Мы вновь будем одни. По разные стороны голых зеркал. Мы снова будем страдать. Нам этого не избежать. (С) Оригами - Наполовину прав, на полпути отсюда
Грей слышал, как воет ветер на улице и, как холодные капли осеннего дождя стучат по крышам. Видно, стены были тонкие, либо он начинает тихо сходить с ума, раз так прислушивается к посторонним звукам… или же он хочет надеется, что он ещё в своём уме и слышит то, что происходит за стеной темницы. Он не скажет, что здесь намного теплее, чем в прошлой, но свои руки и ноги он чувствует — уже хорошо. Грей, по сути, никогда не верил в монстров в темноте, всяких оборотней и приведений. Но когда он, чёрт возьми, находился в Богом забытой камере, в которой едва ли можно было услышать другие звуки, а света здесь едва хватало на то, чтобы увидеть стены, то невольно начинаешь верить в своих монстров. Ему было элементарно страшно. Страшно от темноты, холода, мёртвой тишины и даже биение собственного сердца казалось каким-то до отвращения пугающим. Всё здесь было пропитано какой-то немой болью и пугающей тишиной, вперемешку с болью, заставляя брюнета утыкаться в свои колени, прикрывать глаза и вспомнить… ещё одного монстра, чьи карие глаза сводят с ума лучше этой тишины. Он непроизвольно выводит его имя на кровати, вспоминая хриплый шёпот, идеально белые зубы, с альфьими клыками, и всегда ровно расправленные плечи. Мысли о его тепле навевали спокойствие и даже заставляли забыть на пару минут про удушающую тишину и темноту. Мысли о Леоне грели. Пусть не снаружи, а где-то внутри. Где-то глубоко под кожей, распределяясь вместе с венозной кровью, стекая по венам, проникая куда-то вглубь сердца, заставляя его приятно ныть, отдаваясь сладкой истомой. У Леона были карие глаза, что были для Грея теплее всякого солнца. У Леона были самые милые ямочки на щеках и по утрам жёсткая щетина, что неприятно кололась, когда альфа утром лез с поцелуями. А ещё у него был сильные руки с мозолями от штанги и пистолетов. Грей почти привыкает к тишине и мрачности помещения, и даже может что-то разглядеть. Но внутри всё равно что-то ноет, заставляя дрожать и обхватывать свои колени руками. Ему почти не страшно… разве что совсем чуть-чуть. По крайней мере, он хочет на это надеется. Он хочет есть, ему до сих пор холодно и мысли о том, что с ним могут сделать начинают волновать куда больше тишины. Он знает: они пойдут на многое ради кошелька Леона и его бизнеса в частности. Ему становится не по себе, от понимания простора для пыток и возможных действий над ним. Дрожь в заметно побелевших руках будто участилась, заставляя мять край кожанки, которая ни черта на самом деле ни черта не греет, а ведь Леон говорил: «Одевайся теплей, там холодает». От этой прозрачной, но такой чувственной заботы невольно хочется улыбнуться. Было и «раздевайся», и «одевайся теплее». Были и руки, что наматывали на него шарф, и были руки, что гладили самые откровенные участки его кожи. Была его многогранность и попытки скрыть дрожь, когда Грей шептал ему что-то на ухо. Грей давно научился читать по глазам, вырывая последние эмоции, мысленно раскрывая полный образ Бастии перед собой, что уже почти вырисовывался, открывая самые сокровенные уголки его души. От Леона пахло кипарисом. Грею, по сути, этот запах никогда не нравился, но он каждый раз вдыхал его в себя, утыкаясь носом в сильное плечо. Хотел смешать этот запах со своим, впитать в своё тело. Он не знал, как хорошо он будет гармонироваться с его запахом. С его до боли банальным запахом — запахом кофе. Грею он никогда не нравился. Карамель, роза, шиповник, шоколад, кофе — такие типичные ароматы для омег. Он мысленно утешал себя тем, что ни раз ловил Леона на том, что тот утыкался