***
Джефферсон стоял у не очень скромного дома его величества Мистера Голда, прислонившись к крыльцу, насвистывая и попивая свежую артериальную кровь, которую Белль ему так любезно предоставила, и был на страже. Он мог бы сторожить и внутри, но это было бы странным, находиться там, где Белль заботилась о Румпельштильцхене. Это была такая личная, интимная вещь, что он не хотел в это вмешиваться. Безопасность Румпельштильцхена была для него на первом месте, так как он был должен королю, за то, что тот долго заботился о нем, и единственное чем он мог отплатить — это стоять снаружи и охранять его от одержимой злой ведьмы, которая может вернуться и попытаться причинить ему снова вред. Управление было уведомлено о его благополучном возвращении без каких-либо оснований на войну, которую желали обе стороны. Поэтому Джефферсон собрал потомство Румпеля и уведомил их, где он был, и чтобы они не пытались его проведать. Хотя он итак сегодня никого не впустит в этот дом. Белль сказала, что никто не сможет попасть в этот дом, кроме него. Поэтому, когда черный габаритный Крайслер показался на дороге, он ухмыльнулся. Автомобиль Киллиана был эффектным, громким и завидным, с висящим штурвалом на зеркале заднего вида. С номерами «JLY RGR». Все это выглядело настолько вычурным, что Джефферсон непроизвольно почувствовал тошноту. — К сожалению, дорогой, часы приема закончились, — ухмыльнулся Джефферсон, наблюдая как Киллиан, пиздец какой крутой, хвастливо приближался к нему. — Черт возьми, а ты что здесь делаешь? — выплюнул он, глядя на него. — Где Крокодил? Почему он сам не говорил с Управлением? — Я не обязан перед тобой отчитываться — хихикнул Джефферсон, покачав головой. — Тогда скажи мне, что ты, черт возьми, тут делаешь! — Наш король попросил меня об этом, — просто ответил тот. — Охранять от отбросов, — Джефферсон хихикнул, склонив голову. — Кто же ты, дорогой? Рифф или Рафф? — Я здесь, чтобы надрать тебе задницу, если ты не уберешься подальше, Шляпник, — выплюнул он, становясь лицом к лицу с вампиром. Его клыки обнажились и Джефферсон обнажил свои. — О, нет, этого не произойдет. Смотри, ты пойдешь туда и сцепишься с ним, так как всегда это делаешь, вероятно, станешь угрожать Белль снова своими садистскими наклонностями. Это все его только расстроит и заставит потратить больше сил на твою никчемную шкуру. Поэтому, поди прочь, — сказал он, возвращаясь обратно, задев пирата плечом, отталкивая его подальше. — Ты все еще его игрушка, не так ли? — прорычал Киллиан, ухмыльнувшись. Джефферсон только улыбнулся. — А что? Ревнуешь? Киллиан скривился от отвращения и толкнул Джефферсона с большей силой, прямо в стену дома. — Что с ним случилось? Кто его похитил? — спросил он. Джефферсон сжал губы и отбросил ключ от дома. Киллиан зарычал и с нечеловеческой скоростью бросился за ключом. Но Джефферсон быстрее загородил собой дверь. — Я не хочу драться с тобой, пират, — сказал он. Его челюсти сжались, голос был опасно мягким. — Но я буду. — Ты на век меня моложе, Шляпник, ты не выиграешь этот бой, — издевался Киллиан. — Мм, а ты просто обожаешь ввязываться в те бои, в которых можешь выиграть, не так ли? — спросил он, морща нос, как будто это было забавно. Глаза Киллиана вспыхнули. — Не заставляй меня делать то, о чем я потом пожалею. — О, я могу сказать то же самое, — засмеялся он, отталкивая его руки, упирающиеся в его грудь. — Ты думаешь, что меня прозвали сумасшедшим из-за моего эксцентричного вкуса в одежде, Киллиан? Ты серьезно? — Почему ты здесь, после того, что он сделал с тобой! Он не хочет играть с тобой, он нашел себе новую игрушку, почему ты не свалишь? — слабо зарычал он. Джефферсон бросился на него, прижимая к машине. — Твоему создателю и мне было очень приятно вместе проводить время. Видишь ли, он такой внимательный партнер и так