Кит

Женщина проходит в комнату сына, подбирая волосы и завязывая их в тугой пучок на затылке. Ей всегда нравилась эта комната: светлая, теплая, уютная. Муж все твердит, что со временем сын все переделает здесь и темно-зеленая мебель будет завешена плакатами полуголых девиц, а прекрасный бежевый ковер забит окурками. Но ей здесь нравится. Тем более, она не хочет думать о том, какие проблемы начнутся с сыном, когда он подрастет, ведь пока что ему всего пять, только в детский садик пошел. Воспитатели хором трещат, что у мальчика настоящий талант в рисовании, что они в жизни не видели ребенка, который бы рисовал настолько ровно и красиво. На все это Конни только улыбается и кивает. Уж она-то знает, какой у ее сына невероятный талант. Весь дом кишит его рисунками, и ни один из них рука не поднимается выкинуть. Родственники шутят, что этот мальчик — будущий Пикассо. Сейчас он сидит у себя в комнате и, естественно, рисует. Животных. Он предпочитает рисовать именно животных, особенное удовольствие ему доставляют детали: глаза, пальчики на лапках, усы. Атмосфера творчества и царственной сосредоточенности в комнате настолько умиляет Конни, что головная боль, раздирающая виски все утро, немного припускает. — Детка? Эй, я пришла, — она треплет сыну волосы и заглядывает из-за его плеча на рисунок, — чем ты занят? — Это белка, — трудновато выговаривает ребенок, разворачиваясь и глядя на маму. — Очень красивая белка. — Нет! Ты врешь! — Сын чуть ли не визжит в праведном возмущении. — Она уродливая, посмотри на ее хвост! — Скотти, успокойся, она красивая. Ей не обязательно нужно быть идеальной для того, чтобы быть прекрасной. Твоя белка прекрасная. — Я хочу, чтобы она была идеальной. — В мире нет ничего идеального. И, кстати, не ты ли вчера просил купить тебе мелки для рисования? Я обошла несколько магазинов, чтобы найти этот набор, здесь двадцать четыре цвета. Она улыбается и протягивает сыну коробочку с мелками. Сын с таким жадным интересом стал открывать упaковку, что женщина хотела уже было пошутить на эту тему, но голову снова огрело дикой болью. — Здесь… мало оттенков… — расстроено произносит малыш. — Серьезно? — Конни трет виски пальцами, прикрыв глаза. — Тебе мало двадцати четырех цветов? — Нет, хватит… просто… ты же купишь мне набор побольше, правда? — Ох… ну ты и транжира. Хорошо, куплю, только папе не говори, а то он нас с тобой обвинит в расточительстве, ладно? — Конечно, спасибо! — Ребенок кидается на маму с объятиями и всем телом прижимается к ней, сидящей на коленках. Все, о чем может думать Конни, — это больная голова. Наверное, ей нужно поспать. — Детка, я прилягу, хорошо? Когда я проснусь, покажешь мне свою уже раскрашенную новыми мелками белку. Если что — звони папе, а мне нужно отдохнуть. — Конечно. — Малыш на секунду замирает, отряхивает одежду и подает маме руку, чтобы она встала, как истинный джентльмен. Отец всегда учил, что маму нужно беречь. Конни уходит к себе в спальню на первом этаже, а сын возвращается на место, его ждет уродливая несовершенная белка. Только он сосредотачивается, как снизу слышится грохот и звук разбитого стекла. — Мама? — орет он в сторону двери. Ответа нет. Во всем доме настолько тихо, что, кажется, слышно короткое звонкое эхо. — Мам? Где ты? — повторяет он. Она ничего не отвечает. Только кошка пробегает вниз мимо дверей в детскую. Малыш встает и бежит в гостиную так быстро, что один удар его сердечка приходится на пару шагов по ступенькам. Он боится. Конни лежала на полу кухни с прикрытыми глазами, безжизненная и спокойная, рука вытянута, около нее лежит треснутый расколотый стакан, от которого растекается лужа воды. — Мама! Скотти трясет ее за руки и плечи, кричит, но она не слышит, не реагирует и, кажется, даже не дышит. — Мам! Кошка мечется рядом, лакает воду из разлитой лужи и пугается детских криков. Скотти всего трясет, он кричит, и плачет, и отчаянно хочет, чтобы мама проснулась. Она говорила, что в случае чего нужно звонить папе, конечно, папа злится, когда ему звонят посреди работы, но ситуация чрезвычайная. Ребенок еле дотягивается до трубки и нажимает кнопку быстрого набора отцовского рабочего номера. — Полицейский участок города Дэйвил, чем могу помочь? — Здравствуйте, — он задыхается от паники, но, тем не менее, сжимает трубку крепче, — соедините меня, пожалуйста, с шерифом Хоингом. — Скотт? Это ты? — женский голос в трубке звучит обеспокоенно и мягко, но кому он принадлежит, Скотт не знает. — Это… я. — Все в