ему в волосы и в шею, учащённо дыша и втягивая носом его запах. В такие моменты Грею даже казалось, что Леону, может быть, нравится его запах. Пусть он и банален. И сейчас запаха кипариса не хватало. Хотелось снова почувствовать около себя этот запах и дышать им пока не закружится голова. Но аромата кипариса не было, был запах сырости. Ему не хватает Леона. Когда он слышит чьи-то шаги, то невольно вздёрнулся, посильнее закутавшись в кожанку. Он не знал: несут ли ему поесть, или уже сегодня что-то с ним сделают, доведя до изнеможения, в тщетных попытках вытащить из Леона хоть каплю жалости. На пороге был носитель тех самых голубых глаз с подносом в руках и, кажется, пледом в другой руке. — Можешь есть, не волнуйся, не отравлено, — он поставил поднос на железный столик, что стоял рядом с подобием кровати. — И это тоже тебе, — он накинул на него шерстяной плед. — Отдыхай, завтра тебе понадобятся силы. — Зачем? — он поднял на него взгляд, ощущая на себе взгляд голубых глаз. — Тебя ждёт маленький сюрприз, — Джорел прошёлся пальцами по мягкой щеке, чуть гладя. Альфа стоял с ним так близко, что он мог ощущать его запах. Он ожидал запаха какого-то дерева, либо ореха, но пахло от него, как ни странно… яблоком. Зелёными яблоками, возможно, с кислинкой. — Какой именно? — Завтра узнаешь… У вас с Леоном точно просто секс? Вы не общаетесь просто так, не целуетесь и не обнимаетесь? — тщетно уточняет альфа, гладя его уже по волосам. — Точно, — кивает головой Грей, хоть и их отношения сейчас трудно свести к одной точке. — Как он подкупил тебя на это? — Это не ваше дело, — грубо отчеканил омега, хоть и рука, что раслабляющи гладила его волосам, навевала спокойствие и лёгкие уют. — Что же ты такой странный, — недовольно цыкает мужчина, касаясь кончиками пальцев мочки его уха, заставляя Грея чуть ли не терять последние остатки сдержанности. — Странно слышать это от похитителя… слава богу, что хоть не педофил, — Грей фыркает и замечает, что мужчина немного напрягся, хоть и не перестал гладить его по голове и шее. — Ты несовершеннолетний? — удивленно спрашивает Джорел. — Мне шестнадцать, если вам от этого станет легче. — У Леона странные предпочтения, — качает головой Джорел, невзначай касаясь его губ, заставляя Грея непроизвольно вздрогнуть. Грей дёргается и до боли кусает губы мужчины, когда Джорел касается его губ далеко не пальцами, а своими тонкими, обветренными губами, настырно облизывая и прикусывая его едва пухлые и мягкие. У Грея на губах привкус итальянского кофе и сердце бьётся об ребра как бешенное. Грей краснеет, кусает его губы и пытается оттолкнуть его от себя. Кислинка яблок показалось немного приятной и даже дурманящий. Грей ощущал крепкую хватку сильных рук на своих руках, лишая его шанса двигаться. Когда Джорел отстраняется, Грей только может представить, насколько он покраснел. Омега невольно касался своих губ. Он… только что… целовался с другим мужчиной. Он целовал не Леона. Даже не так: ему понравились губы другого мужчины. — Ты мило краснеешь. Я, кажется, начинаю понимать, почему Леон с тобой… Внутри ты такой же горячий, как и твои губы? — Т-ты… Да что ты делаешь вообще?! — Грей впервые за всё время, проведённое здесь, сорвался на крик. — Я имею на это право. Ты был Леона, стал моим. Для Леона ты был шлюхой, и для меня сейчас тоже. И не делай вид, что тебе не понравилось целоваться со мной. Ах, да, тебе же Леон нравится. Но, судя по всему, тебе нравится каждый, кто суёт в тебя член, как и подобает истинной шлюхе. — Да вы с ума сошли! Сами ко мне полезли, а теперь плетёте что-то про шлюху! Вы в своём уме? — И твоё поведение сейчас говорит о многом. Малыш, тебе не скрыть от меня свои эмоции. Не ври, что тебе