Повелитель душ

Мавен Чёрный Вереск/ж!Довакин О чём думает женщина, когда старость прячется в уголках губ, а на висках серебром мерцает седина? Мавен слыхала о сотнях зелий и заклятий, что возвращают молодость и былое величие, солнечный блеск на дне карих глаз и нежно-молочную кожу, по-девичьи бархатную и упругую. Госпожа Чёрный Вереск попивает вино, что щекочет язык сладостью спелой ежевики, бросая холодный взгляд на мерно покачивающийся огонь в камине. Едва ли сейчас она смогла бы станцевать у костра или спеть под радушный щебет лютни, звонкой, что рифтенский соловей. Её место в тепле и покое, среди знати и ярких масок, где, несомненно, затерялась и её; на тревожных вечерах у ярла, где общество ведёт свою Игру, где Мавен извивается подобно дикой змее, скользя между ядовитых шипов. И — непременно следующий ход всегда будет за ней. Она выучила правила Игры едва ли не с детства. Безукоризненные манеры, чистая репутация, танец. Шпионы, переодетые в солдат или подавальщиц. Маленький, по-дамски короткий кинжал на бедре. Мавен любила Игру, ловко лавируя среди аристократов, зная, в чьём бокале закипает яд и кто скончается сегодня. Её учили быть совершенной во всём и у неё это получалось. Тонкая талия, стиснутая корсетом, полная грудь, цепляющая взгляды не только мужчин, но и некоторых женщин. Зависть была не чужда им, мадемуазель Чёрный Вереск это понимала, но ведь дело было совсем не в этом. Яркая и открытая снаружи, Мавен куда опаснее. Лесть, легко срывавшаяся с языка, жалит не хуже морозного паука, опаляя и завораживая. Мало волновали кратковременные связи, скорее впечатляла целая сеть интриг и обманов, созданных искусственно игроками для игроков. Жизнь знатной леди не казалась скучной — напротив: опасной, острой и непредсказуемой. Мавен любила свою красоту, своё тело, крохотную родинку на ключицах и пухлые губы. Ей льстили восхищённые взгляды мужчин, коих она подпускала так редко, словно силясь отпечатать в памяти каждый момент, в котором она была по-настоящему живой. Она воспитывала своих детей как аристократов, смелых и горделивых, способных одним взмахом ладони отдавать приказы и отравлять колкой остротой собственных глаз. У Мавен глаза по-южному тёплые, как густой засахаренный мёд, чёрные локоны, отливающие на солнце блеском агатов, и статная походка. Сейчас же она смотрит в зеркало и видит лишь тень былой красоты. Ей хочется разбить аккуратно сделанную стекляшку, госпожа Чёрный Вереск в негодовании зарывается руками в волосы, где ненавязчивым пеплом осела седина. И ведь не сокрушалась она раньше, злость воспрянула в груди недавно, заскользила с остротой зачарованного кинжала, когда Мавен увидела её. Довакин — молодая эльфийка, с медно-золотистой кожей, белыми, как снятое молоко волосами, мерно вьющимися у плеч и до дрожи пронизывающими малахитовыми глазами. Эльвин, на голову выше Мавен, приходилось наклониться, чтобы войти в обитель Вересков и это чуть смешило северянку. Поначалу. Глубокий шрам на щеке Драконорождённой — крошечный недостаток, но отчего-то тоже прибавлял ей шарма. Её холодность задела женщину; слова, вылетавшие из её уст, были резкими, словно оборванные, колющие неприятным акцентом. Эльвин, казалось, не любила ни себя, ни это место в целом. И Мавен отчасти её понимала. Но всё-таки, смотря на эльфийку, кровь закипала в жилах, заставляя Эльвин без малого презирать. Интересно, сколько мужских сердец разбила она, как и госпожа Чёрный Вереск раньше? Девица водится с Тёмным Братством, умело орудует клинками, пылью просачивается в обитель своих жертв. А