Кит

Шли недели, заливая дождем начало июня, что было для Лос-Анджелеса очень нехарактерно, но этим вечно неунывающим ублюдкам-жителям нравилось. Город стал мокрым, серым и таким склизисто неуютным, океан заволокло серым небом, и почти невозможно было четко взглядом очертить линию горизонта. Даже когда дождь не шел, воздух был таким влажным, что, казалось, застревал в дыхательных путях и стекал на дно легких крупными каплями. Но всем было плевать. Скотту кажется, что ЛА — самый оптимистичный в мире город, ведь что бы в нем ни случилось, жители жаловаться не будут. Но за это он их даже немного уважал, хотя вслух такую нелепость произносить не хотел. Вместо этого он продолжал сборы, поиски жилья и транспортировки вещей в Нью-Йорк и подал увольнительную на работе. Патриция, хоть и знала об этом заранее, но все равно расстроилась. — Так, все же, решил уехать? Скотт кивнул и промычал слабое «Угу». — Понятно. — Девушка поджала губы. — Ох, да ладно тебе, ― отмахнулся Скотт, ― Пат, ты знала. Не дуйся, окей? Я ничего не могу поделать, иначе, ты же знаешь, никогда бы тебя тут не бросил. — И что прикажешь тогда делать? На тебя записей больше, чем на всех остальных мастеров вместе взятых, притом, что работа твоя стоит в три раза дороже. — Отправляй всех в Нью-Йорк, хотя, вообще-то, я поднатаскал Рейвен. Девчонка с талантом, она мне нравится. Думаю, она справится, научится, когда меня не будет. Во всяком случае, один раз мы подсунули посетительнице альбом с зарисовками Рейвен вместо моих, и та пришла в восторг. Я бил по эскизу Рейвен. О том, что весь салон бил по эскизам Хоинга, Скотт промолчал. Незачем было напоминать, что он тут самый лучший. — Иди ты. Но по поводу нее ты, возможно, прав. Я сказала брату, что перенаправляю тебя к нему в салон, скинула твои работы, и, мне кажется, он захлебнулся слюной. По крайней мере, Вивьен так это описала. — Вивьен? — переспросил Хоинг. — Вивьен Мондерсон. То есть, конечно, — раздраженно поправила саму себя Пат, — теперь она Вивьен Кирк. Они с Алексом поженились два года назад. Такая сука, ты бы знал. По скромному мнению Хоинга, Патриция была самым добрым и миролюбивым щенком на планете, и он не мог представить себе женщину, которая бы могла вызвать такое негодование у Патриции. — А что она? Пат улыбнулась той самой своей улыбкой, какая у нее бывает, когда она может вдоволь посплетничать. Она повернулась, нажала кнопку на кофемашине и приготовила пару чашек, пока та прогревалась. — Латте? — специально растягивала она, чтобы рассказ о Вивьен начинался с самого пущего в мире эффекта. Хоинг ухмыльнулся. — Конечно. — Когда у тебя следующая запись, напомни? — Через час. Чуть меньше. Девушка кивнула и поставила сначала одну, потом другую чашку на подставку, ткнула в латте на сенсорном экране кофемашины, нетерпеливо дождалась, пока та закончит, плеснула сахар и отдала Скотту одну из чашек, высокую, розовую. — В общем, мой брат, Алекс, никогда особенно не отличался умением общаться с людьми. Да и коммуникабельности в нем меньше, чем вон в той швабре, которая какого-то хрена торчит из подсобки. Но Вивьен — это даже для него слишком. Они встречались три года перед тем, как решили пожениться, что, по моему мнению, вообще не срок. Скотт широко улыбнулся, глядя на ее дикое смущение. — Ох, нет, не смотри так на меня! Вы с Митчем такая хорошая пара, вы прямо созданы друг для друга, вы могли бы пожениться хоть в первый день своего знакомства, и я до сих пор благодарю тот день, когда судьба в его лице подкинула мне твои работы. Нет, не сравнивай это. Скотт отпил кофе и подумал, что, все же, Пат лицемерия не занимать. Она с Митчем даже не знакома, если не считать того, что она знает его имя и тот факт, что они со Скоттом теперь обручены. — Вивьен помогала ему открывать салон, потому что у Алекса тогда были проблемы со всем миром, а она была арт-директором, так что взяла все в свои руки. Так у них и завязался роман. Они расставались и сходились каждую неделю, Ал ей был, кажется, буквально одержим. Это все тянулось три года, они все гонялись друг за другом, что-то доказывали, пока в один день Алекс не схватил ее и не потащил в ЗАГС. Потом стало понятно, что все их