не понравился поцелуй, и твоя симпатия к Леону, наверное, в большей вероятности, выражена в любви к его члену. В принципе, не волнуйся, не ты один такой. Вам же в большей частности нужен только хороший член и большой кошелёк. — Если вам в омеги попалась какая-то блядь, которой важны лишь деньги и секс, то, сочувствую, но всех под одну грань подводить не надо. — Хочешь сказать, что ты не такой? — Мне чхать, что там у Леона в штанах и какими средствами он располагает. Да будь он даже студентом. Мне он нравится, в первую очередь, как альфа и человек. — Все вы так говорите, а на уме лишь одно. Не надо прикрываться под маской милого мальчика, что вяжет шарфы и печёт вишнёвый пирог. — Леону нравятся яблочные и лимонные, — фыркает омега. — И психолог из вас так себе, раз у вас все одинаковые и такие плохие. И, будьте добры, не лезьте ко мне со своими губами и, не дай бог, членом. — Ты так наивен, — какая-то кривая усмешка. — Ешь, а то остынет, — он кивает в сторону подноса с тарелкой и стаканом и выходит. Грей кутается в плед и со стыдом признаёт, что ему в правду понравилось… целоваться с ним. Он выдыхает и скидывает это на свой возраст. Альфа был красив, с какой стороны не глянь. Он смущённо краснеет и закутывается в плед с головой, невольно жмурясь. Ему и в правду стыдно за эти… чувства из-за поцелуя. И обидно из-за слов Джорела. Эта роль какой-то чертовой игрушки начинала надоедать. У него тоже есть чувства, и неужели так сложно догадаться, что ему это всё остарчертело до нервной дрожи в коленях? Хотя, Леон не выплёвывал ему в лицо это «шлюха», Леон был с ним более… обходительным. Грей окинул взглядом поднос с едой и, выдохнув, всё же решил поесть. Он действительно голоден, и, судя по всему, его завтра что-то ждёт… Да и еда, вопреки ожиданиям Грея, оказалось вполне съедобной. Утолив свой голод, тот откинулся на жёсткий матрас, лучше быстрее заснуть, чем тихо сходить с ума, разъедая себя воспоминаниями и звуком дождя.***
Тело ощущало что-то мягкое и теплое. Ещё не раскрыв глаза он ощутил приятное касание тёплого одеяла, запах лаванды и яблок. Было тепло и хорошо. И не было звука дождя и, кажется, в комнате было очень даже тепло и совсем не сыро. Грей даже допускает для себя мысль, что всё то, что происходило до этого — дурной сон. И сейчас он откроет глаза, увидит свою комнату и главное — увидит Леона. Но когда он открывает глаза нет ни сиреневых штор, ни зеркального шкафа, ни недочитанной книги, что лежит на тумбе рядом с кроватью (это была книга, что когда-то ему посоветовал Леон). Была чёрно-белая стена с какими-то фотообоями и полка с, видно, давно завялившимися книгами. — Проснулся, малыш? — ласковый шёпот заставляет вздрогнуть, и теперь точно понять, что это явно не Леон, и дом не его, тут даже капли от кипариса нет. Грей чуть приподнимает голову, глядя на того, кто задал вопрос. Первым, что он замечает, так это то, что на нём одно бельё, и он почти голый перед едва знакомым мужиком. Поднимая взгляд он уже замечает, кто сидит перед ним. Джорел сидел на кровати, чуть улыбался и совершенно без зазрения совести смотрел на почти голого омегу. — И что на этот раз? — буквально рычит Грей, нащупывая одеяло, чтобы хоть как-то прикрыть себя. — Ну, понимаешь, в детстве я очень хотел быть актёром. И вот, сейчас нам двум, с Крисом, представилась такая возможность. — О чём вы? — он хмурится, спешно накидывая на свои бёдра мягкое пуховое одеяло. — Ну, мы тут решили порно снять! — даже как-то весело заявил альфа, многозначно оглядев фигуру Грея, и тут же добавляет: — с твоим участием, разумеется. — Чего? Вы совсем из ума выжили?! Даже прикасаться ко мне не смейте! — Грей демонстративно отодвинулся от альфы, от которого яблоками