Cadenza di significato

Первые несколько дней мутная пустота медленно дает трещины. Еще через неделю Джеджун с ужасом ловит себя на том, что невольно косится в сторону этого Чона Юнхо, вздрагивая и торопливо отводя глаза, когда тот бросает на него мрачные, уничтожающие взгляды. Спустя две недели он внезапно четко осознает, что назад дороги нет - чужой океан размыл все пути к отступлению. Солнце робко прячется за туманное марево. Похоже, Киоко всерьез вознамерилась завоевать внимание Джеджуна, причем всеми известными ей способами. Джеджун старательно терпит ее навязчивое, даже бесцеремонное поведение, то, как она беспардонно врывается во все его понятия о личном пространстве, но именно Киоко неосознанно становится эпицентром возникновения стихии. - Что ты думаешь насчет моего платья? - схватив Джеджуна за рукав в коридоре, весело спрашивает она. Джеджун останавливается, и Киоко поворачивается вокруг своей оси, кокетливо прикусив губу и расставив руки в стороны; шелестящая пышная юбка струится по ее ногам, открывая круглые колени. Джеджун невольно смотрит на них, но тут же смущенно отводит взгляд. - Тебе очень идет, - честно отвечает он. - Ой, ты такой милый! Спасибо, - Киоко весело хихикает и кладет руки на плечи Джеджуна, подходя совсем вплотную; он даже не успевает удивиться, не то, чтобы отпрянуть, почувствовав легкий поцелуй в щеку, когда его грубо хватают и разворачивают в сторону. Джеджун моментально застывает, встречаясь взглядом с тьмой. Не абстрактной, не пустынной. Тьмой настоящей. Разборки с директором Джеджун не улавливает почти совсем, словно смотрит на себя со стороны. Вот он говорит директору, что сам виноват в случившемся, видит удивление в его глазах; вот он выходит из кабинета и прислоняется к шершавой стене, прикрывая глаза. Вселенная опутана прозрачными тонкими нитями. Кажется, тронь - и мир рухнет. Прямо сейчас. Иллюзия. Джеджун словно просыпается, когда уже знакомые руки хватают его за плечи и невозможно темные, горящие ненавистью глаза приближаются на непозволительное расстояние. - Ты отвратителен, - четко произносят кривящиеся в презрительной ухмылке губы, и вес на плечах резко пропадает. "Отвратителен, - тихо шепчет Джеджун, сползая по стене под звук отдаляющихся шагов. - Отвратителен." Бабочки расправляют смятые крылья. Становится интересно. В течение двух часов после случившегося Джеджун сидит все у той же стены, покрытой блестящей блекло-желтой краской, и старательно разрисовывает чистые синеватые листы в новом блокноте, который купил практически на следующий день после переезда. Словно страницы новой жизни. Уже слегка надоевший образ прищуренных глаз моментально проявляется четкими контурами; Джеджун раздраженно перечеркивает лист несколькими толстыми линиями и открывает следующий. Расплывчатые штрихи неуверенно ложатся на скрипящую твердую бумагу, пересекаются под неровными углами и расходятся в стороны. Джеджун пытается сосредоточиться на деталях, прорисовывая светлый блик в знакомой бездне; абсолютно взаимоисключающие признаки умело играют на странном контрасте. Он не может не признать, что контраст этот выглядит опасно прекрасным. "Это все ужасно нелепо," - думает Джеджун, глядя на получившийся рисунок; темный взгляд горит необъяснимо ярким пятном на кажущемся теперь белоснежным листе. Как сталь и снежная пыль. Джеджун - отвратительный, а взгляд непонятного Юнхо - пугающий и шальной. Действительно нелепо. Джеджун выходит из здания школы, и почти сразу же затянутое тучами небо расчерчивает косая молния. Первая гроза за последний месяц. Моментально обрушивается ливень - капли крупные и, что странно, по-летнему теплые; Джеджун подставляет лицо под дождь и решает пройти домой через парк, удлинив дорогу на пару километров. Дождь усиливается с каждым шагом; из-за плотной водной завесы дорога размывается перед глазами, сплываясь в одну темно-серую полосу. Джеджун встряхивает мокрыми волосами и сворачивает на узкую аллею, спрятанную в тени огромных каштанов. Он проходит лишь пару метров и видит, что его любимая скамейка занята. Он видит, кем она занята. Эмоции захлестывают настолько безудержно, что хочется закричать. А