было ли, было ли что-нибудь там для неё, для Мавен? Дама нуждалась в Эльвин так же, как и та в ней. Играть с ярлом было опасно, возможно, неправильно, но несколько капелек крови на броне не помешают альтмерке достичь своей цели. Несколько слуг, стража и, наконец, необходимая комната. Необходимая им обоим. Эльвин забирает её разные побрякушки, золото и прочее, что неровно лежит, а для Мавен она берёт только один документ. Клочок бумаги, способный скомпрометировать даже ярла, что Верескам по душе. Эльфийка приходит далеко за полночь. Дама улавливает резкий запах крови и пота, да и сама убийца, нервная и растрёпанная, желает скорейшего окончания обмена любезностями. Северянка крутит документ между пальцами. — Как же глупо прятать важные бумаги в комоде собственной комнаты. Или Лайла считает, что присутствие неизвестных лиц в масках обеспечит её безопасность? — Не все так изобретательны, — фыркает Эльвин, и Мавен кривит губы. — Для ярла это так же необходимо, как следить за своим бокалом на каждом пиршестве. — Но ведь отравлено может быть вино, а не бокал. — Это верно, — северянка сжимает в ладони хрустальную рюмку, вдыхая пряный аромат. — Разбираешься в ядах? Эльвин взглянула на Мавен укоризненно с оттенком непонимания. — Для чего вам это? — Я думаю, — она чуть улыбается и наклоняет голову, — мы с тобой хорошо сыграем. Ведь нехорошо оставлять своих врагов недобитыми.

***

Ярл Лайла умирает медленно возле своей постели после привычного глотка вишнёвого красного на ночь. Едва ли кто-то догадывается, чьих это рук дело. Тем временем Мавен великодушно садится на трон древней провинции и в её руках — многое, если не всё, а в голове зреет новый план. Девчонка-убийца неожиданно становится главой Тёмного Братства. Всем известно, что эльфы стареют много позже; у Мавен на лице очередная морщина, которою она старательно обрабатывает травами, силясь смягчить кожу, волосы теряют былой блеск, а улыбка всё чаще гаснет на её устах. И, тем не менее, измученная походами и битвами Эльвин всё так же свежа, привлекательна, словно на зло. Мавен сдавалось, что она научилась не замечать. Однако скупая зависть жжёт, гложет мадам Чёрный Вереск особенно по ночам, невольно заставляя сравнивать. Столько дел было провёрнуто бок о бок с эльфийкой; дикая и необузданная поначалу, теперь она кошкой ластиться к Мавен, величает госпожой, глотая каждое слово. И углы между двумя совершенно разными женщинами начинают сглаживаться. Единственно, что Мавен ненавидит в Эльвин — это внешность. Единственное, почему Мавен готова принимать её такой — это умение ставить себя ниже. Собственно, Драконорождённая, не пронзившая Алдуина мечом пока что и не спасшая мир от гражданской войны и своих соплеменников пока что, нуждается во всеблагом крыле госпожи Чёрный Вереск. И если Мавен готова с этим мириться, то Эльвин — всегда и везде. Когда дорога к убежищу Тёмного Братства открывается перед северянкой, она чувствует, что ноги вот-вот подогнутся. Довакин успевает удержать её за локоть, стискивая хрупкое предплечье и елозя взглядом по её лицу. Мавен чуть слышно хмыкает, старое и дряблое тело подводит на скользких каменных ступенях, а может, дело и не в них? Спёртый воздух ударяет в ноздри, после мешаясь с ароматом трав и свежей крови. Ей не страшит смерть, напротив — приятно поражает, кружит голову; как далеко она может зайти? — Вам плохо, госпожа? — чинно осведомляется эльфийка, как на автомате, однако её мысли находятся где-то далеко. — Нет, — Мавен предельно растягивает слово, — что ты. Это безумно…интересно. — Вы хотите