любит сладких мальчиков, как я, что не будет прикасаться к таким горьким, как ты. Тебя это расстраивает? — спросил он, и Киллиан дернулся от него. — Я не расстроен, в отличие от тебя, урод. Просто скажи мне, что, черт возьми, произошло! — прорычал он. — Ах, нет, плохой пират, останься, — хихикнул Шляпник. — Видишь ли, он и я, как это называют, друзья. И вы были бы друзьями если бы ты не был таким обиженным ребенком. Но знаешь что? Так даже лучше. Иди. Иди и передай привет нашему создателю, — он оттолкнулся от него и вернулся к своему месту у крыльца. Киллиан одернул пиджак и заколебался, прежде чем подойти к дому. — Конечно, если ты сможешь это сделать. Киллиан остановился, его щеки дернулись от ненависти. Джефферсон улыбнулся. — Видишь ли, я на 96,4% уверен, что наше высочество запретило тебе и твоим сестрам приходить к нему в дом, — усмехнулся он. — Не могу поверить, что он не доверяет тебе и остальным, ох, это так прекрасно. Я и не знал, что ты расспрашиваешь меня только по этой причине. Так мило. — Да я разорву тебя на куски голыми руками, — угрожал Киллиан, поворачиваясь и бросаясь снова в бой. Джефферсон рассмеялся. — Да пошел ты. Кулак Киллиана врезался в челюсть Джефферсона с громким треском, но тот продолжал смеяться. — Ох! О, это так прекрасно, но, видишь ли, тебе, вероятно, придётся убраться отсюда, — пропел он, глядя в сторону горизонта, словно это было забавным. Рассвет. Киллиан опустил руку и поправил лацканы пиджака Джефферсона. — Я еще с тобой не закончил, — предупредил он, оттолкнув его в сторону, и направился к машине. — Ох, я люблю, когда жестко, — поддразнил он, наблюдая, как пират хмуриться и ускоряется, чтобы побыстрее убраться в безопасное место, чтобы выспаться. Пират проклял восходящее солнце и его слабость перед ним, еще больше злясь на то, что он так и не узнал, почему Крокодил прятался и почему ему так больно на инстинктивном уровне, из-за того, что он ничем не может ему помочь. Ударив руками о руль несколько раз, он кричал и ругался на этого проклятого черта, из-за которого он ощущал все это. Он ускорился, стараясь попасть в квартиру прежде, чем солнце поднимется над зданиями. Во сне, пират будет мечтать о том, как будет мстить Крокодилу, за все страдания, что он ему принес.Глава 15: Безопасность.
5 августа 2015 г. в 18:28
Как же он дрожал. Его трясло от оставшегося страха, адреналина, пробирающего до костей, оставляя его в полном изнеможении, которое пришло после пережитых им пыток. Белль отмывала его кожу от крови, и вода в ванной стала розового цвета. Из-под прикрытых век Румпельштильцхен наблюдал за сменяющимися красками, рассматривал шрамы на своих запястьях и лодыжках, разодранное клеймо на бедре и витой, корявый шрам на лодыжке.
Он уставился на то отвратительное существо, каким стал. Он навсегда останется истощенным, с отвратительной кучей костей с участками кожи, которые делали его еще уродливее, с проседью в волосах и появившимися морщинами на его лице. У него навсегда останется тело и лицо жалкого прядильщика, которым он когда-то был. Он всегда будет выглядеть слабым.
Ощущение ошейника, сдавливающего его горло, не дававшее вздохнуть, не исчезало. Он сжал губы, пытаясь сосредоточиться на нежных пальцах, что с любовью мыли его волосы, и не обращать внимания на свистящий шепот в его голове, мелькающие образы, пытающиеся лишить его чувства реальности.
Это была его ванная комната, его ванна, его дом, сейчас Белль прикасалась к нему. Никто другой, только Белль. Он был уверен, что до конца жизни только Белль будет разрешено его касаться.
Дрожь пробежала по его телу только от одной мысли, что его будут касаться незнакомые ему люди или его потомство, которое было всегда рядом с ним. Теплые губы Белль прижались к его лбу.
— Тшш, я здесь, — тихо сказала она. — Я здесь, все хорошо.
