Руководство пользователя

Вода барабанит по твоим плечам так привычно, что ты готов заплакать. Ты благословляешь каждый звук в трубах. Прошли годы с тех пор, как ты в последний раз к ним прислонялся. Они выкрашены зеленым, и этот цвет успокаивает тебя, как раньше, когда тебе требовалось снять напряжение в промежутках между расследованиями и работой в клинике. А сейчас твоих губ нежно касаются губы Шерлока, а вода льется вам на головы. Ты удерживаешь его за шею и ласкаешь его язык. Вот бы эта ночь длилась вечно! Его мокрые локоны кажутся черными кляксами на лбу и щеках. Взгляд ясный, мягкий и теплый, такой теплый, неужели когда-то он был холодным и отстраненным? Он приоткрывает рот, словно в ожидании следующей твоей команды. Ты берешь мыло. Он смотрит на тебя, а ты вспениваешь в ладонях пену с запахом кедра. Ты начинаешь с шеи, уделяя особое внимание оставленной тобой яркой метке. Он закрывает глаза. Ты ведешь руками по его груди, вниз по плечам, по рукам. Касаешься волос над его сердцем, спускаешься к пупку, ведешь вниз по бедрам. - Когда ты умер, все, чего я хотел, было – самому осмотреть твое тело. – Ты дотрагиваешься до его члена, затем, едва касаясь, нежно намыливаешь мошонку. Он вздрагивает, но не двигается. - Я умолял Молли, Лестрейда, даже Майкрофта. Хотел, чтобы на всех официальных документах в графе «медицинский эксперт» стояло мое имя. Не знаю почему, я не патологоанатом, и это в любом случае не вернуло бы тебя. – Ты прижимаешь мыло к его животу, выписывая пенные круги. – Все говорили мне, что уже слишком поздно, и это ничего не изменит. А я знал, то есть, думал, что знал, что ты лежишь в шкафу в морге Бартса, где мы с тобой сотни раз бывали вместе. – Ты опускаешься на колени, мягко трешь его бедра и тонкую кожу на коленях. А потом целуешь в правую лодыжку. – Это жутко, но мне просто нужно было еще раз тебя коснуться. Я проверял твой пульс, когда ты лежал на земле, видел твою кровь, но этого было недостаточно. Мне нужны были еще доказательства. Чтобы поставить точку. Ты встаешь, скользя ладонями вверх по задней части его ног. Его глаза все еще закрыты. Он дрожит, несмотря на то, что из душа льется почти кипяток. Ты ведешь пальцами вниз по его спине, до поясницы. - Мне так бесконечно жаль, Джон. - Да, я знаю. И я простил тебя в ту же минуту, как увидел. Мне просто нужно было… время. - Я знаю. Ты берешь его лицо в ладони, он льнет к прикосновению, и получается, будто бы ты баюкаешь в ладони его подбородок. - Кто я такой, чтобы не понимать, какой бесценный дар то, что ты со мной здесь, сейчас. Такой… не мертвый. В окна вползает холодный рассвет. Его влажная голова покоится на твоей груди. Одной рукой ты накидываешь одеяло ему на плечи. - Ты спишь? Он смотрит на тебя из-под полуприкрытых век. - Вовсе нет. В пальцах твоих ног зарождает тепло и поднимается по телу все выше – с каждым прикосновением к нему, с каждым взглядом, с каждым вдохом. – Как давно ты… ну, знаешь. - Что? - Как давно ты знал? – Ты смотришь на него сверху вниз. – Почему ничего не говорил? Его выдох похож то ли на всхлип, то ли на смешок. - Думаешь, я мог себе хотя бы представить, чтобы из этого вышло что-то хорошее? У тебя была твоя работа и все эти постоянные подружки. – Он смотрит тебе в глаза. – Я знал, что тебе нравятся расследования, нравятся опасности и загадки и, возможно, даже немного нравлюсь я сам – но чисто абстрактно. Ты всегда был так озабочен тем, чтобы выглядеть «нормально», тебе это было так важно. Ты не мог бы просто жить с другим мужчиной, не обозначая это для себя как «близкая дружба». Ведь именно поэтому ты и заводил постоянно отношения с женщинами, часть которых была настолько тебе безразлична, что ты и не помнил о них ничего. Тебе нужен был мир, в котором ты мог быть врачом и солдатом, а не просто подпевалой какого-то фрика. И я убеждал себя в том, что мне этого достаточно. Тепло, к этому моменту добравшееся уже до кончиков пальцев