стало пахнуть почему-то чересчур ярко. — Не волнуйся, тебе лишь следует раздвинуть передо мной свои чудные ножки и кое-что хорошенько пососать, — альфа ловит его за щиколотку, резко притягивая к себе, тяня руки к округлым бёдрам. — Ничего я делать перед вами не буду! Сосать тем более! — он тщетно пытается пнуть его в плечо, но руки держат слишком крепко. — Наивный, — послышался голос сзади, и чьи-то тёплые и немного шершавые ладони обхватили его бока, оглаживая. — Просто выполняй то, что мы тебе скажем, тебе же больнее будет. — Идите к чёрту! — он снова попытался вывернуться, но руки сзади, обхватив его за живот, резко прижали к себе. В мозг ударили запахи зрелых альф. Кислинка яблока начинала нравится не меньше, чем аромат винограда, которое источало тело Криса. Грей клянёт свой возраст и тело, что, на самом деле, готово отзываться на горячие руки и запах винограда и яблок. — Тише, нас же снимать будут. Потом отправим это видео Леону, и посмотрим, что, да как, — Джорел слащаво улыбался захватил большим пальцем резинку белья, заставляя Грея вздернуться и покраснеть. — К-как Леону? Зачем? Он не хотел чтобы это видел Леон. Он не хотел, чтобы Леон знал о том, что с ним это делал не он. Он вообще не хотел, чтобы его трогали чужие руки, чтобы в нём был не Леон. Он о таком даже думать не мог, а тут его трогают, гладят и даже лезут целоваться едва знакомые люди. Было странно, не по себе, и, не смотря на прекрасные запахи альф, противно. Именно противно. Его раздражали их взгляды, касания и улыбки, что невольно кидали в дрожь. — Камера включена? — Джорел чуть приподнял бровь, глянув на Криса. Джорел глянул в сторону альфы, что встал, для того, чтобы включить её и резко стянул с гладкой кожи хлопковое бельё, откидывая его в сторону. Грей на секунду теряет бдительность, жутко краснеющий и недовольный резким движением руки Джорела, что сняла с него бельё, он даже и не заметил, как мужчина стянул его руки кожаным ремнём. — Я сказал, что не собираюсь делать что-либо, — Грей слышит рыки в своём голосе и снова пинается ногой куда-то в сторону мужчины, в тщетной попытки пнуть его. Грей не видел смысла в своих ничтожных попытках вырываться и что-либо говорить: в комнате два здоровых альфы, и если они что-то решили — так и будет. Он понимал, что ни его слова, ни брыкания не помогут. Да даже если он как-нибудь вырвется — куда бежать? Он не знает дома, комнат, он даже не уверен — а в Нью-Йорке ли они сейчас? Они могли отвезти его куда-нибудь за город. От этой кричащей беспомощности и полной безнадежности начинали слезиться глаза, а обида съедала и разъедала что-то глубоко внутри. Хотелось заистерить, развести чистую истерику, и выкрикнуть что-то вроде: «Так не честно!». Но гордость, размером со слона, если не больше, давила малейшие жалостливые писки. — Ну, привет Леон, — Джорел поворачивается к камере, поглаживая ноги омеги. — У меня есть для тебя маленький сюрприз, — объектив камеры открывает полную картину. Раскрывая напуганного, обнажённого брюнета и довольного альфу, что гладил его ноги. — Будь добр, не выключай это видео на самом начале, — усмешка. Когда Крис подходит к ним, всё началось. Началось с какой-то отвратной нежностью, ласковым шепотом на ухо и поглаживанием его тела. Грею связали руки ремнём, Грею смотрели в глаза с презрением, Грею вырывали с корнём остатки стойкости, даря ему тошнотворный ком около горла и накатывающую истерику. Омега чувствовал чужие губы на своей шее, руках, плечах, чувствовал, как чужие, совсем не такие, как у Леона, руки, гладили его в самых откровенных местах. На очередную глупую попытку оттолкнуть от себя, Грей слышал: — Ещё раз дёрнешься – отодру во всех позах. Когда его ставят на