порядке? Погоди, сейчас я позову твоего папу. Она кладет трубку на стол динамиком вверх, сколько мальчик понимает, и кричит имя отца. Через минуту шериф Хоинг, немного недовольный, что его отлучили от важного дела. — Скотт? Что-то случилось? Я говорил, что ты можешь звонить только в очень важных случаях. — Пап… — его все еще трясет, и он сидит возле мамы, держит ее за руку и чувствует, как слезы паники душат его за горло, — с мамой что-то случилось… Она упала, лежит с закрытыми глазами и не слышит, что я кричу. И разбила стакан. — О господи… Она дышит? Слушай, я сейчас же приеду домой и вызову скорую, если они приедут раньше меня, открой им дверь. Если мама очнется, не дай ей снова уснуть, ладно? Я буду минут через… десять. — Пап, мне… мне страшно… — Скотт, будь мужчиной. И он бросил трубку, оставив ребенка захлебываться в страхе. Десять минут длились вечность, мама выглядела все менее живой и никакие крики и тормошения на нее не действовали. Скотти уже было отчаялся, как в дом ворвался отец, прямо в обуви забежав на кухню. Он схватил маму за запястье, потом ворвались врачи скорой помощи и увезли маму на каталке. Скотт не переставал плакать и бояться, отцу пришлось его успокаивать. В стрессовой ситуации он не мог сделать ничего другого, нежели как кричать на сына, чтобы тот пришел в себя. Сын все больше вдавался в панику. — Скотт! Он все не успокаивается, не чувствует своего тела, только отпечатавшаяся навсегда боль от потери и сковывающий страх. — Скотт! Да очнись же ты! Такой далекий, непохожий на отцовский, но одновременно родной голос. И глухой удар по щеке. Только… отец его никогда не бил. — Хоинг! Все рассеивается, перед глазами в темноте прорисовываются беспокойные глаза Митча, а в ушах все еще стоит его крик. У Скотта зажато горло от слез и придавило чем-то грустным, хоть прошло уже не малым девятнадцать лет. — Черт… ты меня слышишь? Митч включает свет и садится рядом на кровати, осторожно рукой поправляя Скотту волосы нежным жестом. — Да… да, прости. Не думал, что это повторится снова. Хоинг приподнимается на кровати и тоже садится рядом, потирая влажные глаза. — Снова? — Угу. До нашего знакомства такое случалось. Мне нужно будет посетить психолога. Извини, что раньше не сказал, я думал, это пройдет, с тех пор, как мы вместе, этого не было. — Это… что вообще было? И, может, тебе принести воды? Или, если хочешь, ляжем спать, завтра ты мне все расскажешь. Скотт одной рукой прижимает Митча к себе за плечи и мягко целует в лоб. — Спи, я завтра все расскажу. Ничего страшного. Я больше не усну, но ты спи. — Я не хочу без тебя. Эй, как там насчет и в горе, и в радости? Идем на кухню, поговорим. Грасси берет парня за руку и выводит из спальни, параллельно везде включая свет. Он не знал, даже никогда не думал, что сможет оказаться в такой ситуации, когда Скотта придется защитить. Он же долбанный силач. Воин, если хотите. Всегда самый смелый, всегда самый крутой, ему не нужна помощь, ему не нужна защита, но сейчас, или нет, даже хуже, пять минут назад, когда Митч проснулся от всхлипов и странных движений, он так испугался. Первый порыв был сбежать и спрятаться, но Митч тут же себя одернул: это Скотт. И если они решили пожениться, то он должен быть рядом. — Давай, расскажи мне, — уже на кухне, со стаканом воды в руках, от которого Скотт отказался, спросил Митч. — Это… сложно объяснить. Мой психолог говорит, что из-за того, что произошло в детстве, мой организм так реагирует на стрессовые ситуации… то есть, когда эмоции переполняют, мне снится это. Такая реакция. Не знаю, почему. До твоего прихода в мою жизнь я не мог нормально спать по ночам, а потом… не знаю, стало лучше. Любовь меняет людей, а я люблю тебя. — Что тебе снится, Скотт? Митч выискивает ответ у парня в глазах, но они вообще ничего не выражают. Пусто, как в ночном метро. — Мама. Последний день ее жизни. Я видел все это, и теперь воспоминания мучают меня. Такое бывает. Я запишусь завтра к психологу, может, мне нужно какое успокоительное. — Похоже, это было действительно больно. Хоинг не отвечает, только опускает голову и рассматривает свои колени. Глупый вопрос, естественно, это было больно. Кажется, до Митча это тоже дошло. — Прости, я просто… не ожидал, что все так. — Он подходит и обнимает Скотта за шею, жмется, как кот. — Могу я сделать хоть что-нибудь, чтобы тебе стало лучше? — Не знаю. Выходи за меня? — С тенью улыбки Скотт обнимает Митча в ответ, зарывается носом ему в одежду и просто дышит.

