"Прости, святой отец, я грешен..."

      Монотонный говор уже раздражал слух, равно как и отточенные движения людей, их незаинтересованные взгляды и редкие, откровенно издевательские усмешки. Отец Леви в который раз сглотнул, пытаясь абстрагироваться от гнетущей его атмосферы и думать о чем-то другом. Раньше ему помогали молитвы. Прогоняя их в уме, мужчина, казалось, переставал находиться в этом мире, но отчего-то именно сейчас слова из священных писаний то путались, а то и вовсе забывались, а на смену распятию в его воображение пришло чужое лицо. Отца Леви бесконечно это пугало. Он часами сидел на коленях в своей келье, сложив ладони вместе и моля о чем-то высшие силы, сам не замечая того, как переходит с английского языка на, казалось бы, давно забытый немецкий. Когда же он брался за Библию, в глазах начинало мутнеть, словно собственное зрение намеренно подводило его в столь важный час.       Так что теперь, сидя в общей обеденной и поедая ломтик хлеба, отец Леви вовсе не ощущал вкуса, потому как ему все время казалось, что все братья в монастыре знают о его тайне. Это его пугало. Сердце и без того сдавливала отчаянная вина за свой народ, так теперь еще и грех, который начал разрастаться в его душе.       «Надо думать о Боге»       Но у него не получалось. Он старался скрывать от всех свою растерянность, благо никто и не обращал особого внимания на его переживания, кроме, разве что, отца Эрвина, который по долгу службы отъехал в другой приход в соседний город. Аккерман не знал, радоваться ли ему отсутствию единственного друга или огорчаться. С одной стороны, тот умел одним лишь взглядом воззвать к самому лучшему и святому, что только есть в еще не потерянной душе отца Леви, заставить его отбросить прочь нечестивые мысли и пасть на колени перед распятием. Однако с другой стороны, отец Эрвин был подчас слишком внимательным и сведущим, он бы точно понял, чем охвачен его друг, он был бы разочарован этим, он бы посмотрел на него с презрением.       «Ты сильнее беса, думай о Боге»       Должно быть, отец Эрвин всегда верил в своего друга, верил в то, что тому хватит сил победить демонов и побороть свои греховные желания. Но вот отец Леви в это уже не верил, а виной всему тот наглый зеленоглазый мальчишка, что посмел потревожить налаженный с годами покой.       Эрен Йегер – именно так он представился. Судя по всему, он из Германии. Не понятно, почему он привязался именно к отцу Леви, но это воистину пугает. Мальчишка совсем юн, сознает ли он сам, что творит? Понимает ли, к чему это приведет?       – Она лишилась всех своих сыновей, те не успели оставить ей внуков, – послышалось со стороны.       Отец Леви вздрогнул, точно очнувшись ото сна. Вновь его мыслями завладел тот мальчишка, и он перестал понимать, что же происходит вокруг. Монахи и послушники уже расходились, кто-то все еще доедал похлебку, а кто-то просто мирно беседовал.       – Да убережет ее господь, эта война слишком сильно подкосила людей, но молитвами мы сможем пережить тяготы.       – Истинно так.       Стараясь не поднимать взгляд, Аккерман встал с места. Снова эти разговоры о войне, о людских горестях и тяготах, точно и поговорить больше не о чем. Как странно, что сейчас все это вызывало не чувство вины, а лишь легкое раздражение.       Мужчина поспешил в коридор. Здесь было темнее, каменные стены старинного здания пахли сыростью и воском, то тут, то там догорали свечи, простоявшие всю ночь. Из одного единственного окна с трудом пробирался свет, создавая причудливые тени. Отец Леви замер. Ему вдруг показалось, что он увидел шестиконечную звезду, сложенную на полу из тусклых лучей. Видение быстро развеялось, но поселило в душе тревогу. Аккерман еле вспомнил о том, что ему нужно быть в церкви до восьми утра, ведь сегодня именно он несет службу. И почему-то именно сегодня его настигли призраки прошлого, несколько лет подряд молчавшие и терзавшие душу.       