Руководство пользователя

В больнице ты получаешь новое имя. Сестры и санитары шепчутся за стойками в коридорах о последней кампании, которую доктор Параноик провел для обеспечения безопасности в госпитале. Не то что бы недобро шепчутся. Кивая им со своего поста у двери его палаты, у его кровати, у автомата с сэндвичами на третьем этаже, ты почти чувствуешь, как под глазами залегают новые морщины. Больничные правила должны бы ограничить часы, которые тебе позволено проводить в его палате, но персонал уже выучил, что лучше тебя не злить попусту. После того случая, когда ты, дрожа от злости и усталости, требовал дипломы и личные дела у неизвестного рентгенолога и подменного флеболога, настороженные глаза следят за тобой повсюду. А после того, как ты четыре ночи провел в палате, считая его выдохи, никто не смеет задавать тебе лишних вопросов. Несколько раз тебе предлагали медицинскую помощь – в дополнение к одеялам, глоткам виски, сочувственным взглядам и бесконечным чашкам чая. Даже Майкрофт уже выказывает беспокойство. - Я могу распорядиться, чтобы тебя отвезли на Бейкер-стрит на пару часов. Ради бога, Джон, тебе нужно поспать, принять душ и съесть что-нибудь, помимо хлебцев. Раз в пару дней ты соглашаешься на это при условии, что он останется в палате вместо тебя. - Я не исчезну, - пытается улыбнуться Шерлок. - Ну прости, но я не уверен, что могу тебе доверять. Большую часть времени ты проводишь, пытаясь его развеселить. Довольно часто тебе это удается: он раскрывает несложные загадки из писем посетителей его сайта, играет с тобой в Клюэдо партию или две, даже следуя правилам, смеется, когда ты напоминаешь ему забавные эпизоды из ваших прошлых расследований. С каждым днем глаза его светятся все ярче, и это помогает тебе держаться. Но чаще всего он желает говорить о Магнуссене. - Как ты не понимаешь? Информация из хранилищ Эпплдора – единственное, что имеет сейчас значение. Мы можем закончить войны, Джон! Уничтожить криминальные сети, еще более обширные, чем сеть Мориарти. И более того, зная, что он возвращается, можем нанести ему упреждающий удар. Это куда масштабнее, чем твоя передряга с Мэри, хоть она тоже опасна. - Наша передряга, смею надеяться. - Да, - он смотрит куда-то позади тебя. Пальцы прижаты к губам. – Наша проблема. Спустя пару дней, в краткий период спокойствия между лечебными процедурами, анализами и проверками, он просит тебя почитать ему из «Листьев травы». Он заставляет тебя придерживаться определенного ритма, регулирует частоту твоего дыхания и засыпает, пока ты свободной рукой перебираешь его волосы. Каждую пятницу в два часа дня приходит Молли. Ты целуешь его в лоб, а он морщит нос. - Я вернусь к шести, - говоришь ты. – Пожалуйста, не выплевывай таблетки, хорошо? - Я не ребенок. - Ребенок! Молли кивает и улыбается. - Шерлок, не ругайся! Я тебе кое-что принесла – у нас была парочка странных трупов, пока тебя не было. Мэри каждую неделю приветствует тебя совершенно одинаково. - Ты поздно. - Извини. - И выглядишь дерьмово. Я могла бы сказать, что твоя паранойя безосновательна, если бы не знала, что Джим имеет обыкновение появляться, когда ты меньше всего его ждешь. - Ты меня так приободрила! С каждым разом она становится все больше. Тебе сложно притворяться любящим заботливым мужем, пока врач не принимается скользить ультразвуковым датчиком по ее смазанному гелем животу. Напряжение между вами можно пощупать руками, но оно тут же рассеивается, когда на экране появляется крохотная ручка, пальчик или нос. - Ух ты, - выдыхаешь ты. - Да, – вздыхает она. Улыбается, глядя на экран, и сжимает твою руку. И несколько секунд вы просто делите счастливые моменты родительского единства, как будто бы все ужасное между вами никогда не существовало, а она всегда оставалась просто Мэри Уотсон, твоей медсестрой, женой и опорой. Возвращение к реальности бьет тебя в живот, словно камень. В обмен на твое присутствие на приеме у врача она соглашается предоставить информацию о вероятном местонахождении Мориарти. - Почему я должен тебе верить? - Не должен. Я бы на твоем месте не верила. Но мои слова все же лучше, чем ничего, как думаешь? - Полагаю, что так. - Послушай, Джон, я правда ничего этого не хотела. Тебе, вероятно, отвратительно будет теперь это слышать, но я очень хотела остаться Мэри Уотсон до конца жизни. Растить эту девочку вместе с тобой. Она твоя – на случай, если ты сомневаешься. И я хочу, чтобы ты был в ее жизни. Не наказывай