***

— Это точно тот адрес? Двухдневный дождь, наконец, отпустил, и небо над городом было пусть и серое, но все же не мокрое. Погода стояла склизкая, и на душе у Скотта было так же. Только кольцо, сжимающее безымянный палец, придавало ему сил встать и ехать в больницу, как и идущий рядом Митч. — Да, детка, я же говорю, я уже был здесь и много раз. Что тебя смущает? — Да так… Ничего. Все нормально. — Митч? — Все нормально, — жестко пресек парень. У Хоинга уже нет сил на все эти сплошные недомолвки и прочее, хватит. Хоть один из них должен начать доверять другому, и Скотт начнет прямо сейчас. Они подошли к регистрационной стойке, и Скотт назвал свою фамилию, но его психолог, доктор Ретви, сам нашел его быстрее. — Мистер Хоинг? Скотт, да? Здравствуй, давно мы не виделись. Скотт широко улыбнулся и развернулся на знакомый голос, разворачивая вместе с собой и Митча. — Здравствуйте, док. — Да вы, я гляжу, не один… Грасси? Прошу прощения? Глаза Ретви непонимающе бегали от лица Скотта к Митчу, который сейчас хочет расплыться по ламинату и обратно. Скотт выглядел не менее пораженным. — Вы знакомы? И оба мужчины уставились на отчаянно краснеющего Митча. — Да. Доктор Ретви помогал мне, когда я переезжал сюда. Вообще-то, я многим ему обязан. Брюнет взглядом умоляющего щенка уставился на Ретви, а тот просто не понимал, что происходит. — Скотт, идем, у тебя сеанс. Митч может подождать здесь, да? Если хочешь, можешь записаться на время позже, но не сейчас. Хоинг продолжал смотреть на парня с подозрением и выпустил его руку, проходя за доктором Ретви. В кабинете было холодновато, прохлада после дождя смешалась с сухим кондиционером, и при вдохе воздух как будто комкался в горле, так что Скотт чуть ли не поморщился. Что за адовая машина вообще… И откуда у Митча, блядь, психолог? Да еще и именно этот. И почему Скотт узнает об этом только сейчас? — Воды, Скотт? — заботливо спросил Ретви, присаживаясь за собственный офисный стул и жестом указывая Хоингу на место напротив, на маленьком диванчике. — Нет, спасибо. — Ладно. — Доктор взял из ящичка в столе карту, очевидно, Скотта, и начал в ней что-то писать. — Расскажешь, что произошло? — Да. Только… можете сначала сказать, почему Митч встречался с Вами? — Не могу. Извини, таковы правила. Если он сам не рассказал этого тебе, значит, я тоже не могу. Это врачебная тайна, я имею право сообщить ее тебе только в том случае, если у него будет навязчивая идея тебя убить, но если это не так, а это не так, то извини. Почему вы пришли вместе? — Он мой парень. В смысле, вчера мы решили пожениться, значит, теперь он мой жених. Собственно, из-за этого я пришел: ночью снова произошло это. — Сны, да? И как давно вы встречаетесь, и когда в последний раз был подобный случай? — Ну… чуть больше года назад мы начали жить вместе, делили квартиру на двоих, как соседи. Потом начали встречаться, семь месяцев назад. Последний раз подобный случай произошел… за пару недель до нашей с ним встречи. — Угу, — доктор продолжал что-то чиркать в книжке, — Расскажи мне о нем? Не как о моем пациенте, забудь об этом, расскажи, что ты сам чувствуешь к нему. Какие эмоции испытываешь, находясь рядом с ним, и какие эмоции испытывал до вашей встречи. Скотт немного затянул с ответом, обдумывая. — Раньше я много злился, переживал по поводу