на руках, превращается в холод. – О, Шерлок. – Ты обнимаешь его и целуешь в мокрые кудри. – Но я же перестал встречаться с женщинами. В последний год я ходил за тобой повсюду и делал все, что ты скажешь, без малейших вопросов. Тебя это ни на какую мысль не навело? - Возможно. – Задумчиво отвечает он. – Не могу сказать, что я полностью осознавал, что ты для меня значишь. Я всеми силами старался подавлять и удалять все, что хоть как-то затрагивало область эмоций. – Он прикрывает глаза. – И то, что я не смог - или просто не захотел – заставить себя ради нас обоих не обращать внимания на любовь к тебе, оказалось выше моих сил. Я не мог отвлечься от этого расследованиями, как раньше отвлекался кокаином или сигаретами. Единственная вещь, которая хоть как-то помогала, и из-за которой ты постоянно на меня ворчал. Ты целуешь его веки. – И еще скрипка. - Да. Я сочинил 84 пьесы о тебе. Хочешь, я тебе их подарю? Они все отвратительно сентиментальны. Ты смеешься, в миллионный раз за последние сутки ощущая влагу в глазах. - Я хочу все их послушать. Ты кладешь ладони на его бока, спускаешься ниже и целуешь впадинку в основании его горла, затем место между его ключиц, солнечное сплетение. - Ты даешь мне больше, чем я заслуживаю. Я всем тебе обязан. Ты пробегаешь языком по его бедренным косточкам, он дрожит и подается вперед под твоими губами. Его лежащий на животе член вздрагивает. – Ты спасаешь меня даже сейчас. Особенно сейчас. Я никогда не хотел ничего иного, кроме как быть с тобой. Он откидывает голову на подушку. – Не останавливайся, Джон. Пожалуйста! Ты подхватываешь его под колени и подтягиваешь к себе. Сейчас он полностью открыт. Уязвим. Зависим от тебя. Ты облизываешь палец и обводишь его вход. - И не мечтай! Он рвано выдыхает, когда ты заменяешь палец языком. Крепко ухватив его за бедра, ты притягиваешь его еще ближе. Чувствуешь вкус соли и мускуса. Облизываешь круговыми движениями и проводишь большим пальцем по яичкам. Тебе слышно, как он стонет то низко и хрипло, то тонко и высоко. Ты преодолеваешь первоначальное сопротивление плоти и вталкиваешь язык глубже, медленно исследуя его тело. Его длинные пальцы вцепляются тебе в волосы, тянут, но тебе вовсе не больно. Ты добавляешь палец и нащупываешь гладкий бугорок его простаты. Он вскрикивает: - Блядь, блядь, блядь! От его выкриков, от его вкуса твой член становится тверже, чем был когда-либо. И ваши пальцы встречаются на его члене. – Я сейчас… О, боже, Джон, я сейчас… И он кончает, сотрясаясь всем телом и сжимаясь на твоем языке. Он стонет, и голос его звучит куда выше, чем привычный баритон. Ты заменяешь язык членом и через пару секунд выплескиваешься внутри него. А затем валишься ему на грудь. Несколько секунд ты глубоко дышишь, вдыхая запахи дома и ваших сплетенных тел. Его глаза закрыты. Губы подрагивают. Ты целуешь их. - Это никак не могло продлиться дольше, - говоришь ты. Он открывает глаза, темные, затуманенные. – Знаю. Но возможно если бы ты не делал… это. Этому учат на медицинском факультете? Ты смеешься. – Нет, конечно. Я в армии научился. Он недоверчиво смотрит на тебя. Ты ухмыляешься. - Да нет же. Это было просто… инстинктивно. Необходимо. Хоть на секунду показать тебе, насколько ты великолепен. Ну и слегка помогли знания из области мужской анатомии. Он закрывает рот. – Я не… я не знал. Что что-то может ощущаться вот так. Это было… как наркотик. Лучше, чем наркотик. Нужно провести исследование, сколько дофаминовых рецепторов находятся в активном состоянии во время этого… эээ… акта. - С радостью помогу. – Ты улыбаешься ему в шею. – Меня интересуют показатели, как у принимающей стороны, так и у дающей. Никогда в жизни не чувствовал ничего более возбуждающего, чем твой вкус, - в утреннем свете заметно, как он краснеет. – Ощущать себя в тебе, слышать твои стоны… Думаю, этого кайфа мне не на один день хватит. Ты встаешь с кровати и прикасаешься к липкой влаге на груди. - Прости, - говорит он. - Шшш... – Ты выходишь из комнаты и возвращаешься с влажным полотенцем. Останавливаешься слева от кровати и вытираешь его живот. Он пытается возражать – он всегда был строптивым пациентом, если только не спал во время осмотра. – Давай, - убеждаешь ты. Он всматривается в твое лицо и замирает. Ты разводишь его ноги и вытираешь покрасневшую плоть. А затем кладешь полотенце на тумбочку.