расставания были пустыми словами, потому что теперь они каждую неделю обещают развестись, но официального развода еще даже не намечалось. Ал говорит, что слишком любит эту истеричку, хотя я не верю. Ну, серьезно, они же совсем не пара! Алекс такой умный, серьезный, порядочный молодой человек, ему нужна добрая и отзывчивая жена рядом, а не этот ураган скандалов и истерик! Когда я ему это говорю, он посылает меня нахер. Мысленно Скотт зауважал Алекса за такое поведение. — В общем, она отобрала у меня брата. — Пат, если он счастлив, то какая разница, как? — Ой, знаешь, что? Ты говоришь совсем как папа! Это счастье не будет длиться вечно, время идет, чувства стираются, и в конце концов с тобой остается только то, что изначально было непоколебимо. Она же изначально была движущимся ураганом. — Но их любовь непоколебима. — Нельзя строить жизнь на одной лишь любви. Скотт снова выразительно на нее посмотрел и усмехнулся, а Патриция закатила глаза. — Не примиряй мои слова на вас с Митчем, говорю же, вы — идеальная пара. Он хороший и заботится о тебе, ты его любишь, как пчелка свой улей, он бы не стал делать тебе больно только ради того, чтобы тебе было больно, понимаешь? Он не подожжет тебя, чтобы подогреть твои чувства. — При всем уважении, Пат, тебе не стоит так говорить о Вивьен. Никто, кроме нее, не сможет доставить твоему брату столько счастья, разве нет? Девушка грустно вздохнула. — Знаю. Ты прав. Но и ранит она больнее всех. Стремная это штука — любовь. Слишком много стоит на кону. И тут Хоинг понял, почему эта Вивьен и сама ситуация так задевают Пат. Конечно, говорить об этом будет излишне, да и Скотт не хочет лишний раз обижать ее, но честное слово, если бы она сама хоть раз любила или хотя бы была любима, она бы такого сейчас не говорила. Она бы даже тут не сидела. — Все хорошо? — Ага. У тебя запись, Скотт. Иди. И он ушел, оставив ее допивать кофе в расстроенных чувствах. Скотт только успел подумать, как феерически ему повезло, что у него есть человек, после поцелуя с которым немеют губы, как он наткнулся на Майкла. — Ско-о-отт, — протянул парень и усмехнулся. Даже работая вместе, Хоинг продолжал не выносить этого человека. — Что? — Слышал, ты уезжаешь и готовишь свое местечко для Рейвен? Говорят, ты считаешь, что она тут самая талантливая, после тебя, разумеется. — Ничего подобного. Да, она — прекрасный художник, да, я всячески содействую тому, чтобы она заняла мое место, но это не значит, что я ставлю себя выше всех. И да, Мисс Проницательность, я уезжаю, хвала небесам, насовсем. — Ну разумеется. Это из-за твоего парня, да? — Жениха, ты имел в виду. Да. И если у тебя все, то я пойду, не поверишь, у некоторых мастеров есть клиенты и заказы по собственным эскизам. Майкл недовольно поджал губы в ответ. — Откуда столько злости? Я просто хотел спросить, правдивы слухи или нет. Я же не должен бояться подходить к тебе? Скотт не понял значения этого вопроса, хотя для Майкла, похоже, это было важно. — В смысле — бояться? Меня? — Тебя. Бывали времена, когда ты был не домашним кроликом, а по-настоящему крутым парнем. Из тех, с кем лучше не связываться, даже если хочется. Один раз я обжегся и, хоть сейчас ты и есть весь такой остывший, я просто интересуюсь, не обожгусь ли я еще раз? И всем своим видом этот Майкл показывал, что вот обжечься он точно не против. — Так, давай начистоту, — Хоинг вспылил, — Может, бывали тяжелые времена моей жизни, связанные с тобой, но они давно прошли. Ты не стоишь того, чтобы за тебя хвататься снова. Ты мне ни одним своим местом не нужен. Я люблю Митча, по-настоящему люблю, это то чувство, которое твое сердце не смогло бы осилить в принципе, и я хочу, чтобы ты уяснил, что ты больше никогда не будешь иметь никакого ко мне отношения. В последний мой рабочий день, через неделю, тут будет небольшие… посиделки в честь ухода. Митч придет и желательно, чтобы тебя здесь не было, а если будешь — я пробью тебе печень раньше, чем ты успеешь хотя бы приблизиться к моему парню, ясно? Майкл только натянуто улыбнулся в ответ. — Тебе идет быть злым. ― И скрылся за ближайшей дверью, оставляя обозленного Хоинга ни с чем. «Сука!» — подумал Хоинг, но все же направился в кабинет.