четвереньки, Грей слышит собственный всхлип и дрожь в руках. Это было унизительно, грязно и пошло. Это было так… неправильно. Это было совсем не так, как с Леоном. Для него, быть с другими мужчинами, было своеобразным табу. Быть не с Леоном. Это было отвратительно. Кажется, он слышит, что альфы переговариваются и Джорел что-то говорит смотря в камеру. — Честно, я даже немного завидую тебе, — говорил Джорел в камеру, касаясь ладонью плоского, тяжело вздымающего живота брюнета, чуть поглаживая. — Иметь у себя под боком такое, — омега ощущал, как сильные руки проводили по его телу, будто очерчивая. Грей надеется на то, что Леон не подумает, что он этого хочет. Он же совершенно не виноват, что ему ничего не остается кроме как слушать их. В запасе действий лишь боятся, дрожать и дёргаться от прикосновений сильных рук. Грею чувствует себя развращенно, ощущая, как с обеих сторон находятся сильные и тёплые тела альф. И всё же, Джорел был прав — ощущения, и в правду, как в порнухе. — Круто, наверное, трахать его каждый день, — продолжал свой монолог альфа, не прекращая оглаживать его, в то время как Крис, с уже расстегнутой ширинкой, перебирал его волосы явно наслаждался привкусом предстоящего. — Хотя, это я сейчас и узнаю, - фраза сопроводилась мощным шлепком, заставив Грея взвизгнуть и прошипеть порцию ругательств. — Ох, какие плохие слова знает наш малыш, — Крис потянул его за волосы, заставляя посмотреть вверх, а Грей поморщился от слова «наш». — Надо бы тебя заткнуть. Если укусишь: затрахаю во все дырки. И не надо говорить, что не умеешь, небось у Леона по пять раз на дню сосал. Грею хочется сейчас же перегрызть ему глотку, впиться зубами в загорелую кожу, или, для начала, откусить то самое, что он собрался ему пихать в рот. Когда в губы уткнулась головка уже стоящего члена, Грей показательно поморщился, отвернувшись. Хоть он и понимал, что сейчас играть с огнём не стоит. Но… брать в рот чужой член… омерзительно. Он и к таким вещам с Леоном не сразу привык, а тут незнакомый мужчина. Он даже не уверен мыл ли он его и отсутствуют ли у него все эти пресловутые болезни. — Вот же мелкий сучёныш, — фраза, с рыками вперемешку, казалась будто «выплюнутой». Мужчина резко сжал его волосы, дёрнув, заставив повернуться к нему, и, буквально сам впихнул горячий и немалых размеров орган в рот. Кажется, ком тошноты поступил к горлу ещё ближе, как только языка коснулась солоноватая кожа твердого органа. А с Леоном по-другому было… Крис буквально сразу же стал грубо вколачивать член в него, грубо трахая ещё неумелый рот. Член проскальзывал глубоко в горло, заставляя дёргаться пытаться отдалить голову, чтобы хотя бы на чуть-чуть уменьшить мощную амплитуду и глубину. Толчки были уверенными и резкими, совершенно не жалея омегу. Это было грубо, по-животному и совершенно не возбуждающе. Кроме тошноты, отвращения и мерзопакостного ощущения Грей ничего не испытывал. Крис кладёт руки ему на голову, зарываясь в тёмные волосы, начиная грубо двигать её вперёд и назад, заставляя брюнета задыхаться от толстого ствола, что занимал большую часть ротовой полости. Грей уже несколько раз чуть задел его зубами, но, кажется, Крис не очень-то и заметил. Толстый ствол скользил внутри него. Грей ощущал, как по подбродку стекает слюна, что Грей не успевал и даже не мог сглатывать, а по щёкам первые капли слёз. От боли, тошноты, отвращения и самого положения. От грубых толчков и мучающего его рот члена, его отвлекают первые касания тёплых пальцев к сжатому входу. Чёрт, да он даже думать не хотел о том, насколько это будет больно — смазки не было никакой. От страха, от ужаса и от отвращения. Там было сухо, и принимать в себя член Грей явно был не готов. Ощущая