Повелитель душ

Битва за Вайтран. Намёк на Ульфрик/ж!Довакин, власть и жажда ею воспользоваться. Буревестник был зол неимоверно. Колючий ветер вместе с дождём и смрадом хлестал по щекам, от громогласных воплей и стонов закладывало уши, и где-то там, вдали, чуялся остервенелый рёв бараньего рога. Ульфрик брал Вайтран со всей лютой ненавистью, брал силой, ведя кровавую дорогу от ворот до самого Драконьего Предела. К его ногам падали тела, скрючившиеся, смердящие потом и кровью, мелькали лица, стрелы свистели над головой. Перед ним нещадно свалилась женщина, с кинжалом под рёбрами, с искажённым от боли лицом, но Маркартский Медведь не повёл и ухом. Он шаркал по мокрому шлифованному камню, царапая плиты стальной подошвой, переступал через плоть, цепляясь ногами за упавшие знамёна города. На него побежал стражник, дико и резво размахивая мечом, ещё совсем мальчишка, которого срезал богатырём-топором Галмар. Остальных, кто остался и не желал уступать истинному королю, нашпиговали стрелами и арбалетными болтами, как игольницу. Никто не должен был противиться. Никто не должен был… сомневаться. Ярл Виндхельма был совершенно холоден и бесстрастен. Жизнь Буревестника слилась, соединилась в одну огромную битву, где скрестились мечи и плавилась сталь под брызгами северной крови. Ему казалось, он слепнет от всех этих криков и звонов, что били по ушам и утопали в пламени. Вайтран горел, пылал, дым тянулся высоко над землёй, а вместе с ним и ярость, гнев. И страх. Всё в один момент смешалось, спуталось, подобно пряже в руках неумелой швеи. Каждый день он просыпался с ощущением боли, тянущей, ноющей. Не продохнуть, не выдохнуть с этой хворью, никакой магией и настойкой её не вытравить. Его придворный чародей заверил, что так саднит и ноет только душа. Душа. Душа, чёрт бы её побрал! У Ярла голова раскалывается, сплетаются мысли, назревает злоба, и давит, тянет, жжёт, как раскалённая сталь по истомленному телу. Ему снится лёд, холодный и одеревенелый, сковывающий ноги и руки. Ему снится Огненная Земля даэдра, и раскалённая лава, что плещется под ступнями, заставляя пальцы окраситься в чёрный. И всё это боль, боль невиданная, подобной какой не было раньше. Не было никогда. Прошло не отпускает Буревестника ни на миг. В его памяти вновь расцветает Маркарт, стук соли по камню, высоты двемерских конструкций, грязь. Кровь и серебро. Так поговаривали простолюдины, так вещали и знатные господа, трепетно и бесшумно, но желчно, словно их языки были пропитаны ядом. Это слыхал и Ульфрик. Он выжег Изгоев этой отравой, не только сталью, но и слухами, всеобщим презрением. Маркартский Медведь звучало красиво, помпезно. Жители знали своего вождя. Своего… защитника. Знали и боялись. Виндхельм слёг в хладе. Было горько, убого, совсем не по-королевски. Постель Ярла была такой же холодной. Вечно не тронутой, вечно пустой. Буревестник спал обрывками, строго по часам, внимая четкий и отчего-то невыносимо громкий стук минут. Когда он резким толчком распахнул дверь обитель Дракона, стража, оберегавшая короля, тотчас ринулась в бой. Данмерка закрыла собою Балгруфа, подставив под удар собственное тело. Ульфрик резко отбросил её к стене. Вайтран был частично разрушен, но сильнее — сожжён, пахло гарью и вязким дождём. Айрилет ранили в левое плечо. Рана шипела, пузырилась, наливалась кровью, но найдя в себе силы — хоть каплю! — бросилась прямо на Медведя — грозного Ярла Виндхельма, повалив его на ступени. Вцепившись в ворот и грубые меха норда, хускарл зарычала, силясь схватить его за светлые космы. Ульфрик, сначала растерявшись, саданул ей в плечо, отчего эльфийка сдавленно взвыла. Свежая кровь брызнула северянину на лицо. Горячая, словно пар, она стекала по лицу, когда Ярл ухватил её за запястья. — Ублюдок, — плюнула она ему в лицо. Из-под медной решётки волос на Ульфрика глядели глаза малиновые, словно капля вина на белоснежном покрывале. — Мерзкий Н`вах! Талморская псина! Буревестник злобно оскалился, обнажая грязную желтизну своих зубов, и сжал мечнице горло. Та закашлялась, задрожала, как тростина на