***

Кабинет доктора Ретви прохладный и на удивление сухой, после влажной улицы кожей ощущается легко, но сама атмосфера слегка натянута, так что Митч чувствует себя неловко и пальцами ерзает по коже диванчика. — Митч, по правде говоря, ты ставишь меня в очень неудобное положение. Как я могу помочь Скотту, что я могу сделать, зная, как тебе тяжело? — Никак, просто, — Грасси сразу начинает отнекиваться и волноваться, вытирая потные ладошки о грубые джинсы, — просто, пожалуйста, ничего ему не говорите… — Если ты просишь, я не имею права ему рассказывать, но все же… — Пожалуйста, док, я не переживу, если он узнает. И он тоже не переживет. — Да, информация тяжелая, но быть честным с ним ― мне кажется, решение более разумное, нежели скрываться всю жизнь. Когда ты планируешь сказать? — Никогда. Вы же знаете, какой он неустойчивый и непредсказуемый! — Ты не доверяешь ему? Митч бегает взглядом по кабинету, словно ищет выход из ситуации среди полок с папками или деревянных рамок с врачебными достижениями психолога. — Нет. — Но выходишь за него замуж. — Да. — Ты любишь его, Митч? Теперь брюнет опускает взгляд на ковер и тяжело дышит. Он думает о Скотте, о его красивом теле и глазах, о том, как он сжимает пальцами карандаш, когда рисует, и зубами плечо Митча, когда кончает. Думает о том, что, когда Скотт очень сильно устает или нервничает, он засыпает у Митча на животе, тыкаясь носом парню в лопатки, скрытый одеялом. О том, как тяжело разбудить его в выходные, не прибегая к оральным методам, и о том, как потом саднит горло весь день. О хмурой сонливой морде в пять тридцать утра, потому что к семи нужно отвезти Уайатта в ветклинику. О теплых иссушенных пальцах, которые вытирают щеки Митча каждый раз, когда очередной просмотр «Горбатой горы» подходит к концу. — Я не могу ответить на этот вопрос. — Тогда зачем ты сделал ему предложение? — Потому что я хочу быть с ним, не хочу, чтобы он боялся чего-то, я хочу дать ему хоть что-то, хоть какой-то фундамент, гарант. — Ты даешь слишком много. Ты не думаешь, что эти твои гарантии довольно… фальшивые? Это слово хлестануло Митча по мозгу. Фальшивые. Вот какой он. Лжец, фальсификатор, врун, наглый пиздежник. — Думаю. Но, док, я не планирую ничего плохого. То есть, я думаю, что все сложится хорошо, тогда все мои гарантии оправдаются, и тогда будет не важно, как я этого добился, верно? — Верно, но, если они не оправдаются, ты не боишься причинить боль Скотту? — Своей ложью? На это вы намекаете, да? — Теперь Грасси злится. — Нет, что ты, я не говорю, что ты врешь. — Нет, именно это вы и говорите. Вы вините меня, потому что вы — врач Скотта и потому что он пациент получше, чем я, потому что он и человек лучше, чем я, и я знаю о его проблемах, но это не значит, что я поделюсь с ним своими, потому что это абсолютно разные вещи! Доктор Ретви выглядит все таким же непроницаемо спокойным, как удав. — Ты неправильно меня понял и уже сделал неправильные выводы, так меня и не дослушав. Нет ничего страшного в том, что ты не делишься с ним теми частями прошлого, которых боишься, — так и есть, ты испытываешь страх, думая о случившемся. Нет ничего страшного в том, что ты хочешь быть со Скоттом, потому что он хороший парень. Я всего лишь хотел сказать, что ты сам себя ставишь в неловкое положение. — Это еще почему?! — Потому что боль, которую ты можешь причинить Скотту, может его ранить больше, чем ты думаешь. У него все