Он моргнул и посмотрел на нее. Ее добрые глаза все еще с теплотой смотрели на него, ее руки все еще были нежны, ее слова были добрыми и любящими. Он не мог поверить, что когда она увидела его в клетке, что ей пришлось сделать, она все еще хотела чего-то общего с ним.
Она уверяла его в том, что любит его, что не оставит, то, что Зелена сделала с ним, не его вина и что он был в безопасности. Она обещала ему это с такой искренностью, которую Румпельштильцхен не встречал уже много десятилетий, если не больше.
Возможно, Румпельштильцхен не верил ей, но он никогда не откажется от того сладостного уюта, что она дарила ему, он так изголодался по этому. Вампир снова прикрыл глаза, стараясь не смотреть на себя.
Белль не видела того, что видел он.
Она не видела изуродованное, израненное, расцарапанное в укусах тело.
Белль видела слишком худое тело, которое было и до того, как он стал вампиром. Она видела лучистые глаза цвета темного виски, окруженные светлыми ресницами, черные, как ночь, когда он злился, и мягкие, наполненные теплотой, когда он улыбался ей.
Она видела серебряные нити в волосах, что вились и переливались множеством оттенков на свету. Золотистые и коричневые, темно рыжие и сверкающие серебром, шелковистые, и она не может справиться с соблазном запустить пальцы в его волосы.
Белль видела клеймо на его бедре, как свидетельство того, что он страдал до своей кровожадности, но не трусости. Желание не оставить сына без отца — это не трусость. Он делал то, что было необходимым, чтобы защитить свою семью и сохранить ее в безопасности. Это не трусость. Заклеймить человека, чтобы все узнали, как искренне он относился к своей семье — вот настоящая трусость.
Знала, что боль заключалась в незаслуженной агонии от раны, что взрастила навсегда в нем неуверенность, что разорвав ее снова, вызвала боль и страх.
Шрамы от серебра исцеляться после его следующего кормления. Что касалось травмы лодыжки, она была причиной его стыда, одна из самых крупнейших причин, из-за которой он мягко уклонялся от нее, когда они были близки, это была та часть, которую он ненавидел, и не хотел видеть.
Но это было красиво. Так же, как красив был и он, каждый дюйм его тела был прекрасен.
Белль промыла волосы с мылом, кончиками пальцев провела по линиям на лбу, шрамику на губе, морщинкам вокруг глаз, ее ласка была наполнена любовью. Он был самым захватывающим человеком, которого она когда-либо видела, и она не могла в достаточной мере выразить насколько он был таким.
Она снова прикоснулась губами к его лбу.
С водой в ушах, он ничего не слышал, кроме биения сердца Белль. Отдаленным эхом, как тихая барабанная дробь. Это успокаивало.
У него перехватило дыхание, когда она коснулась ненавистных линий его лица, которые свидетельствовали о его возрасте, от которого он никогда не мог избавиться. Такая нежная ласка его мерзкой внешности, поразила его в самое сердце, баюкала и успокаивала его, заживляя раны на его сердце, воскрешая его.
Отдаленно, мужчина удивился тому, что Белль даже понятия не имела, какое влияние оказывала на него своими ласками. И не только. От ее поцелуя на глазах навернулись слезы, и он снова закрыл глаза.
Вода не была достаточно теплой, чтобы смыть кислую желчь ведьмы, въевшуюся в его кожу. Он никогда не сможет чувствовать себя чистым после нее. Но, возможно, Белль сможет помочь ему пройти через все это. Если он позволит ей.
Он просто должен позволить ей это.
— Вот так, — сказала она, направляя его и улыбаясь.
Она выглядела уставшей. От изнеможения под глазами залегли темные мешки. Ее лицо было опухшим от слез, бледным, но медленно расцветало рядом с ним. Ей, как и ему, нужно было отдохнуть. Она опустилась на колени, обернув полотенце вокруг его плеч. Позволяя ему откинуться головой в ее грудь, она вытирала его волосы.
Нежности, что говорила она шелковистыми губами ему в ухо, теплые объятия, были так сладостны и разжигали давно умерший в его груди огонь. Он снова посмотрел на нее, его губы приоткрылись, когда она провела по ним пальцем. Он смотрел на нее тем самым, мягким взглядом.
