящику. — Губу забыл. У вас она разбита, — в руках вновь какая-то жидкость и вата. — Потерпите уж. Немного осталось, — он чуть улыбается, и что-то говорит, пытаясь отвлечь его от неприятных касаний. Леон морщится и сминает в руках плед, пытаясь не поддавать вид того, что ему, чёрт возьми, больно. На губу ложится специальный пластырь. Бастия почти успокаивается, когда Грей, как вознаграждение, обхватывает нижнюю губу своими губами, посасывая. Руки, почти по инерции, обняли за талию, притягивая к себе. Фуллбастер вздрогнул от резкого движения и отстранился от аккуратно обработанной губы. Пальцы прошлись по щеке, оглаживая. Леон видел, как Грей в смущении опускает взгляд вниз. — Смотри на меня, — почти приказывая говорит Леон, нарочно медленно гладя его спину, стараясь прижать его тело к себе как можно теснее. Омега вздрогнул, но голову поднял, робко глядя ему в глаза. Леон чувствовал теплое дыхание Грея на своих губах, видел то, как тот удивлённо хлопал пушистыми ресницами. Та прекрасная невинность во взгляде перемешалась с удивлением, и взгляд вышел каким-то до боли преданным, каким-то бесконечно притягивающим и нежным. — Ты выглядишь каким-то испуганным, — невольно цыкает Бастия, скользя рукой вверх, пропустив пальцы сквозь его волосы. — Вам кажется, — тихо шепчет он и поддаётся на движение его руки, когда тот стал аккуратно перебрать его волосы. — Мне нравится, когда вы меня обнимаете. — А что ещё тебе нравится? — он продолжает играться с его волосами, вызывая табуны мурашек. Омега чуть смутился, явно не ожидая такого вопроса. При чём явно искреннего, не нарочно-издевательского. — Нравится, когда вы меня целуете. — Вот так? — за вопросом последовал поцелуй. Леон с ужасно несвойственной ему осторожностью, скорее из-за собственной раны, коснулся его губ. Леон уже привык, что он целует именно его губы. Именно его мягкие и поддатливые губы. Поцелуй вышел немного неловким, но не менее сладким. Касания языка Бастии вызвали внутри очередное приятное покалывание, и, как следствие, ответ Грея на этот поцелуй. Леон целовал особенно жарко, становясь напористее с каждым неловким движением языка брюнета, что всеми силами старался отвечать на набирающий требовательность поцелуй Бастии. Грею остаётся лишь выдохнуть, когда Бастия резко отстранился. От языков протянулась тонкая ниточка слюны, заставив Бастию, в последний раз, припасть к его губам, провести по ним языком, жадно прикусив нижнюю губу. — Да, вот так, — в ответ говорит Грей, чувствуя, что лицо покраснело донельзя, выдавая его стеснение Леону без остатка. — А ещё? Ещё что-нибудь нравится? — Бастию явно увлекала их маленькая игра. — Может, тебе нравится, когда я трогаю тебя в определённых местах? — Мне, — Грей нерешительно дёргается, в конце концов, места, которые при любом касании вызывают бурю эмоций, далеко не эротичные. — Мне нравится, когда вы касаетесь висков… — Так? — пальцы касается висков, а после их накрывают губы, аккуратно целуя, и чуть покусывая кожу. Брюнет вздрогнул и поддался вперёд, припадая к его груди, заставляя Бастию чуть согнутся, чтобы дальше касаться одной из, как оказалось, эрогенной зоны. — Да, — протяжно шепчет Грей, отчаянно утыкаясь носом в ложбинку у ключиц, вдыхая запах Бастии. — Ещё? — требовательно спрашивает Леон, сильнее зажимая его в тисках своих рук и продолжая касаться губами его висков. — Уши, — всё тем же шепотом отвечает Грей, трясь щекой об его шею и грудь. Когда тёплые губы обхватили его мочку, чуть посасывая, Грей в очередной раз вздрогнул. Он аккуратно покусывал её, поднимаясь языком по раковине, чуть ли не вылизывая. С каждым вздрагиванием Грея, Леон довольно прикусывал его ухо, слыша его тяжелое дыхание, где-то около собственной груди. — Ещё что-нибудь? — он скользит пальцами по его спине и греет своим дыханием покрасневшее ушко омеги. — Пальцы… — Пальцы? — удивлённо приподняв брови, переспросил Леон. Грей смутился, чуть постыдившись того, что ему действительно нравится это, но, когда почувствовал, как его руку сжала широкая ладонь, поражённо выдохнул. Леон, обхватив его пальцы, прошёлся языком по длинным пальцам. Грей выдохнул, напрягся всем телом и уткнулся носом в шею мужчины. С последующим движением языка Бастии, Грей судорожно вцепился правой рукой в ткань штанов мужчины, тяжело дыша. Грей открывает глаза и смотрит на то, как Леон с некой жадностью, вновь проводит языком по тонким пальцам. От такого зрелища внутри всё приятно ноет. Скрип кровати, небрежно откинутая на пол одежда, горячие поцелуи,***
