***
Тощий маленький человек, который выглядел, как воробышек в их первую встречу, сейчас сильно отличался. Одетый в тонкую одежду, с голодным, избитым взглядом черных от природы глаз. Было что-то… пугающее в нем сейчас. Когда спросили, имя Румпельштильцхена всколыхнуло волну страха в толпе среди тех, кто его знал. Они называли его монстром. Мастером из темноты, кровожадным существом, Темным. Это было имя, которое прижилось. Название, которое очень хорошо всех пугало. - Он убьет тебя, — выпалила Мила, двигаясь по палубе от него. — Я слышала рассказы, Киллиан, я знаю, кем он может быть, когда не боится. Он собирается убить тебя! - Ох, ну что ты, любовь, — он улыбнулся, коснувшись ее щеки. — Никто не собирается меня убивать. Он просто человек, в конце концов, он не сможет никому навредить. Это просто разговоры среди суеверных крестьян. Ты действительно собираешься им верить, зная, кто он такой? Мила фыркнула и, поджав губы, посмотрела на воду. — Мы могли бы уйти, — тихо сказала она. — Мы могли бы уплыть прямо сейчас и никогда не оглядываться назад. — Что, чтобы я был таким же трусом, как он? — спросил он, обернувшись. — Я собираюсь сразиться с ним. И я собираюсь победить. И когда я это сделаю, ты сможешь спокойно вздохнуть, зная, что он мертв и что ни черта не сможет нам когда-либо сделать. Мы можем быть счастливы, вместе, навсегда. Она слегка улыбнулась, прижимая руки к груди. — Звучит, как сказка. — Ну, может быть, — предложил он, обнимая ее. — Я не принц, но я думаю, что достаточно достоин им быть для тебя, — она рассмеялась, забыв о человеке, за которого она когда-то вышла замуж и легенды, ходившие вокруг него. Это не имело значения. Он был никем больше, чем прядильщик, измученный и горевавший с момента их разлуки. Он не мог быть большой угрозой. Румпельшттильцхен был никем. И все знали об этом.***
О да, он собирался победить. Борьба продолжалась несколько минут, и он даже не устал. Киллиан был опытен, но не так, как он. Он сам учился и, будет всем известно, был довольно хорош в этом. Одной из привилегий его недавнего проклятия была скорость. Он мог двигаться настолько быстро, что человек мог даже не заметить его. Поэтому вампир мог подбежать к Киллиану и нанизать его на ближайший выступ, прежде чем тот мог понять, что он был убит. Он игрался с ним. Румпель позволял ему думать, что он побеждал, скрывая в себе чудовище, которое играло с едой. Он хихикнул от осознания этого, его слюноотделение увеличилось от идеи того, как он будет пожирать этого человека, который бесчестно угрожал ему, кто похитил женщину, которую он любил и… и сделал с ней Бог знает что. Злость захлестнула его, и он перестал играть. Его темные глаза почернели и быстрее, чем пират смог увидеть, Румпель разоружил его, ставя с рычанием на колени. Киллиан посмотрел на него, тяжело дыша. Он смотрел на человека, растерянный и побежденный. — Что ты сделал, прядильщик? — он задыхался, покачав головой. — Продал свою душу? Какой демон согласился на такую душу, как у тебя? Бес усмехнулся, поднимая кончиком лезвия его подбородок. Его улыбка была слишком довольной. — Он забрал ее с охотой, пират, — усмехнулся он, обнажая клыки. — А я с нетерпением лишился ее. Ради этого. Киллиан удивился, глядя на него широко распахнутыми, испуганными глазами. — Что ты, черт возьми, такое? Вампир хихикнул. — Что-то особенное, дорогуша! — он бросился к нему, не убирая лезвия с его ключицы и ужасающе улыбнулся. Он хотел вырвать его сердце из груди и сожрать его, прежде чем оно перестанет биться в его руках. Чтобы иметь возможность видеть, как жизнь этого монстра, который забрал мать от ребенка, покидает его. Он будет удовлетворен сделанным, что он так хотел сделать еще давно. — Ну же, — задыхался Киллиан. — Я готов к мечу. — Нет…— прорычал он, наклоняясь ближе. — Знаешь ли ты, каково это? Когда у тебя крадут жену? Что ты чувствуешь, когда ты не в силах остановить это? Ты чувствуешь себя так, словно твое сердце разрывается у тебя в груди. На самом деле, — он опустил клинок, рыча. — Позволь тебе показать это. Он поднял руку, сжигаемый ненавистью разорвать его на части и сделать то, что он