Мужчина прибавил шагу, стараясь тенью пересечь толпу и покинуть территорию монастыря. Запахи душили его, равно как и эти стены, и эти люди, которые должны были стать ему семьей. Стали ли они таковыми? Отнюдь. Отец Леви не имел и малейшего желания смотреть на эти чужие лица, слушать их разговоры о чужих страданиях и горестях. Все это приносило лишь дополнительную боль в душе с толикой искреннего раздражения. А шестиконечная звезда напоминала о настоящей семье, которую Аккерман добровольно покинул, и второй, действительно любимой семье, которую он не смог сберечь.       Пороки преследуют человека везде – в этом ли заключается смысл земного испытания? Этого не знает никто, даже отец Эрвин. Это за гранью людского понимания. Леви всегда был умным человеком. Еще ребенком он понял, что смерть его горячо любимой матери не была несчастным случаем, как многие твердили, хотя бы потому, что со дня ее похорон имя Кушель превратилось в табу. Собственный отец не желал о ней вспоминать, точно и не было у него дочери, а Кенни, ее брат, тайком хранил в кармане пиджака фотографию красивой и пышущей жизнью младшей сестры, лишь изредка, в полном одиночестве доставая ее и думая о чем-то своем. Дедушка говорил Леви о том, что сила заключена в их еврейской вере. Звезда Давида была везде, в том числе и на стене, над кроваткой тогда еще маленького Леви. Однако Кенни говорил, что всякая религия лишь обман, направленный на то, чтобы сделать человека рабом. Отец и сын часто ругались, а Леви, напуганный и растерянный, смотрел на них и не понимал ровным счетом ничего.       Уже потом он сбежит из дома за компанию с Фарланом, соседским мальчишкой, молодым и амбициозным бунтарем. И именно с ним Аккерман познает совершенную иную жизнь. А потом появится милая и улыбчивая Изабель, которая дополнит их, сделав настоящей семьей.       До чего же теперь больно вспоминать об этом. Они оба погибли на глазах у отца Леви, и лишь после этого мужчина обратил свой лик в сторону распятия. Он искал не столько спасения, сколько иного смысла жизни, но так и не нашел его.       «Думай о Боге»       Однажды Аккерман познал смирение. Он просил прощения за свои грехи, коих набралось не мало, он исповедовался отцу Эрвину в надежде на исцеление души. Тот выслушал его, оказал моральную поддержку, а после стал ему другом, и когда он был рядом, Леви в самом деле было несколько легче. Ведь отец Эрвин знал о нем все, кроме самого главного и пугающего. Кроме того, что вводило Аккермана в отчаяние.       «Бесы поджидают нас везде, они готовы в любой миг поглотить твою душу. Не позволяй себе усомниться, думай о Боге»       Мужчина облегченно выдохнул, оказавшись на улице. Солнце все сильнее скрывалось за темными тучами, должно быть, сегодня пойдет дождь. Натянув на голову капюшон, отец Леви поспешил в сторону церкви. Уже в черте города на пути ему попалась престарелая дама в вычурной шляпке, довольно элегантная, несмотря на возраст, но какая-то иссохшая и потрепанная.       – Это ведь ты тот священник? – гортанным и неприятным голосом спросила она, заставив Аккермана остановиться. Увидев недоумение на его лице, женщина продолжила: – Я видела тебя в церкви.       Отец Леви не понимал, что бы могло понадобиться этой женщине. Та смотрела непроницаемым взглядом, и это сильно напрягало и без того дерганного священника.       – Вам что-то нужно?       – Хотела узнать, как тебе живется на свете этом, немецкое отродье? Твои сограждане убивают англичан, а ты сидишь в нашей церкви как у Христа за пазухой. Совесть не гложет?       У Аккермана вмиг похолодела душа, а руки задрожали. Почему же ему приписывают виной то, что сотворили другие люди? Ведь он сам не убивал, он ведь даже не военный… Женщина все так же смотрела на него, но теперь во взгляде виделось презрение. Отец Леви хотел было возмутиться, сказать, что в этом нет его вины, что одно лишь его происхождение ничего не решает, но слова так и застряли в горле. Он продолжил ход, но теперь он шел еще быстрее, словно боясь того, что этот полный ненависти взгляд его догонит. Словно боясь того, что его вновь настигнут призраки прошлого, от которых он пытался убежать долгие годы.       