Стихокрылие

             Крысоловы обычно этюд начинают с соло.       Там, где делу помочь способна лишь сталь меча, моя флейта играет, срывая до хрипа голос, потому что я знаю точно - нельзя молчать. Моя флейта звенит, свой аккорд устремляя в небо, возвращая миры в объятья чудно̀й мечты; и я мог бы ответить искренне, что я не был, не стремлюсь и не стану, к счастью, ничьим святым.       Я бы мог рассказать, что игра не выносит фальши, и что с флейтой всегда кричит в резонанс душа - вслед за тем, кто прошел серый Гамельн немного раньше, вслед за тем, кто зачем-то взялся тогда решать теорему, которую люди не доказали - обо всем, что на свете можно, и что нельзя.       Но касаются тихо губы холодной стали, и по клапанам флейты пальцы мои скользят.       Я бы мог рассказать, что давно не просил пощады - с того мига, как в первый раз пощадил других. Я уже наизусть запомнил всю карту ада, чтобы знать, если что, в какие идти круги. Никогда, сколько помню, я не обвинял напрасно - и старался закрыть других, обвиненных зря.       И мелодия флейты кричала багряно-красным, обрывая мои надежды и якоря, запретив уходить и прятаться от ответа и всегда откровенно все говорить в глаза.       Крысоловы вливают все песни в хмельную Лету... она много еще могла бы о нас сказать.       Моя флейта играет порою чрезмерно громко, и в мотивах ее так много высоких нот. Просто я до сих пор не избавился от осколка, что сидит у меня под сердцем который год, принесенный со льдистых порогов извечной вьюги, что зовется порою просто - "реальный мир". Крысолов начинает все с соло, но верит в друга до последнего шага-вздоха.       И мой кумир - белоснежная чайка - безмолвно спешит к закату.       Теорема о тьме и свете стучит в груди. Кто о честных поёт, тот и сам не скрывает взгляда; кто поет о бесстрашных, умеет вперед идти. Не нарушит присяги о преданности и чести тот, чьи песни одну лишь верность берут в ответ.       Я и ты начинали на соло, но нынче вместе, через совесть фильтруя, флейты ведут дуэт:       Теорему о том, что же будет добром, что горем,       за что стоит убить, за что подниматься в бой -       оживая в звенящем мотиве своих историй,       крысоловы       всегда       доказывают       собой.