потом он слышит музыку. Репризу дождя. "Я знаю, что это очень банально и глупо. Сегодня я видел слезы дождя. Они такие же прозрачные, как у всех, но почему-то было больно. И симфония вовсе не бессмысленная композиция из звуков и шума. Думаю, ее даже можно охарактеризовать, но не словами. Слова слишком пусты. И слов слишком мало. Впервые во время приступа не было его; была только тьма. И больше ничего." Буквально через несколько дней Джеджун начинает замечать, что Юнхо постепенно подпускает его к себе, словно выползает из своей раковины отчуждения и холодности. Он очень болезненно воспринимает любое упоминание о его отношениях с родителями, поэтому Джеджун с ужасом рисует у себя в воображении злобную мать и отца-тирана, терроризирующих собственного сына. Но, вопреки ожиданиям, мать Юнхо оказывается вполне милой и миниатюрной женщиной с очаровательными морщинками в уголках глаз. Об отце Джеджун разумно решает не спрашивать: кто он, собственно, такой, чтобы лезть в чужую семью? Странное притяжение к этому не менее странному человеку начинает пугать. Джеджун с жадностью следит за каждым движением Юнхо, за каждым действием; в голове бесконечным потоком прокручивается прочно засевшая в памяти мелодия, мысли сплетаются в запутанный колкий клубок. Его энергетика плотная и мощная, опутывает сетями - не вырваться. Джеджун изучает Юнхо последовательно, не сбиваясь с общего плана. Тот словно находится в твердой скорлупе - подобраться практически невозможно. "Он боится показаться слабым," - потрясенно понимает Джеджун, и это открытие почти выбивает почву из-под ног. Юнхо медленно перестает быть загадкой. Ключи практически найдены. Джеджун окончательно пугается, когда просыпается посреди ночи с бешено колотящимся сердцем и горящими щеками. Обрывки сна мелькают перед глазами черно-белыми кадрами, словно в замедленной съемке. Губы болят от фантомных укусов, в низу живота сворачивается раскаленный узел, а в голове сладким ядом разливается знакомый шепот. " - Ты - стихия." Стихия. Дождь. Боже. Джеджун старается выровнять дыхание, упорно сжимает руки в кулаки, но все равно не выдерживает. "Отвратительный, отвратительный," - как мантру монотонно повторяет он, каждый слог в такт. Кажется, снова что-то пошло не так. Причем с самого начала. Непонятное взбудораженное состояние медленно перерастает в паранойю; Джеджун вздрагивает от каждого прикосновения Юнхо, кусает губы и отводит взгляд, но лучше не становится. Кульминация наступает в тот день, когда Джеджун решает помочь Юнхо с ненавистной географией. Черт бы ее побрал. Странная выходка Юнхо после приступа необъяснимой клаустрофобии предсказуемо выводит Джеджуна из себя. Уже через секунду он зажимает его у стены и пытается серьезным тоном объяснить все, что думает по этому поводу, абсолютно не замечая всей компрометирующей ситуации и позы, в которой они находятся. Джеджун просто хочет разбить его ледяной панцирь, не более того. - Ты - стихия, - сдавленные слова моментально приводят Джеджуна в себя, и он замирает. Где-то он это уже слышал. Или нет? Апофеоз случается уже вечером, когда они смотрят какой-то фильм и бросаются чипсами. Юнхо кажется таким домашним и привычным, что Джеджун боится лишний раз пошевелиться, чтобы не спугнуть момент. Относительно спокойный просмотр как-то незаметно перерастает в битву подушками, и Джеджун понимает, что пропал. "Это конец," - обреченно думает он, глядя мимо сидящего на его животе Юнхо и чувствуя знакомый жар, иголками прокатывающийся по позвоночнику. Судя по изумленному взгляду Юнхо, он с ним полностью солидарен. Ну вот отлично просто. Лучше не бывает, черт возьми. "Ты - стихия." Снова возникшие картины из почти забытого сна всплывают словно ниоткуда, руки начинают предательски трястись, и щеки моментально вспыхивают. Чувствуя подбирающуюся истерику, Джеджун выворачивается из хватки и убегает предположительно в ванную, с треском хлопнув дверью. Не самый лучший вариант, но все же. Джеджун включает ледяную воду и подставляет под кран ладони; мысли моментально выстраиваются в голове четкими рядами. Он не знает, что будет говорить, не знает, что вообще надо говорить в