теплые касания около входа и по ягодицам, Грей вздрагивал. А Крис, улавливая то, что он отвлёкся, сильно потянув за волосы, чуть ли не вырвав клок, глянув его в глаза, опустил его голову чуть ниже. Грей, сглотнув, понял, чего теперь от него хотят. Уж лучше самому, чем до тошноты захлёбываться толстым стволом. Он коснулся языком напряжённых яиц, облизывая, а после сося. Шлюха. Грей осознал правдивость этого слова именно сейчас. Когда ласкал чужие яйца, а сзади его ласкал Джорел. И, получается, они оба были правы. И Джорел, и Леон. Он ведь, при сильном желании, мог бы что-нибудь сделать, чтобы не оказаться вот в таком вот положении. Почему-то стало жутко тошно и обидно. Шестнадцать лет. А он уже знает много поз в сексе, пробовал различные практики в постели, и вот, сейчас узнает, что такое групповой секс. И к своим шестнадцати он видел уже три члена. В то время как его одногодка едва ли видели его на каких-нибудь фото. Захотелось зарыдать, отползти в уголок, а затем прополоскать рот и что-нибудь сделать, что бы успокоится. Извиниться… перед Леоном. За это. — Ты, наверное, жутко узкий, — тихо говорил Джорел, и, кажется, он услышал звук от открывающейся… бутылки? Грею хочется надеется, что это смазка.— Будет немного больно… тебе. Но ничего, потерпишь. Не успев переварить только что полученную информацию, как ту же начал говорить Крис: — Бери в рот. Без моей помощи. И старайся, чёртова ты блядь, неужели ты так же отвратно сосёшь Леону. Грей про себя материться, орёт, истерит и мысленно лично перерезает глотку Крису. Чёрт возьми, нашёл с кем сравнивать! То Леон, а это… а об этом Грей даже думать не хотел, не то что в рот брать. — Реще, — рычит мужчина, обнажая свои альфьи клыки. Грей берёт в рот головку, пытаясь сосать и представлять, что это Леон. Но запаха кипариса тут нет, так же, как и рук Леона, что постоянно убирали с его лица волосы, чтобы не мешались. И, как ни странно, даже на вкус они отличались, мать вашу! Тошнота уже была настолько отчётливой, что Грею казалось, ещё немного, и его точно вырвет, и прямо на член этому ублюдку. Грей ощущает сильный шлепок по своему бедру, дёргается и чуть ли не прикусывает чувствительную головку. Грею стыдно. Стыдно за то, что их сейчас снимают, стыдно из-за того, что он сейчас абсолютно голый перед незнакомым людьми. Стыдно за то, что он ублажает альфу которого знает часа два. Стыдно. Стыдно. Как же стыдно. Грей сейчас плохо разделяет свои эмоции, все они были слеплены в такой симбиоз, прекращаясь в кашу, что едва ли можно было найти хоть что-нибудь в этом внутреннем беспорядке. Паника, страх, стыд, неприязнь, отвращение особенно холодно и противно прилипали к сознанию, холодили его, проникая собой всё тело и разум, оставляя противные отпечатки понимания происходящего. Слишком много было намешано в какой-то дьявольский коктейль, слишком много смешивалось в один симбиоз образуя нечто. Грей чувствует, как тёплые руки оглаживают его бёдра, ягодицы и как скользят скользкие от искусственной смазки пальцы около самого сокровенного. Слышит едкие слова для Леона, от Джорела, и для него, от Криса. Пожалуй, столько оскорблений в свой адрес за пять минут Грей ещё не слышал. Наверное, ему тоже с омегами не очень везло, раз он так старательно его оскорбляет из-за того, что он сам заставляет его делать. Чувствует, как сильно сжимается от обиды собственное сердце. Резкое движение бёдер Джорела и все чувства и ощущения спрессовываются к чертям, оставляя огромное и резкое чувство боли. Где-то внизу поясницы и живота. Как будто на кол насадили, а при любом малейшем движении его живот точно разорвёт на части. Он не знает, улыбается ли Джоерл, зато точно знает, что он сам проорал знатно. Даже