– Ты любишь меня. - Что? - Кажется, сегодня я слышал это от тебя чаще, чем за всю свою предыдущую жизнь. Это своего рода мило. Ты – когда говоришь без слов. – Он улыбается, и щеки его пылают. – А еще я впервые вижу, как ты краснеешь. Наверное, я мог бы к этому привыкнуть. Итак, как я уже сказал, ты меня любишь. - Я… я… - Ты сам это сказал. Сказал, что влюблен, хотя тогда я еще и не знал, что в меня. Сказал, что не мог заставить себя не обращать внимания на любовь ко мне. И на моей свадьбе ты тоже это говорил. Сказал: два человека, которые любят тебя больше всего на свете. Это означает, что ты любишь меня. - Помимо этого я еще сказал, что превыше всех эмоций – особенно любви – я ставлю холодный разум. Ты улыбаешься. - А потом ты говорил и другие вещи. И все равно, - ты бросаешь взгляд на его список, который, весь измятый, лежит на стуле у шкафа. – Думаю, это называется самообманом. – Ты целуешь его в место под нижней губой. – Ты любишь меня. Ты вовсе не социопат, ты теплокровное существо, которое любит другого человека. И этот человек – я. Как великолепно говорить все это, лежа с ним рядом. Звучит, как правда. - Ты знал это. И сейчас знаешь. - Скажи это! Он делает глубокий вдох: - Я… - Ты говорил это кому-нибудь раньше? - Не знаю. Ты кладешь руку ему на грудь. – Тогда я скажу первым. Я люблю тебя. Уголок его рта дергается, а глаза наполняются слезами. Тебе все еще непривычно видеть его плачущим. Странно. Удивительно, прекрасно, восхитительно! И никогда не перестанет быть таким. Ты наклоняешься над ним и сгребаешь его в объятия. - Это просто так странно, - выдыхает он тебе в ухо. – Тепло твоих рук, сила твоих прикосновений, то, что рецепторы сетчатки позволяют мне различать оттенки твоих волос и глаз, а нервные окончания заставляют волоски на руках подниматься, когда ты находишься рядом. Не говоря уж о том, что я чувствую, когда ты касаешься меня, входишь в меня… Я смотрю на тебя, и все, что раньше не имело значения, обретает смысл. Поэтому да, конечно, я люблю тебя. - Это все, что я хотел услышать. – Ты берешь свой мобильник. Его глаза тревожно расширяются. - Что ты собираешься делать? - Сказать Мэри, что расследование не удалось, что мы выпили, и, когда я вернусь домой, нам с ней нужно будет серьезно поговорить. - Нет, - отвечает он. – Просто… просто вот так и все? - Я не хочу врать ей, Шерлок. В последние годы в моей жизни было и так достаточно лжи. - Но она твоя жена. Твои губы сжимаются. – Да, я в курсе. - Вы принесли клятвы. - Послушай, мне никогда и на одну секунду в голову не приходило, что ты оживешь. – Ты вздыхаешь. – Мэри была просто заменой тебе. Повязкой на рану. Конечно, я люблю ее. У нас будет ребенок. Но чувствовать вину за то, что я испытываю к тебе, это все равно, что чувствовать вину за то, что у меня чудным образом отросла потерянная конечность. Я так не могу. И не буду. Ты это я. Я это ты. – Ты закрываешь глаза и вздыхаешь. – Ей придется понять это. - Не пиши ей пока, - говорит он. – Она, наверно, еще спит. Дело уже сделано. Ты нерешительно киваешь и укладываешься рядом с ним. Вам так хорошо вместе. Прислушиваясь к ровному ритму его дыхания, ты засыпаешь так крепко, как ни разу еще не спал с тех пор, как он умер. Когда ты просыпаешься, он что-то делает на кухне, тщетно пытаясь не шуметь. Сколько раз ты, должно быть, вот так будил его, собираясь на работу? Интересно, это его раздражало? Он никогда ничего не говорил. Ты не можешь припомнить, где оставил одежду, поэтому надеваешь один из его халатов. Красный. Это