такой ситуации. Джеджун выходит из ванной, готовясь выслушать длинную обвинительную речь в свой адрес, но ее нет. Юнхо, похоже, не до конца осознает всю глубину проблемы, мысленно фыркает Джеджун, резко прерывая его, когда тот непривычно растерянно пытается что-то спросить. Телефон звонит абсолютно неожиданно, и Джеджун уверен, что еще никогда не был настолько рад несвоевременному звонку. Голос матери звучит безжизненно и отстраненно. - Джеджун, срочно иди домой. Джеджуну не нравится ее тон, не нравится интонация. Что-то произошло, он всегда очень тонко улавливает чужие эмоции. Джеджун вылетает из квартиры Юнхо и почти бежит в сторону дома; ночи все еще достаточно светлые, поэтому, несмотря на поздний час, на улице пока сумерки, лишь тонкий месяц едва виднеется между плоскими крышами домов. Спустя полчаса Джеджун вбегает на свой этаж и открывает дверь; из кухни сразу выглядывает мать. - Джеджун? Иди сюда, - говорит она, и Джеджуну становится не по себе. - Что-то случилось? - осторожно спрашивает он, заходя на кухню, заранее зная, что ответ ему не понравится. - Тебе лучше знать, - мать бросает незаклеенный конверт на обеденный стол. - Сегодня я нашла это в почтовом ящике, причем конверт был не запечатан. Джеджун едва справляется с нервной дрожью, зародившейся где-то в кончиках пальцев, но все-таки аккуратно берет конверт в руки и вытряхивает на стол единственную фотографию. Он и Чанмин. На фоне колеса обозрения. - Это еще не все. Переверни, - говорит мать и быстро выходит в коридор, стараясь не смотреть Джеджуну в глаза. Чувствуя, как внутри все холодеет, он медленно переворачивает фотографию и сразу роняет ее на пол, провожая невидящим взглядом. Перед глазами невероятно четко стоит одна-единственная надпись. "Я люблю тебя." Ярко-желтыми, знакомыми летящими буквами. Джеджун резко вдыхает ставший густым воздух и обещает себе забыть. Забыть. Забыть. И когда на следующий день он идет очень сложным, но самым коротким путем в школу, щурясь от лезущих в глаза дождевых капель, то почти не удивляется, когда на перекрестке над его головой кто-то раскрывает огромный зонт. - Забыть? - вкрадчиво произносит тихий голос; Джеджун уверенно кивает и лишь потом оборачивается. - Это просто, знаете. Под оглушающий раскат грома иссиня-черное небо разрезает тонкий солнечный луч. - У нас разные симфонии. Ваша - та, которая ярче. - А которая ярче? - Чанмин прищуривает горящие бесовым пламенем глаза; Джеджун смотрит на него, не отрываясь, а потом улыбается. - Я думал, вы более здравомыслящий. Ехать в Сеул ради того, чтобы отдать мне фотографию... - Это безумие, - договаривает за него Чанмин. Джеджун непонимающе морщится, а потом усмехается. - Действительно. Чанмин задумчиво следит за каплями, стекающими с краев зонта; в груди внезапно что-то сдавливает, и Джеджун изо всех сил пытается сдержать непонятно откуда взявшиеся слезы. Абсолютно неясные эмоции захлестывают и лишь усиливают течение океана. Черт возьми, ну почему же так больно? - L'arc en ciel, - внезапно нарушает тишину Чанмин, все так же не глядя на него; из-под зонта Джеджун видит маленький кусок неба, словно разделенный яркими спектрами на две половины: одна залита струящимся солнечным потоком, а другая - густыми клубящимися облаками. Это настолько красиво и странно, что небо перед глазами начинает расплываться мутными бликами. - Это не радуга, - говорит Джеджун, чувствуя, что голос его предает. - Это граница. Граница между нашими океанами. - Океанами? - переспрашивает Чанмин, ухмыляясь; становится противно и жутко. - Да. И ваш - в другой стороне. По ту сторону радуги. Именно там - ярчайшая симфония. Чанмин непонимающе смотрит на него и отбрасывает зонт в сторону; его взгляд медленно темнеет, становясь почти антрацитовым. Бездна. Но не та, привычная, опасная. Чужая бездна. - Нет, - лихорадочно шепчет он, обхватывая лицо Джеджуна горячими руками. Джеджун равнодушно смотрит на него и понимает, что больше не тонет. - Ты - мое Солнце. Только мое, мое, - он утыкается носом Джеджуну в волосы и сдвигает руки ниже, на шею, крепче сжимая пальцы, усиливая хватку; Джеджун даже не дергается, лишь усмехаясь при