Грею кажется странным вспоминать это, когда он лежит в какой-то богом забытой камере. Когда он открыл глаза, то перед ним плясали цветные, смазанные пятна, не давая даже соображать толком. Тело отказывалось его слушать и даже не шевелилось. Из ощущений только холод и сырость. Около десяти минут он смотрел куда-то вперёд, пытаясь разглядеть хоть что-то. От постоянно двигающихся пятен уже начинало тошнить и кружиться голова. Он закрывает глаза, выдыхая, пытаясь сосредоточиться и хоть что-нибудь вспомнить. Вот, незнакомый мужчина, вот он бежит куда-то, вот его держит тот самый мужчина, противный запах и больше нечего. Грей дышит тяжело и всеми силами пытается сгрести остатки сил, чтобы понять, где он находится, и, для начала, перестать видеть эти цветные пятна. Он, с закрытыми глазами, вспоминает Леона и пару действительно тёплых случаев с ним. Понимание того, что его тело отпустило от парализованности, пришло ровно тогда, когда к телу начинал подступать холод, и наконец, пробив его полностью, заставил мелко дрожать. Как оказались руки за кандалы подвешены к задней стене, на которую Грей опирался спиной. Ноги околели до немого ужаса, дрожь была явно не от страха — от холода. Тут было темно, ужасно холодно и сыро. Он поднимает внезапно отяжелевшую голову. Камера было не слишком большой, тут едва ли могли поместиться две кровати. Из мебели тут было что-то вроде туалета и доска, висящая на цепях, видимо, она служила тем местом, где следует спать. Правда, по своему виду, она больше напоминала качели, нежели кровать. Из освещения только одно маленькое окно, и то с решёткой. Грей видит, что на улице дождь, а вскоре чувствует это, когда подул ветер пару дождевых капель устремились на него, вместе с холодным ветром. Он поёжился от холода. Ноги окоченели до неприятного покалывания. Вскоре он понимает, что рот заклеен скотчем. Теперь он понимает, насколько сильно хочется оказаться рядом с Леоном в тёплой кровати, с не менее тёплым мужчиной. В камере было настолько холодно, что если бы не скотч, то и дрожала бы и челюсть. Всё тело начинало медленно сводить от холода, но он и ничего поделать с собой не мог. Он тщетно прижимает колени к груди, стараясь хоть немного согреться. Ситуацию ухудшают промокшие сапоги, от которых становится лишь холоднее. Он не знал ни где он, ни зачем его сюда притащили. Но хотелось что бы хоть кто-нибудь поскорее сюда пришёл, холод был слишком пронизывающим. Он кладёт голову на колени, смотря в окно. Признаться честно, поза не очень удобная, но большего у него не было. Он даже не мог встать и походить по камере, чтобы хоть как-то согреть себя. Интересно, кто такой умный решил пристегнуть его к стене, когда камера плотно закрыта на массивную дверь? Непонимание давило на сознание предательски сильно. Он знал лишь одно: он здесь из-за Леона. По крайней мере, тот мужчина что-то говорил про него, если это, конечно, не галлюцинации и не полное помешательство на Бастии. Хотя причастие его здесь было бы самым разумным. Грею страшно, холодно и ужасно плохо. Дрожь пробила уже всё тело, заставляя беспомощно содрогаться и учащённо дышать. Ему остается лишь молить Бога о том, чтобы к нему поскорее пришли и перебирать варианты того, почему он здесь. Он всеми силами пытается отвлечь себя от холода, вспоминая всё, что было связано с Леоном. Но, как по иронии, первым вспоминается тепло от его дыхания и объятий. Лишь бы не умереть прямо здесь. Ему надо жить, ради того, чтобы вновь увидеть Леона. Его собственная любовь и тёплые руки Леона — единственное, ради чего ему стоит бороться.What I have in me, in my mind is you Всё, что есть во мне, в моём разуме, — это ты, I would die if we were through Я бы умер, если бы мы между нами всё кончилось. What I'm feeling now what I'm heading into Что я сейчас чувствую? Куда направляюсь? I am lost in pain without you Я потерялся среди боли без тебя, So cold, so alone Так холодно, так одиноко…
_______ *Скотч - это популярный алкогольный напиток, а именно, шотландское виски *ММА - смешанные боевые искусства Песня: "Dead by April – Losing You"