хотел. Клыки обнажились, огонь вспыхнул в его глазах, когда он придвинулся к нему, едва Киллиан закрыл глаза, он вонзил свою руку в его грудь, позволяя почувствовать пирату, как мышцы и сухожилья сокращаются в его руке. Забирая его время, забирая все время мира… — Стой! Он замер, его голова повернулась на голос. Рык исчез, сознание затуманилось, и сердце болезненно заныло. — Мила? — он посмотрел на нее, позволив пирату выпрямиться, и покачал головой. — Мила. Она не могла быть здесь, как это было возможно? — Но как? — Мила, ты должна бежать! — прошипел Киллиан, наблюдая за тем, как клыки монстра сверкнули в свете огня, а глаза стали черней ночи. — Нет, я не уйду без тебя, — Мила тяжело дышала, отказываясь смотреть на своего бывшего мужа, на то, кем он стал. — О, как мило, — напевал он приторным голосом. — Кажется, есть в этой сказке кое-что еще, чего я не знал. Скажи же мне это, Мила! — потребовал он и быстрым движением, едва она успела среагировать, приблизился к ней. Киллиан хмыкнул в знак протеста. — Пожалуйста, не причиняй ему боль! — попросила Мила. — Я могу все объяснить! — ТИК-ТАК, ДОРОГУША! ТИК-ТАК! — это было слишком больно. Его грудь горела в огне, боль пронизывала иглами тело, вонзаясь в сердце. Маленькое подозрение того, что Мила любила его, закралось в его сердце, сдавливая его, когда она объясняла, почему она ушла. Почему оставила своего сына. Почему она не хотела его. — Я не знала, как сказать тебе правду. Прости меня! — настаивала она, пытаясь встретиться с ним взглядом. Пытаясь заставить себя взглянуть на него, и это заставило все сжаться у него внутри. Румпель увидел ее отвращение, видел ее недовольство, его внешностью, тем, кем он стал. Она хотела, чтобы он был сильным, был храбрым и не боялся, и вот сейчас в нем это было и многое другое. И она до сих пор не хотела его. Он все еще был не достаточно хорош для нее. Это сломало его. Мужчина так много хотел сказать ей, так много о том, что его израненное сердце было в синяках и побоях. Как он проводил каждый день в отвращении к себе за свою трусость. Как его сны были наполнены видениями того, что ее пытают, принуждают быть компанией для пиратов и это все его была вина. Ему снилось, что она утонула, ей перерезали горло, сломали шею, морят голодом или ее избил до смерти этот мужчина. А она просто влюбилась в кого-то и побоялась иначе ему об этом сказать. Женщина, которая плевала ему в лицо и бросалась на него с ремнем и шипела «трус», отказываясь спать с ним в постели, была слишком напугана сказать ему, что она просто оставила его. Он хотел все это высказать ей, но сохранить маску было гораздо проще. — И вот мы здесь! — он улыбнулся, подходя еще ближе. — Ты пришла, чтобы спасти жизнь своей любви, пирату! — обвинил он, превращая свою боль в гнев, сожаление — в отвращение, горе — в кровожадность. — Раньше я не понимал силу истинной любви. Это впечатляюще. Я ненавижу разрушать ее. Он хихикнул, его щеки дрожали от ненависти. Он снова обнажил клыки, поворачиваясь к Киллиану, и схватил его, желая разорвать его горло. — Подожди! — он замер, не отрываясь от шеи Киллиана. — У меня есть что-то, что тебе нужно. Его черные глаза впились в нее. Он склонил голову с интересом. — Ну, мне тяжело поверить в это. Мила взяла сумку, висящую у нее на бедре, и достала пузырек крови. Невероятно старый, пугающий, но он смотрел на нее с любопытством. — Где ты это взяла? — Это не имеет значения, — тихо сказала она. — Я знаю, кто ты. Я знаю, что ты ищешь способ, чтобы выходить на свет. Вот. Он позволил Киллиану снова упасть, и приблизился к ней, протянув к пузырьку руку. Она отвела руку, подальше от него. — Заключим сделку? — спросила Мила, уверенно смотря на него. Его улыбка стала шире. — Можем ли мы уйти своей дорогой? — в ее голосе было отчаяние, потребность добраться до Киллиана, который бормотал проклятия в сторону вампира, пока пытался сесть. Его грудь кровоточила и пропитывала кровью его рубашку. — Ты имеешь в виду, простить тебя? — прорычал Румпель, делая широкий жест, тем самым пряча себя под маской. Был ли он раньше таким же ужасным? Он любил ее и позволял ей делать то, что она хотела с