в горле запершило. И Крис сразу же заткнул его своим членом, пропихивая в самую глотку. Тело пробило на болезненный жар, его трясло: от челюсти, до ног. Было больно настолько, что Грей почувствовал на своих губах вкус собственных слёз. Внутри как будто что-то порвалось, разорвалось до саднящей, горячей боли и каплей крови по белой коже. Когда Джорел делает первый толчок, а Крис вынимает свой член, с губ срывается немой крик, сорвавшись в глухом сипе, Грей прогнулся в спине, уткнулся лицом в одеяло, кусая ткань. Он интуитивно поддаётся вперёд, чтобы хоть чуть-чуть отползти от ствола, что буквально разрывал его изнутри, но сильные руки на его бёдрах не дают даже на пару сантиметров отползти. Да из-за болевого шока он даже не мог нормально пошевелиться. — И как он теперь сосать будет? — зло гаркнул Крис, кинув взгляд на сжавшегося омегу, что скулил и дрожал всем телом. — Потерпи пару минут, скоро привыкнет. Он же не девственник, — тяжело дыша, прикрывая глаза отвечал Джорел, медленно теряя голову от ощущений того, как плотно Грей сжимает его член в себе. Омега чувствовал всё новые волны боли, что накрывали его одна за другой, вызывая жар и дрожь. По крайней мере, он теперь не думал ни об отвращении, ни об обиде, в голове было одно лишь осознание: «больно». Чертовски больно. Найдя в себе силы, он посмотрел через плечо, увидев, что альфа уже с удовольствием трахает его тело. Грей снова жмурится, сжимает зубы и буквально глотает слёзы. Растревоженные грубыми толчками стенки ныли с каждым разом лишь сильнее. Грей срывался на крики, сжимал тонкими и побледневшими пальцами одеяло, скулил и ерзал. — Кажется, теперь я понимаю, почему тебе так нравится его трахать, — громко проговорил Джорел, мешая слова с рыками и тихими стонами. Толчки становились реще и быстрее, не давая Грею и секунды, чтобы хотя бы немного привыкнуть к разрывающим ощущением. Смазки было катастрофически мало, лишь то, что альфа выдавил из тюбика на своей член. Но не было даже никакой чёртовой растяжки. Да, чёрт возьми, он не девственник, но в нём же не чёрная дыра. Да даже в обычном сексе Леон всегда сначала подготавливал, а не сразу же пихал толстый член внутрь него. Грей слышит собственные крики, всхлипы, просьбы прекратить… нет, не так, мольбы прекратить. Терпеть не представлялось возможным, всё было настолько ярко и обжигающе, что ему казалось, что ещё немного и он точно потеряет сознание. Когда губ касается головка, Грей еле сдерживает себя, чтобы не сомкнуть зубы. И дело не в желании откусить ему член. Челюсть настолько дрожала, а всё тело так ослабло, что ему трудно было брать в себя толстый ствол, чтобы не коснуться его зубами. Грей скулит, ерзает, чувствует как по покрасневшим от стыда щекам текли влажные капли. Чувствовал мощные толчки и то, как его буквально распирает изнутри. Ощущал скользкий и набухший член у себя во рту, солоноватость кожи и противный привкус выступавшей смазки. Он невольно выгибается и с силой зажимает в своих ладошках и пальцах одеяло. Капли пота стекали по спине и лбу, заставляя волосы липнуть к лицу, но это сейчас не мешало. Мешало отвращение, боль и грубые толчки обоих альф. Альфам, кажется, искренне начхать, что там происходит и как чувствует себя под напором агонии и двух членов, омега. Джорел ощущает его тепло и узость, из-за чего рыки срываются всё чаще. Кайфовал из-за того, что внутренние мышцы Грея плотно обхватывали его ствол. Он упивался его теплом. Упивался приятной узостью молодого тела, периодически хлопая по округлым бёдрам и сжимал, мня в своих ладонях, мягкие и упругие ягодицы. Он мысленно благодарил Леона за то, что он выбрал именно Грея. Именно этого славного, с податливым телом, омегу. И плевать ему