Стихокрылие

Закат осыпается искрами наземь, хей-хо, рыжий бард, я узнал тебя сразу — по острому взгляду, насмешливым фразам из прошлых веков. Седые легенды, плетение мифов, на ворот нашитые кельтские глифы, рюкзак, и гитара, и лента на грифе струится легко. Хей-хо, к ночи ночь, тени землю устелят, всё, что было сном, воплотится на деле; садись же к костру, я налью тебе эля, бери да владей! Смеётся, сходясь в хоровод, лихолесье, вся память его рядом с нами воскреснет; спой мне, рыжий бард, свою старую песню про Сильных Людей. Про тех, кто сидел за штурвалами «Цессны», расчётливо-смелых и яростно-честных, про тех, кто дошёл и кто сгинул безвестно в последний полёт. Про тех, кто встречал грудью пламя и бурю, кто, встретив препятствие, глаз не зажмурил, кто в час черной битвы сражался с Артуром за свой Камелот. Про всех, не боявшихся правдой обидеть, кто с алым штандартом стоял на корриде, кто потом и кровью значение «лидер» создал себе сам. Хей-хо, рыжий бард, медью вскрикнули струны, пусть всё воплощается памятью лунной, и римский триумф, и нашествие гуннов по двум полюсам. Хей-хо, пей до дна, до последнего вздоха, дошедший к костру из забытой эпохи; что есть хорошо — пой о том; а что плохо — то вытравит эль! Рюкзак, и гитара, и лента на грифе, рассвет разливается по небу шлифом, и тридцать седьмая, остра и пытлива, ведёт параллель.