«Миледи, будьте так любезны...» или мисс Робин Гуд

      Древний замок Виндзор, чьи испещренные бойницами стены были сложены из больших темно-серых, бурых и землисто-коричневых камней, гордо высился над раскинувшимся на западе Лондона лесом и маленькими деревянными домами горожан. Северные квадратные башни, увенчанные зубцевидными коронами из кирпича и базальта, были покрыты мхом, а южные, с растрескавшимися каменными плитами и закругленными вершинами мерлонов* ― обточены ветром. Широкие крепостные стены, монолитным кольцом окружая Виндзор и резко обрываясь на стыке с городской деревянной оградой из низеньких кольев и старого плетня, были построены ещё при Генрихе II Плантагенете ― отце правящего короля ― и считались вершиной развития фортификационной науки.       Иссушенные на солнце стрелы, которые лежали на валганге** оборонительной стены, там же ― битая глиняная посуда, покрытая многолетней пылью, маленькие деревянные тележки и непригодная, давно изветшалая лестница, рассыпающаяся на щепки, ― всё это напоминало о минувших битвах и осадах замка. Многое изменилось с тех пор, лишь неизменно пестрели на башнях и у ворот яркие флаги королевской династии.       Совсем недавно в Виндзорском замке появились новые обитатели, которые, обустроив свое уютное гнездышко в расщелине между камней, за две недели до солнцестояния обзавелись потомством. Красивые белогрудые ласточки и их желторотые птенцы, не умолкая, трещали целыми днями напролет. А суеверные слуги-старожилы по-разному толковали заливистое пение птиц, подбадривая друг друга: «К добру, к счастью!» ― или огорчая: «Война будет».       В конце июня приехал король Ричард. Жители Виндзора, его летней резиденции, с нетерпением ждали своего хозяина и к прибытию правителя устроили пышное празднество. В больших залах с высокими сводами расставили длинные столы, которые уже к обеду назначенного дня ломились от огромных блюд с жареной олениной, приправленной невиданными в Англии восточными специями, ― их привезли из Яффы, ― а также с разной птицей, вкуснейшей форелью, сложными гарнирами из круп и овощей, свежими и сушеными фруктами, орехами. Кроме блюд, на столах красовались золотые и серебряные кубки и кувшины с лучшими винами из Южной Англии, Саксонии и Бордо.       Пир ― с шутами-горбунами, трубадурами и жонглёрами ― удался на славу. Король остался доволен приемом и в честь своего переезда в Виндзор, где он был намерен задержаться до поздней осени, раздал всем ― от мала до велика ― серебрянные пенсы; на их аверсе был изображен сам Ричард, над портретом ― вырезано его полное имя, а на реверсе ― крест и различные надписи: «Durham», «London», «Norwich» и другие названия мест чеканки. Особенно ликовали те, кому попались монеты из Дарема и Нортгемптона: они были тяжелее остальных на три или четыре грана***.       Дни мерно потекли. Ричард, несмотря на свою тучность, каждую пятницу бывал на охоте, часто упражнялся в верховой езде, в стрельбе из лука, реже ― во владении мечом и копьем. Короля трудно было застать в собственных покоях или в дворцовой библиотеке. Но сегодня, посетив воскресную мессу, он вернулся в личный кабинет, чтобы заняться изучением давно заброшенных грамот и хартий; они вместе с гусиными перьями и засохшими чернилами пылились на массивном дубовом столе который месяц.       ― Ми-илорт! ― за чтением очередной бумаги нашел хозяина высокий прямой старик, который верно служил династии без малого полвека.       Огромный ― в шесть с половиной футов ростом, ― полный, с несуразно большой головой на бычьей шее, очень сильный, способный одним ударом убить рослого мужчину, Ричард, чье широкое лицо украшала золотисто-рыжая окладистая борода, одним взглядом темных глаз внушал страх вассалам, крепостным крестьянам и врагам. Только ровный и тонкий, как жердь, старый слуга не боялся короля, но покорно исполнял любые его приказы, улыбался, выслушивая подчас грубые или язвительные замечания, брошенные ему Ричардом.       ― Хэмфри, сколько раз сказал: «Принеси вина!» ― посмотрев на старика, король засмеялся. ― И где ж оно, а?       ― Ва-аше Вели-ичество, при-инесууу, ― дребезжал Хэмфри. Его выцветшие глаза тепло, по-стариковски улыбались, когда, видя перед собой могучего Льва, он вспоминал маленького веснушчатого Львенка, которого нянчил много лет назад. ― Ми-илорт, давно при-инес бы, задержа-али меня… стра-ажники. У ворот. Дозволе-ения просит… Гонец. От лорда… От Адриа-ана. Говорит, что сро-очно… Мне не дает, про-осит личной… встре-ечи. С Вами, ми-илорт, с Вами.       ― От Адриана, говоришь? Срочное? Личное, значит? ― Ричард встрепенулся. ― Не медли! Сюда его, сюда!       ― Ва-аше Вели-ичество, да как же… сю-юда? А… а вдруууг опасный… какой-нибу-удь… ра-азбойник? ..       ― Хэмфри! ― король побагровел, на его скулах заиграли желваки.       Старик глубоко вздохнул и, качнув седой головой, вышел. Через несколько минут перед Ричардом предстал высокий мужчина в изношенной, запыленной, местами грязной одежде. Упав на колени и перекрестившись, он представился и, не поднимая взора, глядя в одну-единственную точку на полу, двумя руками протянул монарху запечатанный свиток. Сломав монетку из пчелиного воска, — на ней был выдавлен герб Адриана, — король развернул бумагу и быстро, хмурясь и темнея от гнева, прочитал её про себя, тяжело вздохнул.       — Стража, — крикнул Ричард и, когда в дверном проеме появились караульные, продолжил, — проводите Тома, этого верного Отчизне и своему королю мужа, в людскую, скажите, что я велю накормить его, определить на ночлег, дать воды и овса — его коню. Выполняйте! — Потом король посмотрел на изможденного тяжелой дорогой мужчину: — Миррел, возвращайся домой, когда отдохнешь. Лорду Адриану я напишу позже, отправлю своего гонца. Пусть не переживает…       Когда, откланявшись, все вышли, Ричард встал и посмотрел в открытое окно: в сотне ярдов шумел колышущийся под струями летнего ветра, переливающийся в лучах обеденного солнца изумрудный лес. В давнишние времена — где бы король ни был — одно лишь воспоминание об этой сочной зелени родной рощи дарило ему радость, успокоение, умиротворение. Но теперь, разгоряченный недобрыми новостями, Ричард рвал и метал. Его тучное тело то дыбилось, то медленно опускалось. «Надо подышать воздухом, в этой пыльной комнате я умру», — решил он, направляясь к двери, но остановился: старый слуга преградил ему дорогу.       — Ваше Вели-ичество! Люби-имое принес! Любимое! Бордо! — загорланил Хэмфри и взглянул на короля. Тот был в бешенстве, и старик, вздрогнув, уже тише предложил: — Вина?       — Хэээмфриии, — зарычал Ричард, — какого черта?! Какое вино?! — Cхватив украшенный драгоценными камнями кубок, который до краев был наполнен превосходным напитком, он выплеснул всё на бедного старика. — Прочь с дороги! — Король вышел из комнаты, и Хэмфри, облизав губы, весело протянул: — А винцо-то отменное.       Сотрясаясь от злобы, Ричард шагал по каменной дорожке, которая вела к саду, хромал на раненную несколько лет назад ногу. Его характер — и без того взрывной и неустойчивый — с возрастом сильно испортился. Теперь любое неприятное известие или малейшее отступление от его приказа приводили монарха в неистовство.       Большой светлый сад, полукругом растянувшийся около замка, шелестел нефритовой листвой вековых исполинов и стройного молодняка. Могучие буки и дубы, многоствольные грабы, тонкостанные ясени, высокие вязы с куполообразными кронами — все они плавно покачивали зелеными головами, тихо перешептывались, а ветер то медленно бродил между ними, то заставлял деревья трепетать. В самой гуще, где на открытой полянке изящно разместились цветущие кусты розы и вереска, пели птицы. Их веселый щебет, перерастающий в раскатистую трель, наполнял сад сладкой мелодией уходящего лета.       Ричард остановился около старого дуба и посмотрел на безоблачно-чистую синь неба, улыбнулся: «Как же здесь хорошо». Всю свою жизнь он провел в походах, устал от голода и холода, пыли и грязи, крови и смерти. Но только в такие редкие минуты, когда он оставался один и чувствовал себя ничтожным перед глубокой чашей небосвода, Ричард каялся в своих грехах, не видя и не слыша, а ощущая рядом с собой тысячи неупокоенных душ тех несчастных, кого он вел в последний бой… и других, с кем сражался всю жизнь.       