либо черное, либо белое, с детства так. Поэтому он не налаживает отношения с отцом. Поэтому он так сильно тебя любит. — Сильнее, чем я того заслуживаю, — с отчаянием произносит Митч. — Не говори так, несмотря на то, что случилось с тобой дома, ты имеешь право на счастье. Но не ценою жизни Скотта. — О, да перестаньте вы говорить так, словно я убиваю его, я забочусь о нем больше, чем о ком-либо, даже больше, чем кто-либо из его знакомых хоть когда-то! Так ставить и превозносить его чувства… Но что насчет меня? — И снова ты неправильно все понял. — О, нет, я вас правильно понял, я не идиот. — Митч подскакивает с дивана и хватает свою куртку со спинки. — Вы просто пытаетесь заочно обвинить меня во всем, что может произойти со Скоттом, хотя он не ребенок и он сильнее, чем вы думаете. Он приходит сюда, к вам, чтобы поплакать в жилетку, вы думаете, что он слаб, но он живет каждый день и могу сказать, что вполне себе счастливо. — Митч, пожалуйста, успокойся, я совсем не это имел в виду. — Если Скотт хоть когда-нибудь узнает о том, что со мной случилось до переезда, — я подам на вас в суд за разглашение врачебной тайны. До свидания, доктор Ретви. Грасси выходит, яростно хлопнув дверью, оставляя доктора в полнейшем замешательстве в этом сухом, прохладном кабинете.

***

Чтобы зайти домой после работы, Скотту не понадобился ключ — дверь была открыта, и Хоинга это насторожило. Митч ведь никогда не забывает ее закрыть. Но возмущенные крики со стороны спальни заставили все нутро Хоинга сжаться. — Прекрати! Скотт сам не понял, как за секунду добрался до спальни и занял боевую стойку, готовый нахуй выбить все органы любому человеку, принесшему Митчу вред. Но, оказалось, Бусинка орал на телефон. — Мне плевать, что он сказал отцу, я отказываюсь продолжать лечение у доктора Ретви! Есть вещи, которые… потом договорим, мам, Скотт вернулся. Пока. Пока, мама. Нет, Джессика идет нахуй. — Он театрально закатывает глаза. — Извини. Все, пока. — Что за херня? Ты напугал меня. — Хоинг обнимает Митча, губами дотрагиваясь до его макушки. — Прости, я не слышал, что ты вошел. — Ты был у доктора Ретви? — Да, он вызвал меня сегодня. Хотел поговорить о тебе. — И что он сказал? Он обидел тебя? Быть не может, док — отличный парень. — Нет, я его обидел, кажется. Он позвонил моему отцу: они старые знакомые. Отец сказал маме, и вот я выслушиваю о том, какой я плохой и неблагодарный, только мне двадцать три гребаных года, я могу позаботиться о себе сам, я, блядь, уже замуж выхожу, нет? — Хэй, тише. Что случилось? Что ты сказал доку? Митч отстраняется и глядит на парня с яростью. — А вот это уже тебя не касается. Ты ведь говорил с ним обо мне? Пытался что-то выяснить? — Я ничего не… — Не лги, что не пытался, я понимаю это и говорю, что ни у тебя, ни у кого-либо еще нет никакого права лезть в мое прошлое, оно прошло, и я пытаюсь это забыть! — Ты винишь меня в том, что я волнуюсь о тебе? Что значит «я не имею права»? Может, составишь для меня кодекс вещей, которые я имею права делать, а которые нет? — Прекрати драматизировать, я просто не хочу, чтобы вещи, которые делают мне больно, возвращались в мою жизнь. Да, Скотт, вот, что произошло дома. Парень, с которым я переехал в Лос-Анджелес, — это доктор Ретви. У Хоинга в глазах заерзали угольки ревности, и Митч закатил свои. ― То есть нет, боже, мы не встречались, ― пояснил он сразу же. ― Я же говорю, он был другом моего отца, поэтому