ним и Бэйлфаером, который так ее любил.. — Смогу ли я двигаться дальше? — усмехнулся он. — Возможно, — он ходил перед ней, как кошка, перед добычей. — Я так вижу, что вы по-настоящему влюблены друг в друга. — Спасибо, — вздохнула она с облегчением, и Киллиан подарил ей одобряющую улыбку, сумев подняться на ноги и опереться на стену. Но это не удовлетворило Темного. — Только один вопрос! — выплюнул он, повернувшись на каблуках, обращаясь к ним двоим. — Что ты хочешь знать? — спросила Мила дрожащим голосом. Румпель облизнул клыки, его улыбка исчезла, его насмешливость исчезла в один миг. — Как ты могла оставить Бэя? Она вздохнула, теряясь от того, как его ярость становилась ощутимее, его голос, как черный деготь, медленно отравлял ее, душил ее словами. — Ты знаешь, на что это было похоже? По дороге домой в тот вечер? — зарычал он. — Румпель… — Зная, что я должен был сказать нашему сыну, что его мать умерла! — он приблизился к ней, его пальцы, чесались разорвать ее горло и дать ее сердцу истинную причину трепетать от его свирепости. Сердце Киллиана билось в груди, запах страха витал в воздухе, и он любил ее. Он наслаждался этим и отчаянного хотел этого. — Я была не права, солгав тебе. Я струсила, я знаю, что… — Ты оставила его! — он схватил ее за горло, толкнув к стене. — Ты бросила его! — И ни дня не проходит с того момента, чтобы я не жалела об этом! — взмолилась она, прижимаясь к стене. — ИЗВИНЕНИЙ НЕ ДОСТАТОЧНО! — заорал он, трясясь от гнева, наслаждаясь ее страхом и отчаянием Киллиана, едва сдерживая себя от желания разорвать ее на части. Она все еще была матерью Бэйлфаера. — Ты позволила ему уйти. И она оставила его. — Я позволила своему горю затмить свой разум, — она обращалась к нему так, будто он мог понять, почему она чувствовала, что ее жизнь была настолько ужасна, почему его трусость была ей обузой, когда он был один, избитый и подвергнутый издевательствам за это. — Почему ты была так несчастна? — зарычал он по-настоящему смущенный тем, что желал понять, что он сделал такого, что было неправильно. — Потому что я никогда не любила тебя… То, как она смотрела на него. То, как она выплюнула эти слова, без угрызения совести, просто так, беззастенчиво и с отвращением. -Ты должен был умереть! -Просто убей себя! — Беги домой, Румпельштильцхен, это то, что ты умеешь лучше всего. — Я никогда не любила тебя. Цветы. Венки, что он оставлял для нее. То, как она улыбнулась ему, когда обнаружила, что они были от него. То, как она надеялась на них. Прогулки вместе, танцы, разговоры от рассвета до заката, то, как они радовались, будучи просто вместе. Их свадьба. В первую их ночь он прошептал ей, что любит ее больше, чем что-либо в мире, и она повторила его слова. Это была ложь. Все это сразу потускнело от ее слов сказанных с ненавистью, это больше ничего не значило. Испорчено. Сломано. Все в синяках. Его сердце было разбито, словно яичная скорлупа. Было справедливо вернуть ей должок. С сильнейшей яростью, чем когда-либо он испытывал, Румпельштильцхен с силой ударил кулаком в ее грудь, обхватывая когтистыми пальцами ее сердце и вырывая его из груди, прежде чем она смогла вымолвить хоть одно слово пирату, который пытался добраться до нее. Но это было сделано. Сердце прекратило биться в его ладони, и он с довольной улыбкой наблюдал за тем, как Киллиан подбежал к ней и опустился на колени. Он даже не хотел ее крови. Сердце Милы выскользнуло из его руки с громким шлепком и он смотрел, как из него вытекала кровь. Даже запах от него вызвал тошноту. — Нет! — отчаянно взвыл Киллиан, поднимая ее на руки, глядя на безжизненное лицо, а он злорадствовал, глядя на них сверху вниз. Взглянув на него, Киллиан нахмурился. Потеря сделала его опустошенным. — Ты стал более сильным, демон, но ты не перестал быть трусом! — закричал он, ожидая своего часа. Гнев этого ужасного зверя не должен оставить его в живых, не должен оставить его с этим. Румпель раскрыл руку, усмехаясь. — А сейчас у меня будет это, — сказал он, кивнув на лежащий на земле пузырек. Киллиан нахмурился, схватив его и сильнее сжав в руках, встал, покачиваясь на ногах. — Сперва, тебе придется