и без повода, мне все время было плохо. Нормально спал только после таблеток и этих ваших препаратов. После встречи с ним все как будто преобразилось, дома стало так тепло и уютно, и мне стало лучше. Мне всегда хорошо, когда он рядом. — Мы с тобой говорили, что эти сны связаны с глубокими эмоциональными потрясениями, либо с моментами, напоминающими ту самую ситуацию. Что произошло вчера, раз ночью оно так сильно ударило по твоему подсознанию? — Ну… Митч сделал мне предложение, хотя я боялся, что он захочет меня бросить. До этого он неделю прожил в Нью-Йорке, в его любимом городе… — Нет, стоп. Говори сейчас о себе, не о нем. — Ладно. Ну, мы помолвились, и я… был так счастлив. Очень сильно счастлив. Думаю, я никогда не чувствовал себя лучше, чем вчера. — Хорошо. Ладно, думаю, это ничего страшного. То, что произошло сегодня ночью, вероятно, единичный случай. Мы не будем выписывать тебе лекарства, если это не повторится снова в ближайшее время или без причины, как, ты помнишь, было в прошлом году. Ты сейчас не должен быть на работе? — Оу, нет, я ушел из клуба. Опять же, благодаря Митчу, я теперь художник. Работаю в тату-салоне. — Ты снова говоришь о нем. — Я… извините. Не знаю, само приходит. — Ты ведь не зацикливаешься? — Нет… я просто… все так изменилось. В лучшую сторону, просто теперь я стараюсь…. Боже, я не знаю. Я не знаю, что ответить, да, возможно, я и зациклен, но я не знаю, что могу с этим сделать. Я не говорил ему об этих снах и боюсь, что он испугался ночью, когда это увидел. А теперь выясняется, что у него тоже есть проблемы, о которых я не знаю, потому что он не говорит мне, задолбал, он никогда ничего мне не говорит! Как я могу за него выйти, если он постоянно что-то скрывает? Хоинг чуть ли не выкрикнул это в лицо доктору и откинулся на спинку дивана, глубоко вздыхая. Чертов Грасси. Как всегда. — Скотт, послушай, Митч такой человек. Если ты хочешь связать с ним свою жизнь — то будь готов к этому. Ты не обязан раскрывать ему свою душу наружу, потому что он не сделает этого для тебя, поверь, я знаю, о чем я говорю. Но ты ему нужен так же, как и он нужен тебе, поверь, я это тоже знаю. Меня очень удивляет тот факт, что вы с ним вообще встретились, так тем более, что у вас отношения, но это — то, что я прописал бы вам обоим в качестве лекарства. Он помогает тебе, ты сам это видишь, так знай, что ты тоже ему помогаешь. — Откуда вы вообще все это знаете, док? Вам он все говорил? — Да. Так это работает. Я врач. И я очень настоятельно прошу тебя: не трогай его с этим. Есть вещи, которые лучше похоронить в себе и раны, которые лучше не дергать. Не спрашивай его об этом, если хочешь, чтобы все было нормально. До тех пор, пока он сам тебе этого не откроет. И не провоцируй конфликты, потому что это вызывает срывы у тебя и, в последствие, проблемы с сосудами. Ты же понимаешь, как это все шатко, но теперь тебе есть, что терять. — Да… я… Скотт не нашел, что можно сказать, он просто устал. Он так сильно печется о Митче, но не уверен, нужно ли ему это вообще. — Иди, Скотт. Передай Митчу, что, если нужно, я всегда готов его принять. И берегите друг друга. — Хорошо. Окей. Спасибо Вам, доктор Ретви. Док улыбнулся, кивнул и снова уткнулся в записи, а Скотт вышел, аккуратно прикрывая за собой дверь. Отличное начало совместного будущего.