ветру, из раны сочилась кровь, и женщина медленно предавалась агонии. Когда Айрилет издохла и валялась на полу, в собственной крови и грязи, дверь Зала хлопнула с неимоверной силой и на пороге появилась Она. Окровавленная, почти мокрая броня, стальной меч, прикованный к бедру, тяжёлый размашистый шаг, ядовитая улыбка. Ульфрика опалило одним её видом, наглым, уверенным, рвущимся вперёд, совершенно не глядя назад. Её не волновало, что Вайтран лежал в руинах. Что за день изничтожено десятки семей, и большинство из них пали здесь, под порохом и дымом. Под её ногами. — Неужто серая шавка сдохла без моего присутствия? Какая жалость, — северянка переступила через бездыханное тело эльфийки и направилась к Ярлу. Пылкие серо-дымчатые глаза смотрели с насмешкой и радостью. Жестокая, яростная, таких женщин он ненавидел, презирал. Такие женщины не склоняли перед ним колено, не плясали в нелепых реверансах, не давали клятв и обещаний, не слали любовные письма. Они смотрели в глаза и никогда ничего не скрывали. Это женщина огнём металась по разуму. Смотрела глазами-осколками, черепками, сулящими бурю. Холодно, думал Ульфрик. Холодно и горячо. Так болела душа, полагал Ярл, и наивное чувство вздымалось в его груди шумящими волнами. Она приходила нечасто. Даже слишком редко, мужчина тешил себя надеждой, что из-за избытка дел. А если уже приходила, то не иначе как под вечер, бесстрастно заглядывая в его комнату, шелестя мехом на объёмных плечах. Он любил этот запах. Так пахла только зима, и кровавыми каплями млел снежноягодник. — Ваша постель по-прежнему холодна, мой Ярл, — неспешно произнесла женщина, плавно передвигаясь по обители Королевского Замка. Ульфрик не смог понять, насмешка то была или правда. Правда, отдававшая копотью на языке, правда, после которой хотелось сброситься в бездну, где грязная лава лижет пламенем пальцы. — Ты хочешь предложить мне наладить поставку дров? — его голос не дрожал, но иссушился и остервенел, словно дикая лоза. — Я хочу помочь вам её согреть, — ядовитой пеленой были окутаны слова северянки. Пакостной, липкой… сладкой. Слишком просто всё оказалось, слишком неправильно, слишком… правдиво. Сумрачный взгляд, тупая, как рукоять, улыбка Буревестника заставили женщину оглушительно рассмеяться. – Неужто желаете ночь со мной провести? – её голосок трепетал с неожиданным изумлением. – Тогда уж впору меня в жены брать, а, милорд Ульфрик? Он бы взял. Непременно женился, отдался бы с головой этой безумной, утонул бы в её глазах. В таких острых, как закалённая сталь и колючих, как ветви терновника. Он бы многое отдал за её бледные руки у себя на плечах и горькую улыбку, принадлежащую только ему одному. После того, как закончится война, думал Ульфрик. Успеет, несомненно, успеет. Как раз к холодному и стылому лету в Виндхельме. В Драконьем Пределе возобновилась тишина. Балгруф глазел, не мигая на пришедшую даму, кою и женщиной-то назвать было сложно. – Я принимаю вашу капитуляцию, Ярл Балгруф, – размерным голосом сообщил Ульфрик. – Стало быть, нам следует подыскать новую кандидатуру на ваше место. Галмар радужно усмехнулся, поставив руки в боки, солдаты Буревестника заметно оживились. К трону незамедлительно поспевал Вигнар Серая Грива и… неожиданно спотыкнулся, поскользнувшись и ударившись подбородком о ступень. В голове у него затрещало, заскрежетало до боли, и блуждающий взгляд остановился на северянке, что милостиво протянула ему ладонь. Вигнар было опешил, но помощь принял незамедлительно, Довакин слегка поморщилась, когда старец ухватился за руку. – Благодарю, миледи, – прокряхтел он, отряхивая одежду. – Не мудрено упасть на лестничных ступенях, – медленно произнесла мечница. – Ярлу всегда будут готовы помочь. Вот только Ярлу всегда стоит помнить, кому он пожимает руку. Глаза Вигнара словно треснули, а по лицу растёкся нездоровый румянец, когда кинжал впился в брюхо. Старик обмяк возле женской ноги. – Пожалуй, Ярлом предстоит быть той, кто по праву это заслужил, – голос наполнил эхом древнюю обитель Дракона. Лицо Буревестника приобрело оттенок синевы и стали.