ее за мои грехи. - Я и не собирался. Когда его, наконец, выпускают из больницы, ты покупаешь дополнительный комплект замков и устанавливаешь сигнализацию. - Джон, ты, правда, думаешь, что это способно его остановить? Он все равно проникнет туда, куда ему будет нужно. Пройдет сквозь стены. - Нет. Я его остановлю. Вот этим, - ты рукой сжимаешь Зиг через карман. – Или вот этим, - ты подцепляешь его ногой за левую лодыжку, опрокидываешь так, чтобы он потерял равновесие, а затем, с некоторым усилием, подхватываешь на руки. Он смеется и обнимает тебя за плечи. - Ты собираешься сбить с ног Мориарти? - Ага, разоружить его. А потом убить. Медленно. Он наклоняется к твоему уху. - А меня ты тоже будешь медленно убивать? - Убивать – нет. Медленно – да. В спальне ты осторожно опускаешь его на пол – так, как тебя учили обходиться с недавними жертвами огнестрельных ранений. - Джон, я не какая-нибудь трепетная юная дева, сам справлюсь! Ты развязываешь тесемки на его больничной сорочке, и она остается у тебя в руках, как сброшенная кожа. - Я чувствую себя… разоблаченным, - он снова смеется, и это звучит великолепно. Ты подходишь к кровати и откидываешь одеяло. - Ложись! - Если ты имеешь в виду, что хочешь меня разложить, то я согласен. - Укладывайся! Он надувает губы, а затем прикусывает нижнюю. Ты опускаешь руки на его обнаженные плечи. Он наклоняется и прихватывает губами твой подбородок, и ты, с самым стоическим видом, отклоняешься и помогаешь ему улечься на бок, лицом к тебе. Затем сам ложишься позади него, опускаешь левую руку ему на бедро и укрываешь вас обоих. - Мы что, спать будем? В голосе его нетерпение, разочарование и опасные признаки скуки, так что ты поспешно принимаешься целовать его в шею. А затем начинаешь раздеваться, не спеша, тщательно расстегивая каждую пуговицу, и лишь иногда прерываешься и придерживаешь его рукой за спину, чтоб не ерзал. - Я тебя не вижу, - ноет он. – Это сводит с ума. Можно мне хотя бы повернуться? - Тшш… Ты расстегиваешь ремень. Приподнимаешь одеяло и легонько шлепаешь его по заднице. Вскрикнув от неожиданности, он подпрыгивает на кровати, но ты одной рукой удерживаешь его за талию, а второй собираешь в горсть его кудри. - Ты еще не совсем здоров. Так что я буду с тобой нежен. Так, как должен был в первый раз, - шепчешь ты ему в ухо. - Нежен, - вздыхает он. – Я столько недель провел в постели, довольствуясь простым поглаживанием по щеке, а ты теперь собираешься нежничать? – он пытается говорить спокойно, но дыхание у него сбивается, а глаза закатываются, когда ты осторожно тянешь его за волосы. - Не спугни свою удачу, – ты ведешь указательным пальцем по его ребрам, очерчивая каждое, пока не достигаешь пятого. На ране все еще толстая повязка. – Можно посмотреть? - Еще болит. Ты и сам это прекрасно знаешь. Нечего там смотреть. - Хмм… - Но можешь положить сверху руку, это всегда помогает. Ты передвигаешь руку с его талии на раненную область. Он вздрагивает, а затем расслабляется. Его спина прижимается к твоей груди и животу. - Ооо, Джон Уотсон, ты лучше морфина! - Ты так не думаешь. - А стоило бы! Ты снова целуешь его в шею. - В больнице ты сделался сентиментальным. - Это от потери крови. И недостатка никотина, - он придвигается ближе и упирается задницей тебе в промежность. – Так, ладно, ты что, решил, что, мучая меня, помогаешь мне побыстрее восстановиться? Ты сильнее тянешь его за кудри. Он вздыхает – и твои легкие наполняются воздухом, как будто бы он это сделал. Пальцем левой руки ты ведешь по его широкой белой спине, пересчитывая позвонки (они так натягивают кожу после месяцев скудной больничной пищи и болезненных процедур). - У тебя самые красивые в мире кости, - шепчешь ты. – Такой… правильной формы. - Ммм… Джон, да ты поэт! - Я серьезно. - Я тоже. А теперь, ради всего святого, изнасилуй меня уже, ну хоть чуть-чуть. Со мной все будет хорошо. Ты смеешься ему в плечо. - Всю жизнь соблюдал целибат, а теперь съезжаешь с катушек после пары месяцев воздержания? - Что я могу сказать? Ты что-то пробудил во мне. Вытащил наружу, и теперь это не удаляется. Значит, теперь это твоя зона ответственности – как с этим справляться, понимаешь? - Отлично понимаю. Ты тянешься к тумбочке позади тебя и достаешь тюбик смазки. - Эй, - окликаешь ты, свободной рукой пресекая его попытки повернуться. – Лежи смирно! - Я знаю, что ты делаешь, - говорит он. И ты слышишь, как он посмеивается в кулак. – Ты принес в мою комнату все