мысли, что наверняка останутся синяки. - Ваше Солнце нашло себе другой Дождь. И другую симфонию, - Джеджун выворачивается из его рук, потирая зудящую шею; Чанмин выглядит ошарашенным и растерянным; ледяные капли стекают по его лицу, словно слезы. Лживые слезы Дождя. Где-то вдали раздается грохот. - Не трогайте меня больше. Уезжайте. Навсегда. Навсегда, пожалуйста! - Джеджуна трясет, голос срывается, он уже готов практически умолять оставить его в покое. Даже чертова гордость давно замолчала. Джеджун пытается успокоиться и сжимает руки в кулаки. - Фотографию я сожгу и выброшу пепел из окна. Прямо сегодня. Чанмин немигающе смотрит на него, но Джеджун твердо выдерживает тяжелый взгляд; тьма рассеивается, и Чанмин медленно кивает, подбирая зонт с пожухлой осенней травы. - Хорошо, - спокойно говорит он, разворачиваясь, и просто молча уходит, ни разу не обернувшись; Джеджун долго смотрит ему вслед, на его расчерченный косыми дождевыми зигзагами размытый силуэт и кусает губы, чтобы позорно не разрыдаться. Дышать становится практически невозможно, и он медленно идет по извилистой, покрытой гравием дороге обратно домой, засунув руки в карманы и низко опустив голову так, чтобы волосы скрывали лицо. Туда, где нет бездны. Туда, где не страшно. Он несколько часов сидит за роялем, бессмысленно наигрывая разные мелодии. Пытается подобрать ту самую, стихийную, но получаются лишь отдельные, разрозненные ноты. Предательские слезы свободно стекают по лицу, и Джеджун даже не пытается их стереть, с остервенением ударяя по гладким клавишам. "Я люблю тебя." Раз, два, три. "Другую симфонию." Раз, два. "Ты - стихия." Стихия, стихия. Безбрежная, плотная, неудержимая, горящая безумием стихия. Джеджун даже не замечает, как переключается на свою собственную мелодию, прекратив бить по клавишам; эту мелодию он сочинял несколько недель, а потом исполнил на школьном концерте еще в той, прошлой жизни, и мама растроганно плакала, говоря, что отец наверняка гордится им. Там, за завесой дождя. "Он всегда с нами." Всегда. И, лишь услышав шорох за спиной, Джеджун испуганно оборачивается; тьма застывает, пораженная льющимся светом. Когда Юнхо непривычно тихо просит его сыграть что-нибудь, Джеджун, не раздумывая, выбирает Дебюсси; все его произведения невесомы и чисты, как талая вода. Снова дождь. - Ты идеален, - восхищение вплетается в голос Юнхо яркими нитями сквозь мощный поток музыки, и вот тут Джеджун окончательно срывается. Он не думает о том, что творит - в мыслях сумбурная туманная путаница, мир кажется сильно вогнутым и неестественно блеклым. Джеджун не успевает ничего понять, как уже прижимает Юнхо к стене и тяжело нависает над ним; наконец-то в темной глубине беспокойно плещется затаившийся страх. Он боится. Боится Джеджуна, его непонятных вспышек агрессии, странного поведения - особенно в последнее время. Все это Джеджун читает в чужих глазах почти мгновенно, и от осознания своей неуязвимости и силы его ощутимо протряхивает. Вот она, настоящая стихия. Практически в руках, в полной власти. Делай, что хочешь. Как-то скоро нервное возбуждение перерастает в нечто иное, и это "нечто" - порочное и грязное; похоть, желание, что-то еще - ощущение, что получил то, что хотел уже давно? - вся эта взрывоопасная смесь завладевает разумом Джеджуна, и он полностью перестает контролировать свои действия. Вспышки быстро мелькают перед глазами, волны сменяют друг друга со скоростью света; в конце тоннеля появляется тусклое солнечное пятно, которое стремительно начинает расширяться, пока, наконец, не разлетается обжигающими огненными осколками в воспаленном сознании. И наступает темнота. И только сейчас Джеджун понимает, что именно он только что натворил. И с кем. Он разрушил последние стены. В чужих бездонных глазах - ураган и ветер, сносящий остатки ледяной пыли; в бездне ливень расчерчивает полюса идеальными беглыми линиями. Его снова затягивает в этот омут - зыбкий и туманный, словно приторная карамельная сладость. Словно симфония, реприза, мелодия - как угодно. Бесконечная, правдивая, настоящая; l'arc en ciel останется за пустым горизонтом. Затягивает прочно и бесповоротно. Навсегда.