он помог мне переехать, обустроиться, подарил мне Уайатта и два раза в неделю проводил сеансы у меня дома. За полгода до встречи с тобой мы пришли к выводу, что я полностью здоров, и сеансы прекратились. Вот как все было. — Он одновременно лечил и меня, и тебя? — Кажется, так. Скотт не успевает задать главный вопрос, как Митча уже след простыл — парень зашуршал стаканами на кухне. Скотт побрел следом, собираясь с мыслями, но после опешил. — Что ты делаешь? — спрашивает он, глядя на суетного Грасси с таблеткой и чашкой воды в руках. Митч выпивает таблетку и запивает большим количеством воды, потом уже отвечает. — Что? Разве это не успокоительное? Вот идиот, блядь. — Нет, Митч, это не успокоительное, это таблетки, помогающие контролировать свои эмоции. Это разные вещи. Тебе лучше не пить мои таблетки, они могут быть вредны для тебя, понимаешь? — Да перестань занудствовать, фармацевт нашелся. Контролировать эмоции — это то, что мне бы сейчас не помешало. — Это работает не так, как ты думаешь, неизвестно, как на это отреагирует твой организм, ты как ребенок, Митч! — Да отвали ты. — Он уже разворачивался к двери. Хоинг с размаху бьет кулаком по косяку, переграждая парню выход стуком и треском. — Прекрати! Не смей уебывать посреди разговора! Почему меня одного волнует наша с тобой жизнь, почему ты не доверяешь мне, почему я вообще задаюсь этими вопросами?! Разве это нормально? Митч? Митч глядит на трещину в косяке, словно это его череп раскололся. — Митч? С тобой все нормально? Он не отвечает, только смотрит на трещину, на покрасневший кулак Скотта и снова на трещину. — Что за… — Хоинг хватает парня за плечи, но тот быстро скидывает с себя его руки и отскакивает назад, впечатываясь в холодильник спиной. — О Господи, Митч… ты что? Ты боишься меня? Брюнет не отвечает, только опускает глаза в пол, сжимаясь до крошечных размеров. Скотт подходит к нему медленно, тихо ступает по полу и осторожно кладет руки парню на плечи. — Посмотри на меня, хорошо? Детка, пожалуйста… — он выжидает, пока Грасси поднимет на него взгляд, и только потом продолжает: — Ты испугался меня? — Ну… просто… блин, Скотт, ты разозлился на меня, ударил по двери, и косяк, он просто треснул, он просто… — И ты подумал, что было бы, если бы я ударил тебя? — Не то чтобы подумал… — Я бы никогда этого не сделал. Я бы руки себе оторвал быстрее, чем хоть один раз причинил тебе боль, ясно? Были люди, которых мне хотелось ударить, и я это делал, но то, что я чувствую к тебе, никогда не позволит мне хоть тронуть тебя. И то, что я бываю не особенно аккуратен в постели, еще не означает, что я могу причинить тебе вред на самом деле. Я хочу, чтобы ты уяснил и принял за константу тот факт, что ты никогда не должен меня бояться. Не хочешь доверять мне — окей, но не смей даже думать о том, чтобы бояться меня. Митч сильно прикусывает нижнюю губу. — Прости меня. Скотт, прости, я такой мудак. — Ничего, успокойся, все хорошо. Мы со всем справимся, да? — Конечно. Митч тянется на носочках и тащит Скотта за шею вниз, чтобы поцеловать, царапаясь щеками о колючую щетину, переплетая между собой языки, чувствуя чужие ладони у себя на пояснице, под одеждой. Ночью Скотт просыпается от странных звуков и всхлипов где-то в пространстве и ловит несколько секунд, рукой прошаривая пустую постель в поисках Митча. Не находит и окончательно просыпается. Из угла комнаты на него уставились две огромные черные бусинки.