Внезапный шорох прервал его размышления — король резко вынул кинжал из ножен, огляделся. Никого не было.       — Привычка, — выдохнул Ричард, но его внимание привлек новый шум. — Выходи, кто тут есть!       — Милорд, — послышалось из-за ближайшего дерева, — уберите кинжал. Я пришел поговорить.       — Выходи!       Как только незнакомец показался, сердце Льва замерло. В семи ярдах от него стоял молодой мужчина в черном плаще с большим капюшоном, скрывавшим добрую половину лица. За спиной неизвестного висел деревянный лук, торчали острые, как иглы, стрелы. Мужчина был среднего роста, крепкого, как показалось королю, телосложения, и даже то, как спокойно он вышел и тихо, но властно говорил, выдавало в нем человека смелого, самоуверенного, готового на риск.       Ричард побагровел от гнева. Несколько часов назад он получил письмо от Адриана, и вот теперь один из этих мерзавцев-чернокнижников — здесь, стоял перед королем, наивно полагая, что монарх снизошел бы до разговора с таким ничтожеством.       — Убью! — взревел Ричард и метнул в незнакомца кинжал. Мужчина ловко увернулся; острым жалом впился клинок в побуревшую кору старого ясеня.       — Вы свирепы, Ваше Величество, — вкрадчивый голос противника дурманил, — и по-настоящему храбры, как лев… Не кличете стражу. А ведь я вооружен лучше вас и при желании мог бы убить. Вы же понимаете, милорд, что я не желаю вам зла, но достаточно сообразителен, чтобы незаметно, как и проник в крепость, исчезнуть…       — Кто ты? — Ричард сопел, как разъяренный бык. — О чем ты хочешь поговорить с королем?       — О вашей дочери.       В глазах рассвирепевшего монарха блеснула искорка изумления, он прошептал:       — Изабелла…       — Да, не удивляйтесь, милорд. Мы многое знаем, — сказал незнакомец, особенно выделив слово «мы». — И я должен сообщить вам, что нынче в лесах опаснее, чем на поле боя. Эти разбойники… эти нелюди… Они вылезли из своих нор, где гнили годами, и взялись за грабежи и убийства. Чувствуют, что скоро начнется новая жизнь, — этого у них не отнять… Знают, что не тюрьма, не смерть ужасная, а раздолье разбойничье ждет. Многое изменится, люди будут умирать, воюя отец с сыном и брат с братом. — Мужчина говорил страстно, увлеченно, он не то что верил в это, а как будто видел всё своими глазами. — Мы неспроста следим за вашей дочерью, за её приемным отцом… Народ будет искать справедливость. И познает истину. Отринув тьму, увидит свет, когда на залитую кровью землю ступит нога чистейшей и добрейшей из людей… Ей суждено изменить мир. Вы слышите, милорд? Все должны знать, что она — ваша дочь! А не лорда Адриана. Не чудом выживший ребенок вашего друга, — нет, не так… Какого-то вассала, правильнее сказать… А дочь короля Ричарда Плантагенета, храбрейшего, умнейшего и сильнейшего из властителей мира. Дочь Ричарда Львиное Сердце…       Монарх, оглушенный услышанным, медленно, заметно припадая на измучившую ноющей болью ногу, подошел к ясеню, оперся об его крепкий ствол и вздохнул. Ричард даже не заметил, как и куда скрылся незнакомец в черном. Он только чувствовал, как отчаянно бьется его львиное сердце, как готово оно выскочить из широкой груди.       Стража нашла короля через час. Испуганные, взъерошенные, они с опаской взирали на своего правителя. Стражники ничего не знали, никого не видели, но один лишь вид взволнованного Ричарда вселял в них страх. Им казалось, что они упустили что-то важное и теперь должны ответить за это. Но молча ждали, боялись обрушить на себя гнев короля.       Ричард встал и непривычно тихим голосом приказал всем разойтись.       — Якоб, — он обратился к удаляющемуся начальнику стражи, — останься, есть разговор. — Между густыми темно-рыжими бровями короля залегла глубокая морщина — тоска и горечь тяжелым камнем давили на его сердце.