Как ни странно, но едва он достиг порога церкви, чувство вины сменилось раздражением. Неужели он до сих пор не смог замолить свои грехи, неужели он до сих пор не заслужил прощения? Сколь долго он должен еще стоять на коленях и помогать людям, чтобы в нем перестали видеть того, кем делало его происхождение?       Отсутствие отца Эрвина теперь ощущалось еще острее. Так хотелось поговорить с ним, услышать от него успокаивающие слова поддержки. Но его сейчас нет в городе, а исповедоваться кому-то другому отец Леви не намерен. Злость – это грех, и именно этот грех охватил сейчас Аккермана, сковав точно цепями и стирая все прочие эмоции.       В большом зале было пустынно и прохладно, словно все пришло запустение. Отец Леви оставил двери открытыми, а после сделал несколько шагов вперед и замер, уставившись на массивный деревянный крест над алтарем. Святой лик вновь смотрел на него с укором, но Аккерман не испытал ничего, кроме раздражения и желания гордо обернуться и уйти прочь. А ведь гордыня тоже грех.       – Святой отец?       Мужчина резко обернулся. Он даже не удивился столь раннему прихожанину, не удивился, когда понял, кто это. Тот самый мальчишка, Эрен Йегер. Именно с его появлением Аккерман и лишился покоя.       – Ты… Что тебе нужно?       Церемониться с ним мужчине не хотелось совершенно. Перед глазами до сих пор стояло лицо старухи, а в ушах звучали ее слова, и это заставляло злиться еще сильнее.       – Я пришел исповедаться, – отозвался Йегер. – Ведь это единственный способ поговорить с вами.       Эрен не изменился в лице, но изумрудного цвета глаза выдавали его с лихвой. Должно быть, он считает происходящее невероятно забавным и смешным. Чертов малолетний шкет, кто вообще давал ему право врываться в чужую жизнь и чужие мысли?       – Исповедаться?       Аккерман видел перед собой настоящего демона. Теперь уже бессмысленно отрицать очевидное – это его демон, он потревожил его душу и заставил думать лишь о себе. И уже даже не имеет значения, зачем парень делает все это. Главный вопрос теперь – чем это обернется.       «Думай о Боге»       Мужчина мотнул головой. Наверное, стоило помолиться, но он все так же терялся в словах и не мог вспомнить их последовательности.       – Мне становится чуть легче, когда я с вами, – все с тем же непоколебимым спокойствием сказал Йегер. – Мне легко признаться в этом вам, а ведь так порой хочется высказаться.       Отец Леви хмыкнул. Вышло несколько горделиво и высокомерно, хотя он этого и не хотел.       – Завтра в приход вернется отец Эрвин. Уверен, он поможет тебе лучше, нежели я, сын мой. А сейчас тебе лучше уйти.       Нет, неспроста этот юноша приходил в церковь именно тогда, когда службу нес Аккерман. Неспроста он явился сегодня в такую рань. Все неспроста. Это, должно быть, очередное испытание, которое отцу Леви должно пройти с достоинством. Но не слишком ли много испытаний взваливает на него Бог? Не пора ли проявить милость и позволить ему спокойно доживать свой век, даровать покой и поверить в него. Ведь сам Аккерман верит в Бога и уповает на его милость.       – Я не смогу быть откровенным с отцом Эрвином, – тут же заметил Йегер. – Мне нужны именно вы, святой отец.       Отец Леви намерен был обернуться и уйти, чтобы дать понять, что его решение неоспоримо, но он отчего-то не смог свести взгляда с юноши. Эрен был безусловно красив. Та самая внешность, которую бы гуманисты назвали идеальной, с которой художники писали бы картины. Внешность, которая будила в душе Аккермана самых развратных демонов.       Интересно, а стал бы ему другом отец Эрвин, если бы узнал его самую главную тайну? Это и было то единственное, в чем Леви не смог ему сознаться, самый страшный его грех. Мужеложство – преступление, и все это знают. За свои без малого тридцать три года отец Леви понял, что подобное лучше хорошенько утаивать, дабы никто не смог кинуть ему в след презренное слово «содомит».       – Ты не осознаешь, что творишь, – выдохнул Аккерман.       Была ли это провокация? Но ведь юноша совсем молод и внешне так невинен, он не может делать это намеренно. Он не может понимать этого. Быть может, его душу еще не поздно спасать, но для этого спасения парню в самом деле нужен отец Эрвин, но уж никак не Аккерман.       Йегер посмотрел на священника пристально, словно намереваясь выловить что-то в чужих чертах лица, а после решительно шагнул вперед. Отец Леви все так же стоял на месте, словно ноги его срослись с деревянным полом церкви.       – Это вы не понимаете, святой отец.       Он оказался слишком близко. Аккерману стоило либо оттолкнуть его и вразумить, либо уйти прочь самому, но он не смог. Эрен оказался чуть выше ростом, хотя этому удивляться не стоило, отец Леви всегда был низкорослым. Но не это потрясло мужчину, а выражение лица юноши. Он даже дышать стал через раз, охваченный необъяснимым волнением.       – Ты демон... – выдохнул Аккерман. – Настоящий демон.       Его сердце забилось быстрее. Больше не хотелось думать о том, что они находятся в церкви, что он облачен в рясу, что он старше и должен быть мудрее, а мальчишка совсем юн и не осознает ничего. Все эти мысли просто растворились в воздухе, оставив после себя пугающе яркое осознание – нет более святости, но есть недопустимое вожделение, такое запретное, но вместе с тем такое сладостное.       – Отче… – проговорил Йегер с хрипотцой в голосе. – А ведь это вы демон, а не я. Это ведь вы совратили мою душу.       Отец Леви уже не прислушивался к его словам, хотя и слушал голос, в котором не было и намека на волнение. Мальчишка оказался слишком близко, его дыхание ощущалось слишком остро. Аккерман сглотнул, уставившись на чужие губы, а после, окончательно потеряв себя, резко сократил расстояние между собой и Эреном. Тот словно только и ждал этого. Парнишка ответил на поцелуй с такой невероятной горячностью, что все мысли о его невинности сами собой отпали в сторону. Они оба вцепились друг в друга, словно изголодавшиеся звери, прижимаясь плотнее и трогая руками везде, где только получится.       Вкус чужих губ сводил с ума. Казалось, в этом мальчишке можно просто раствориться, как порой корабли тонут в водах океана, и это нисколько не пугало. Впервые за долгие годы Аккерману было так хорошо и чертовски волнительно, но в какой-то момент к нему вернулось осознание того, что происходит.       Он резко оттолкнул от себя Йегера, да так сильно, что тот лишь чудом устоял на ногах. В его шальном взгляде отец Леви увидел отражение собственной растерянности.       – Уходи, – твердо сказал мужчина.       Возможно, стоило добавить что-то еще, но слова вновь растаяли в воздухе. Собственное тело уже предало Аккермана, а Эрен и не думал в чем-то раскаиваться.       – Я вернусь, отче, – к мальчишке вновь вернулся полушутливый тон. – Вы ведь и сами это понимаете, да?       Отец Леви упрямо мотнул головой. Надо было срочно пасть ниц перед распятием и вымаливать прощение за собственную слабость, но он уже так устал извиняться.       – Убирайся.       Йегер фыркнул, но все же обернулся и неспешно зашагал прочь. Аккерман напряженно сжимал руки в крепкие кулаки, не зная, как быть. Он обернулся в сторону распятия и нерешительно приблизился к алтарю. Парень уже ушел, мужчина не слышал более его шагов, но его присутствие все равно ощущалось, губы горели от поцелуя, руки все еще помнили изгибы молодого и соблазнительного тела.       – Я… – священник посмотрел на святой лик. Казалось, изображения на иконах озлобились на него за то, что он совершил. – Я смиряюсь перед тобой, но молю – даруй мне сил бороться с искушением.       В тот же миг мужчина осознал, что лжет. Нет, это вовсе не смирение. Он был возбужден, тело просто горело от минувших мгновений страсти. Он не был смирен. Более того, он все меньше и меньше хотел бороться за спасение своей души. Святой лик был озлоблен, а священник растерян.