твой любимый, хотя сейчас он и пахнет сигаретами. - Тебе, правда, нужно бросить курить, - говоришь ты, входя в кухню. – Как твой врач, я настаиваю. Он сидит на столе, прижав пальцы к губам. На столе две чашки кофе, тарелка тостов и два вареных яйца. – Вау, - говоришь ты, - какое событие! Он не улыбается в ответ. - Хотелось бы заявить, что сейчас мы будем праздновать то, что ты довольно церемонно лишил меня невинности, а затем практически силой вытянул признание в любви, но, боюсь, нам придется поговорить о другом. Ты садишься на стул напротив него. – Ты не заставишь меня передумать, - говоришь ты. – Я знаю, что Мэри тебе небезразлична, и что тебе, так же, как и мне, больно от того, что ей придется уйти из наших жизней, но я не могу так просто… Ты для меня не просто интрижка. Ты для меня – все. - Пожалуйста, Джон. Дело не в этом. Ну, то есть и в этом тоже, - он смотрит на стол прямо перед собой.- Ты просто не можешь уйти от Мэри. Пока не можешь. Наверно, ты что-то упустил. Он вечно так делает – приоткрывает завесу над тайной, оставляя тебя мучиться догадками. Ты подавляешь вспышку гнева, стараясь, чтобы эмоции не просочились в голос. - И почему же? - Из-за… расследования. Я должен кое-что сделать. От этого зависят жизни и благополучие многих, многих людей. - И… из-за этого я должен оставаться с Мэри? Почему? - Джанин, - он отпивает кофе. – Подруга Мэри. Которая была подружкой невесты. Помнишь? - Да, откровенно говоря, немного неприятная. Но мне никогда не нравились друзья Мэри. Он фыркает. – Это так, но мне она нужна. Она - персональный ассистент одного очень важного, очень опасного человека, и мне потребуется ее благосклонность, чтобы проникнуть к нему в офис. - Благосклонность. - Я должен убедить ее, что заинтересован в ней. Встречаться с ней, соблазнить ее, неважно. Боюсь, единственное, что заставит ее предать своего работодателя, это предложение руки и сердца. Тебе не удается побороть дрожь в руках, и ты сжимаешь и разжимаешь кулаки. Он смотрит на тебя со смесью грусти и настороженности. - Итак, ты должен соблазнить ее. Сделать ей предложение. Ради бога, Шерлок! - Я не собираюсь спать с ней, я никогда не смог бы этого сделать. – Ты разжимаешь кулак, и он нерешительно накрывает твою ладонь своей. Его прикосновение успокаивает. Ты переплетаешь ваши пальцы – несмотря ни на что. - Я твой, Джон. Навсегда. Я никогда не предам тебя. Но я должен сделать это. Это… это важнее, чем мы. Это ради бОльшего блага. Ты фыркаешь. – Большего блага. Ты и верно женат на работе, так ведь? Он кривится. - Я и не ожидал, что ты поймешь. Мне почти физически невыносимо сидеть здесь и наблюдать за твоей реакцией. Это раздирает меня надвое. – Его рука в твоей подрагивает, и ты понимаешь, что он говорит правду. – Но это я, Джон. У меня есть обязанности. И у тебя они есть. Оставайся с Мэри. Не спеши. Это всего на месяц. - На месяц. - Да. На месяц. Время не побежит быстрее, если ты и дальше будешь повторять все, что я говорю. Ты холодно недоверчиво смеешься. - Не думаю, что у меня получится, Шерлок. Я не могу гнить в загородном доме, зная, что какая-то женщина дотрагивается до тебя. Она будет находиться здесь? Носить вот это? – Ты нервно дергаешь за полу халата. – Будет готовить тебе чай и мыть полы? Будет слушать, как ты рассуждаешь и… - Твой голос сбивается, - играешь на скрипке? - Джон. - Я не могу. Не могу. Ладно, я уйду и буду молчать. Пока. Но я не могу жить, зная, что она тут, а я там. Каким бы кратким ни был этот период времени. Он закрывает глаза. – Пожалуйста. Ты резко вскакиваешь, отпихивая стул. Тарелки звенят, и кофе выплескивается из чашек. Ты огибаешь стол, берешь его лицо в ладони и крепко целуешь. - Господи, помоги! Я готов сделать для тебя что угодно. И это определенно когда-нибудь меня убьет. Может быть, даже скоро. Он так и сидит, не открывая глаз, когда ты направляешься в гостиную, натягиваешь измятую одежду и выходишь, хлопнув дверью.