Ей так хотелось одним поцелуем забрать все то, что ему пришлось пережить. То, что он пережил с этой чертовой женщиной, что все это уйдет с одним уверенным поцелуем его дрожащих губ, стирающим его слезы. Он поежился, стараясь скрыть тень боли, мелькнувшую у него на лице, пытаясь оградиться, словно у него был щит, от нее, стараясь удержать ее в безопасности от себя, разбивая этим ее сердце.
Белль помогла ему встать, удостоверившись в том, что он полностью укрыт полотенцем. Она поймала его, когда нога Румпеля подогнулась, когда он попытался ступить на плитку, и улыбнулась ему.
— Сейчас не время падать к моим ногам, — прошептала она, потершись своим носом о его. Он тихо хрипло засмеялся, и она улыбнулась, прижавшись своим лбом к его. — Я люблю тебя, — он закрыл глаза. — Я люблю тебя, Румпель.
Он крепко прижал ее к себе и тихо заплакал. У нее получилось одеть его, получилось избавить его от этой рваной рубашки, что характеризовала его никем иным, как животным, и направилась в постель.
Он свернулся напротив нее, а Белль покрывала его лицо нежными поцелуями.
— Джефферсон снаружи, — тихо сказала она. — Он останется в комнате в конце коридора. Когда солнце взойдет, первую половину дня здесь будет Грэм, а вторую — Руби.
Он с благодарностью кивнул, поджав губы.
— Я ни за что не оставлю тебя, — заверила она. — Ни на минуту, хорошо? — еще один кивок. — Румпель?
Прошептала она, мягко приподнимая его за подбородок. — Сейчас все хорошо. Ты в безопасности.
— Я не уверен, что это реально, — признался он, опустив глаза вниз. — Это выглядит так, как будто я собираюсь проснуться в любой момент, и все это окажется обманом. Это не может быть реальным, — он шмыгнул носом, такой беспомощный, как ребенок. — Я чувствую себя слишком хорошо, чтобы это было реальным. Я не могу быть здесь, — он указал на комнату, качая головой. — В один прекрасный момент я открою глаза, и тебя не будет, и... и она...
Он вздрогнул и замолчал, качая головой.
— Тшш, нет-нет, Румпель, эй, — она заботливо подняла его лицо рукой. — Я настоящая. Ты проснулся. Ты здесь, у себя дома, со мной, и ты никогда не вернешься к этой женщине, никогда, — она погладила его. Уткнувшись лицом ему в волосы, она баюкала его, давая ему время успокоиться.
— Я думаю, что тебе снова нужно поесть, — прошептала она, поцеловав мужчину в щеку. — Дай мне минутку, хорошо? Я скоро вернусь.
Он неохотно отпустил Белль, устало, истощенно оглядывая комнату. Его глаза остановились на трости, что была у тумбочки, ближе к нему. Рядом с книгой, которую он читал, лежал его подарок. Ленточка была целой, она не открывала его.
Он обнял себя, держа, стараясь остаться здесь, а не потеряться между реальностями снова.
Белль вернулась, как и обещала, держа в руках теплую чашку.
— Это из пакетов крови, не самое лучшее, зато свежая, — прошептала она с легкой улыбкой.
Он взял кружку и был благодарен ей за то, что не позволяла его рукам дрожать. Мужчина быстро выпил содержимое кружки. Она была не самая лучшая, но человеческая и теплая, достаточно гасившая его жажду, позволяющая залечить шрамы от серебра и уменьшить тупую пульсирующую боль в голове. Он с облегчением вздохнул, его истощение сходило на нет, а боль, мешающая ему спать, утихла.
Белль наблюдала за изменениями. Когда они прекратились, она обняла его и привлекла к себе. Он напрягся, останавливая ее.
— Подожди, подожди, — прошептал он, на миг закрыв глаза. — Ты можешь... ты можешь оставить свет?
Он чувствовал себя так унизительно, прося ее об этом. Он не был ребенком, он не должен бояться темноты, и она рассмеется ему в лицо за то, что он...
— Конечно, — ее голос был чутким и понимающим. Она включила лампу на комоде и вернулась к нему в постель, без обиды, без любого намека на издевку, которые он так ожидал.
Она накрыла его плечи одеялом и крепко обняла.