необходимое. - Ага, подготовился. Чтобы загладить вину за прошлый раз. - А мне понравилось. Мне потом каждый шаг напоминал о тебе. Одной рукой ты спускаешь джинсы и трусы по бедрам, стаскиваешь их с ног и отпихиваешь к краю кровати. - Ну а мне так не нравится, - ты выдавливаешь смазку на пальцы левой руки. – По крайней мере, не сейчас. Тебе не нужны новые повреждения. Его протесты затихают в ту же секунду, как твой язык пускается в путь вниз по его позвоночнику. Когда ты достигаешь поясницы, разводишь его ягодицы и прижимаешься ртом, облизывая сначала широко, а затем кругами, он выдыхает и шипит. - Ммф, - бормочет он. – Я надеялся, что ты это сделаешь. Все твои страхи, все твои боли, физические и психосоматические, сворачиваются и исчезают теперь, когда ты окружен его теплом и запахом. С каждым следующим поцелуем, с каждой новой лаской он расслабляется все больше, с шумом вдыхает и выдыхает чистые стоны сплошного удовольствия, неприкрытого наслаждения. Ты преодолеваешь легкое сопротивление и скользишь внутрь него, сначала одним пальцем, а затем и двумя. - Я все еще хотел бы тебя видеть. Отрываться не хочется. Еще целую минуту ты позволяешь себе насладиться им, таким пьянящим, таким живым после мертвенности последних месяцев. Целуешь его спину, лопатки. Сгибаешь пальцы и дразнишь его, двигая ими в нежном устойчивом ритме. Целуешь его шею, а затем наклоняешься и находишь его губы. Позволяешь ему проникнуть в твой рот и почувствовать свой вкус. - Лучше. Ты добавляешь третий палец, он вздрагивает и сжимается вокруг тебя. Ты целуешь его шею, легко касаясь, не оставляя отметин, пока он снова не расслабляется. - Сейчас, - говорит он. Его рука лежит на члене, но он не двигает ею, пока нет, просто придерживает и трет пальцем сочащуюся головку. Заметив, что ты смотришь, он улыбается. – Я сказал, сейчас. - Что - сейчас? – ухмыляешься ты, прикусывая зубами кончик языка. - Трахни меня. Сейчас. - Только этих слов я и ждал, - его слова отдаются прямиком в твоем члене, делая его окончательно твердым. Ты обнимаешь его двумя руками, стараясь не задеть рану, и снова укладываешься позади него. Ты проникаешь в него так медленно, как позволяет кипящий у тебя в животе жар, и он толкается тебе навстречу. Ты выдыхаешь ему в волосы, и он вскрикивает. - Все нормально? - Да. О, боже. Еще как нормально! Ты задаешь медленный ритм, твои осторожные движения постепенно набирают силу, ты убираешь руку с его талии, гладишь горло и грудь. - Мне так тебя не хватало, - выдыхаешь ты ему в спину. - Но ты же был со мной, - отвечает он, резко вдыхая. – Каждый день, каждую секунду. Ты почти никогда не оставлял меня, хотя и следовало бы. - Не хватало тебя, вот такого, - он стонет, когда ты проталкиваешь колено между его бедер, разводя их в стороны, заставляя его пустить тебя ближе, глубже. – Я едва успел тогда распробовать тебя, но почему-то у меня такое чувство, что мне всю жизнь этого не хватало – быть внутри тебя. – Задевая его простату, ты вскрикиваешь вместе с ним, опускаешь руку вниз, хватаешься за его бедро, чтобы иметь упор, и снова толкаешься, и еще раз, и еще. – Я мог бы… ооо, боже, Шерлок… мог бы трахать тебя вечно. - Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, - просит он. Ты не понимаешь толком, о чем он просит, но нежно снимаешь его руку с члена и заменяешь ее своей, двигая ею в одном темпе с толчками. - Чего ты хочешь? - Ох, вот так… еще… еще… Я не сломаюсь, клянусь! Ты ускоряешь темп, все еще пытаясь оставаться осторожным, и рычишь его имя каждый раз, как он выдыхает твое. Ты чувствуешь, как в нем появляется напряжение, словно какая-то зародившаяся внутри вибрация проходит по его телу от головы до кончиков пальцев. Ты за волосы тянешь его назад, накрываешь его рот своим, глотая стоны, и он кончает, выплескиваясь тебе на руку и на простыни. Он кончает, и ты продолжаешь его трахать, лишь чуть-чуть замедлившись и выпустив его губы. Он дрожит, а ты вцепляешься ему в бедра. И толкаешься в последний раз, зарываясь лицом ему в волосы, чувствуя, как волны невыразимой любви проходят через тебя, и каким-то образом выплескиваешь не только сперму, но и всю горечь последних трех лет. Потому что в этот момент ты понимаешь, что оно того стоило. Еще несколько минут ты держишься за него, пока, наконец, не соглашаешься на его мягкое предложение выйти из него, вылезти из постели и пойти в душ. Где ты разматываешь повязку и обрабатываешь его рану с особой тщательностью.