Повелитель душ

Небольшое AU, Анкано становится Архимагом благодаря Довакину, Анкано/Серана. Разве может женщина пленить сильнее власти? Власть. Одно слово на золотисто-бледных губах горчило и отдавало терпкостью вина. Она не пьянит, но манит. Манит своей недоступностью, своей возвышенностью и остротой. Лезвием по щеке, костью в горле задевает и ранит, заставляя лишь мечтать о несбыточном. Анкано знал лучше многих, что с людьми творит власть. Тит Мид II жаждал её похлеще любого другого императора и что в итоге? Стоять на высоте шатко, опасно. Один шаг, словно по шахматной доске, слишком уверенный или наоборот — беспечный рушит всё, подобно хрустальному камню. Стоять настолько высоко, что даже бояться пошелохнуться, немыслимо, невозможно. Казалось, от такой высоты кружится голова и запотевают стёкла на мраморно-белом камне великой Коллегии, что становилось больно дышать. Савос Арен слишком глуп, чтобы внимать наставления своего советника, а отчего полетел вниз с быстротой огненной стрелы. Стоять и смотреть вперёд на высоте тысячи миль мог лишь один, герой с львиной пастью и паршивым, до боли ужасающим взглядом, поразительно ровно держащий спину и сжимающий в руках боевой молот. Анкано едва не подавился, когда увидел могучего орисмера в стенах Коллегии, сжал фолиант с такой силой, что проколол ногтями страницу. По телу пробежала обжигающая дрожь. У него тёмно-малахитовая кожа от нещадных северных морозов, слипшиеся космы на морщинистом лбу и красная паутина на глазницах. Он щурился и раздувал ноздри, и, казалось, вспотел от тяжёлого жара, исходящего от очага Талморского приспешника. Драконорождённый хотел, с чудовищной настойчивостью желал знаний. Тысячи свитков перед глазами: история Тамриэля, кризис Обливиона, правление Тайбера Септима. Он глотал книги с такой жадностью, что, сдавалось, эти знания вскоре изничтожат его, разорвут. Анкано не понимал, отчего такое стремление, к чему воину учиться и знать? Зачем комкать в руках пергамент и пачкаться чернилами, изучая древнюю магию и работы историков, когда за плечом лежит молот, и глаза наливаются кровь от распирающей ярости? Довакин хотел власти. Как и все смертные, и бренные в этом мире. Ему не достаточно было всеобщего признания и славы. Власть, которую берут силой и разумом. Власть, которую желает всякий и каждый: маг, разбойник, убийца. Он хотел быть как Тайбер Септим — великим нордом и повелителем империи. Ему хотелось распоряжаться не только смертью, а и жизнью. Анкано не понимал. Не понимал и боялся. Наверно, сделка с даэдра-гением была бы ещё ужаснее. Хотя, где гарантии, что именно её и не было? Он уходил-исчезал в морозной пурге скайримских лесов на несколько месяцев. Альтмер надеялся, практически упивался мыслью, что он не вернётся. Что Довакину прокусит глотку волчица или поджарит дракон его твёрдый зад, что он увязнет в Апокрифе или в Лунной Тени, раствориться, рассеется, но больше никогда не вернётся. Но воин всегда возвращался. Почти с точностью, по часам. И в этот раз не один. Орк был туп неимоверно, твердолоб и упрям, но живуч, как древний бог из каменного склепа. Он ничего не видел, кроме своей всепоглощающей жажды и наивно полагал, что книжные залы Коллегии помогут её утолить. Он ничего не видел, кроме себя самого. А Анкано неожиданно прозрел. Чего уж скрывать: когда место Архимага освободилось, эльф сделал всё необходимое, чтобы его занять. Тяжёлая мантия упала на плечи, но в душе ощущалась лёгкость, будто бы Ауриэль снизошёл с небес. Он был искрой среди тлеющего костра, власть согревала, вино приятно топило сожаления и былые обиды и да – он почти поверил ему – угрюмому орисмеру, посланнику Хермеуса Моры. Чтобы Анкано отдал за такую силу? А за такие знания? Вечность. Всё было настолько взаимосвязано и понятно, что Анкано практически согласился на такую игру. Довакин помог ему взобраться достаточно высоко, чтобы смотреть прямо и не страшиться падения, чтобы следить за всем и одновременно быть предназначенным только самому себе. А взамен на это безумный получит свои знания, свою власть. И, быть может, весь Тамриэль. Анкано было всё равно, что будет с миром. Изжарится в огне или утонет в крови – не так важно, когда обитель магов – твоя ниша. И твоя империя. Анкано почти поверил ему, почти согласился быть частью этой непризнанной власти, осколком хрустального шара желаний этого Драконорождённого. Этого демона. Но Довакин в этот раз пришёл не один. И Анкано прозрел. Она, казалось, существовала между мирами. Длинные смолистые волосы – тысячи чёрных линий на белоснежном пергаменте, бледно-призрачная кожа, сквозь которую просвечивались прутья вен, а глаза – убийцы. Мертвенно-алые, как расколотый гранат. У Сераны царственная и гордая осанка, тонкие невозможно холодные пальцы. Едва затянувшиеся царапины на розоватых губах. Взгляд Архимага шлейфом стлался за ней. И он бредил, не иначе. Вампиресса тоже маг, сильный и опытный, вытягивающий из противника энергию, дарующий слабость. Довакин смотрел на ней рассеяно-безразлично. Его не интересовало ничего, кроме знаний. Но почему Анкано смотрел на неё совершенно иначе? Она отвратительно неживая, но из плоти и крови, такая же смертная. Такая же порочная и скверная, что кровь закипала в жилах. Серана говорила, шипела, ранилась о собственные зубы и слизывала кровь языком. Альтмер был готов забыть обо всём, раствориться в этом взгляде, лишь бы всё повторилось. Серане, наверно, лет с тысячу. Старость души цвела на её устах, в её голосе чувствовался стержень и многолетний опыт. Миллионы прочитанных страниц шуршали в ушах, когда она читала заклинание. Драконорождённый действительно туп и недальновиден. Серана – сосуд, который осталось лишь распечатать. Открыть, словно давно забытую бутыль, провести рукой по стеклу, вдохнуть пьянящий аромат её кожи. Она, поразительно маленькая и хрупкая, с пылающими угольками вместо глаз, всегда смотрела прямо и ничего не скрывала. Положив ладонь на плечо альтмеру, она улыбнулась ядовито и пошло, что у Анкано заклокотало в груди. Почти разделив всё бремя полученной власти, Архимаг не обдумывая согласился бы избавиться от неё. Лишь бы его кровь снова и снова наполняла тот прекрасный сосуд. Лишь бы Серана целовала его невыносимо долго и страстно. Так может ли женщина пленить сильнее власти? Мир никогда не узнает этого наверняка.