— Отдыхай, — Белль мягко прошептала, задевая кончиком носа его ухо, вызвав в его теле дрожь и мурашки. Он вцепился в нее, положив голову на грудь.
Нежный запах ее кожи и одежды, ее тепло, волосы, пахнущие жасминовым шампунем, и ароматом ее крови, который он только сейчас учуял. Она была такой же сладкой, утончённой и предназначенной для него.
Белль не сводила с него глаз, не смотря на ее усталость, она намеревалась удостовериться в том, что он смог заснуть. Ему это было необходимо гораздо больше, чем ей. Его мышцы должны были расслабиться, его грудь должна спокойно вздыматься, зубы — перестать стучать, а ощущение ошейника должно исчезнуть. Он отчаянно нуждался в этом, ему необходим был отдых.
Скрип половиц внизу заставил его вздрогнуть. Маленькие шорохи и скрипы старого дома слились в единое целое, разбудив его, и вынудив дрожать. С каждым шорохом он думал, что это была Зеленаа, что она придет и заберет его.
Она заберет его и перережет Белль горло, и ткнет его лицом в ее кровь. Белль будет умирать, а женщина будет кричать на него, чтобы он пил ее кровь, и он не сможет ей помочь. Она бы назвала это страстным убийством и изнасиловала бы его в собственной постели рядом с остывшим трупом Белль.
Он всхлипнул и закрыл лицо руками, завывание ветра снаружи заставило его зажать уши.
Ты думаешь, что так легко избавишься от меня? Ты игрушка, домашний питомец. Я действительно должна поиметь тебя, чтобы наказать за свободу мысли. Отвратительный маленький чертенок, что, изменения в одежде и ванная избавит тебя от меня? Как мило. Ты хочешь милую маленькую сучку, но не меня? После всего того, что я сделала для тебя? Ах, ты неблагодарное бесполезное животное...
-Нет, нет, нет, — всхлипнул он, вжимаясь в грудь Белль. — Я буду хорошим, я буду вести себя хорошо. Пожалуйста!
Белль увидела, как его слезы окрашивают ее кожу. Она села, качая головой и зовя его по имени.
— Румпель! Румпель, эй, посмотри на меня! — призывала она, вынуждая его взглянуть на нее. — Тсс... ты не должен быть хорошим! Ты не должен вести себя хорошо, тс... тсс, это просто я. Это всего лишь я.
— Пожалуйста, — прошептал он, касаясь рукой щеки Белль. Была ли это действительно она? Неужели она, неужели он может действительно быть свободным? Нет. Не все так просто. Он никогда не будет свободным от ведьмы, от ее рук, смеха, голоса и клетки.
— Пожалуйста, Белль, мне страшно.
— Тсс, эй, эй, — позвала она, вытирая кровь тканью, лежащей у кровати. — Не бойся, — она уложила его, гладя по затылку, прижимая ближе к себе и укачивая. — Ты дома. Никто никогда не причинит тебе боль. Оставайся здесь, со мной, Румпель. Не позволяй ей утянуть тебя с собой. Ты со мной. С Белль, в постели, в моих объятиях, где никто больше не доберётся до тебя.
Слезы покатились по ее щекам, когда она услышала, как он просил о помощи. Ему был необходим сон, было плохо и ужасно то, что эта женщина не скоро даст ему это.
Потребовалось некоторое время, чтобы он успокоился, в доме снова стало тихо. Белль удивило, что даже тишина давила на Румпеля.
— Хорошо, — прошептала она, поглаживая его волосы. — Давным-давно молодой принц жил в прекрасном замке. Хотя у него было все, что душе угодно, принц был испорчен, эгоистичен и зол...
Румпель моргнул, посмотрев на нее, прислушиваясь к сказке, которую она рассказывала. Красавица и чудовище, которое было нелюбимо и не уверено, что могло само полюбить кого-то. Такая знакомая история.
Он заснул на середине сказки, но Белль продолжала рассказывать, с улыбкой наблюдая за тем, как он, слушал сказку со счастливым концом.
Она бормотала, проглатывая слова, все еще улыбаясь. Девушку тоже клонило в сон.
— И они жили счастливо, — она вздохнула, прикрыв полностью глаза, Белль прижалась щекой к его макушке. — Прос... как мы, Румпель. Пр...как мы, Р...