сейчас на то, что Грей несовершеннолетний. Сейчас ему хорошо от этого молодого и мягкого тела, и остальное его не волнует. Слишком хорошо ему было, чтобы вообще какие-либо мысли лезли в его голову. Крису было чхать на то, что из-за ситуации минет получался, мягко говоря, отстойным. Ему нравился сам факт того, что ему сосёт такая настырная омега. Нравилась влажность и совершенно не умелый рот и язык Грея. И этот скулёж почему-то доводил до приятного нытья в паху. Он крепко держал его за голову и спокойно трахал его в рот, заставляя того дёргаться. Проскальзывая в самую глотку он замечал, что Грей пытается отдалиться, но он не давал этого сделать, держа за волосы. Он втрахивал свой член так глубоко, как мог, но пытался не увлекаться, чтобы омегу не стошнило. Двигаясь резко и глубоко, он ощущал то, что, кажется, кончит он раньше, чем Джорел, но сейчас ему на это всё равно. Когда Грей ощущает лёгкую пульсацию по члену, то пытается отстраниться, чтобы не пробовать его на вкус. Но Крис, застонав и откинув голову, назад, кончил, наполняя рот омеги спермой. Но, кажется, этого ему было мало. Он резко выходит, из-за чего немного попадает ещё и на лицо и шею. Мужчина откровенно любуется этим зрелищем, а Грей, давя рвоту, пытается проглотить отвратное на вкус семя, чувствуя, как по подбородку стекается сперма. Мужчина проводит большим пальцем по подбородку, вытирая сперму и тут же этот палец оказывается во рту у омеги, заставив того снова поморщится, и слизать семя. Несмотря на то, что спереди он избавился от немалых размеров органа, сзади в него продолжал вбиваться толстый ствол. И, хоть он немного привык этому, ощущения всё равно оставляли желать лучше, а вернувшаяся тошнота комфорта не добавляла. Грей про себя молит о том, чтобы он наконец закончил и вышел из его истерзанного тела. И, на удивление, толчки стали прерывистыми, а дыхание Джорела сбилось, становясь более тяжёлым и беспорядочным. Он благодарил бога за то, что, кажется, всё-таки услышал его, и, что эта пытка наконец-то закончится. Грей ощутил, как мужчина резко вышел из него, а после нечто горячее растеклось по его спине. Хорошо, что хоть хватило мозгов не кончить в него. Грей плохо соображает и в глазх всё плывёт, он обессилено падает на кровать, чувствуя, что низ поясницы до сих пор жутко болит, а дрожь не собирается его отпускать. Горло болело и першило от криков. Тело болело всё. Абсолютно. А особенно челюсть, что заболела ещё на третей минуте и живот со спиной. Грей слышит, как альфа что-то говорит в камеру. Какие-то угрозы, условия, то, что они могут ещё с ним сделать. В прочем, Грей слышал плохо из-за болезненного шума в ушах и собственного состояние. Он видел, как комната смазывается в неясные цвета, а шум в ушах стал ровным, заполоняя всю голову. И это было до тех пор, пока комната не приняла один единственный цвет — чёрный. Он рад, что он, всё-таки, отключился. По крайней мере, никто сегодня не будет его трахать для «закрепления». Было тошно, было плохо, было больно, было обидно. Было огромное чувство использованости и собственной никчёмности. Было сумасшедшее отвращение к себе и к своему телу. Было обидно до слёз. Было больно: морально и физически. Болели мышцы, тело и... душа. Болела растоптанная гордость и надежда, что мучилась в какой-то агонии и жалостливо скреблась. Хотелось зарыдать, хотелось… к Леону. Обнять, уткнуться в плечо, выговориться. Рыдать столько, пока из него не выйдёт всё, что успело накопиться.Чёрный цвет сменился на пустоту.
I get lost all the time Я всё время теряюсь In my mind, in my mind В своих мыслях, в своем разуме You penetrate the light Ты проникаешь как свет In the darkness, let me see. В темноту, позволь мне увидеть.