меня убить! — заорал он, ожидая своей участи, готовый присоединиться к ней, чтобы быть с Милой, а не в богом забытом переулке с этим монстром. — Ах, ах, ах! Я боюсь, что удача не на твоей стороне, сынок, — усмехнулся он, поднимая сапогом с земли свой меч, и отрезая руку, в которой Киллиан зажимал пузырек. Киллиан закричал, согнувшись, но сумел удержаться на ногах. Он раздавил пузырек, выпавший из руки, позволяя крови растечься по земле Крокодил зарычал и прижал меч к его горлу. — Большая ошибка, дорогуша! — закричал он, улыбаясь и радостно смеясь. Он сможет обойтись без этого, он сможет найти другой способ, но это… — Я хочу, чтобы ты жил, — мурлыкнул он, когда в его темных глазах мелькнула идея. — Потому что я хочу, чтобы ты так же страдал, как и я, — хихикнул он и, прежде чем Киллиан смог ответить ему, вонзил в его горло клыки. Он закричал, извиваясь и борясь, желая уйти от него, в то время как его тело покидала жизнь. Нет, Крокодил не собирался делать этого… В глазах потемнело, его разум затуманился, и он на мгновение подумал, что дать ему кровь было бы разумнее. Пират хмыкнул, когда Румпель отпустил его, глядя на него и на кровь на его губах. — Видишь, дорогуша, я собираюсь сделать тебя таким же, как я, — усмехнулся он. — И когда я это сделаю? — он вскрыл свое запястье, с рычанием подставляя его к его губам. — И когда я это сделаю? Ты не сможешь причинить мне вред, — Киллиан издал протестующий звук, пытаясь отклониться от него, думая о том, что лучше умереть, чем попробовать на вкус труса. Но вместо этого, он выпил. Его жизнь зависела от него и его инстинкты не позволили ему отказаться. — Я собираюсь заставить тебя жить вечно, без жены, — тихо сказал он, оскалившись. — Я не уверен, есть ли худшая пытка, чем вечная жизнь без истинной любви, потерять возможность снова плавать на своем драгоценном корабле и вынужденным заботиться о человеке, который сделал все это с тобой. В глазах Киллиана потемнело и он упал на землю. Румпель рассмеялся, волоча его за шиворот за собой, к лесистой местности, где их никто не побеспокоит. На своем пути, он встретил парусное оборудование и сорвал из кучи крюк. — Я думаю, пригодиться в ближайшее время, не так ли? — хихикнул он, обращаясь к своему бессознательному компаньону, довольный собой. Мила была мертва, так же как и его сердце. После того, как он бросил пирата, отнявшего у него так много, загнавшего их обоих в могилу, он не чувствовал больше ничего. Шокированный, нелюбимый. Лучше было вовсе не чувствовать ничего, чем пытаться вернуть то, чего никогда не было. - Я никогда не был предназначен для того, чтобы быть отцом, — последние слова, сказанные ему человеком, которому он доверял, отцом, который должен был заботиться о нем, не отказываться от него в течении всей жизни и заботиться о нем. А теперь… Теперь Мила никогда не заботилась о нем. Может быть… Может быть, он был не достоин этого. Румпель прогнал все свои мысли, похоронил себя и свое новое потомство в грязи, дожидаясь трансформации пирата. О, он будет сущим адом, но это будет того стоить. Пират, который угрожал его жизни, когда он не мог себя защитить, теперь проведет вечность в его ногах, моля о прощении, если он прикажет ему это. И, возможно, это было лучше любой любви, которую он мог бы иметь.***
Киллиан посмотрел на татуировку на руке, поглаживая ее пальцем. Он сглотнул от мук беспокойства, которые он испытывал за своего создателя, не обращая внимания на желание увидеть его, чтобы облегчить эту ужасную тревогу, что с ним было что-то не так. Он ненавидел каждую минуту. Он ненавидел свою привязанность к нему, он презирал эту эмоциональную связь с ним, чувства, когда он был в беде, и ни слова никому не говорил. Он спрашивал себя, чувствовала ли то же самое Кора. Он спрашивал, ненавидела ли она его, когда он сделал это с ней. Он сомневался. Кора этого хотела, а он нет. Он хотел смерти и загробной жизни с Милой. Но не вечности с больным ублюдком, который так несправедливо обошелся с ним. Часть его знала, что он этого заслужил, после всего, что он сделал с Крокодилом, и это было справедливо. Но это же он и ненавидел больше всего на свете.