посмотреть только лабораторию? — Возможно, не только. Экскурсией эту прогулку едва ли можно назвать. Однако любопытство пересиливает Мавен, она идет словно зачарованная вглубь, приостанавливаясь подле расшитых алых парчой гербов и надежно сложенного камина, цепляет взглядом камерную решётку. Эльвин наблюдает за ней не без удивления. Мавен находит в комнате Главы зеркало, отображающее её с ног до головы. Колючая искорка ударяет госпожу Чёрный Вереск прямо в сердце, норовя задеть побольнее; Мавен видит себя чуть ли не дряхлой старухой и оборачивается на Эльвин, чьё лицо, впрочем, не меняется. Северянка смотрит на свои руки, далеко не гладкие, с чуть просвечивающимися венами, но зеркало мнит их тонкими и иссохшими, покрытыми дряблой коркой и характерными старческими пятнами. — Убери его, — отворачивается, вскидывая ладонь. — Немедленно убери. Но Эльвин молчит, осторожно касаясь зеркальной глади, проводит пальцем вдоль серебристого стекла. Оно чуть потрескивает незримыми искрами, подчиняясь эльфийке и постепенно затуманиваясь, подобно блеклому волокну. Мавен, негодуя, хватает убийцу за руку. — Что ты делаешь? Что… — её голос обрывается так неожиданно, что язык прилипает к нёбу. Северянка глядит беспокойно и заворожено на искажённое отражение, чужое и её собственное. Дама в зеркале молода и свежа, как ароматная трава по весне, и что-то в сердце Мавен ёкает, что она приникает к отражению. И видит себя. Невообразимо юную, очаровательную, давно забытую и похоронившую в мечтах. Зрачки мадам расширяются, по спине пробегает обжигающая дрожь; молодая Мавен развратно отводит ногу, обнажая бедро, юбка беззвучно шелестит, грудь наливается бледно-розовой цветом. Слишком дерзкий вырез даже для неё. Лицо в отражении смотрит хитро, исподлобья, стреляя медово-карими глазами, соблазнительно покусывает губу, что госпожа Чёрный Вереск, теряясь, подчиняется ей. Щеки Мавен, живой и реальной, пунцовеют от одного взгляда, кружится шалая голова, и сладкая истома разливается внизу живота; она отчасти сомневается. Так давно это было, невообразимо давно. Ладонь Эльвин ложится ей на плечо, с немой лаской и предвкушением, что дама тихо выдыхает, проводя пальцем от шеи вниз, задерживаясь на груди. Эльфийка обходит её сзади, приникая совсем близко, кладет руки на талию, и от чужих прикосновений Мавен вздрагивает. Девица в зеркале облизывает губы, повторяет движение смотрящей, проводит пальцами по выпуклой груди, сжимает её, чуть приподнимая подбородок и закатывая глаза. Эльвин проводит ладонью по бедру, бледному и дряблому, трется пахом о ягодицы Мавен; юная леди ласкает внутреннюю сторону бедра, приседая. Мадам Чёрный Вереск чуть постанывает, когда пальцы Довакин забираются под юбку, гладят живот и обвисшую грудь, скручивая соски. Драконорождённая выдыхает ей на ухо, прикусывает мочку, заставляя мадам смущаться собственного тела и одновременно желать этих прикосновений. Мавен двигается с ней в такт, просяще раздвигает ноги, не отрывая взгляда от своего отражения. Эльвин проникает в неё медленно, сначала поглаживая, а после глубже, скользя между створками. У северянки пересыхает во рту, она сладко скулит, прикрывая глаза. В зеркале барышня ритмично водит пальцами по лону и оттягивает соски, упругая грудь покачивается, волосы прилипают ко лбу. Мавен кончает, хрипло застонав; внизу живота поселятся тянущаяся боль. Эльвин вытирает руку об её юбку, равнодушно отходит прочь. В зеркале мерцает образ реальной, живой Мавен, только что поддавшейся соблазну собственного отражения и умелых рук своей подчинённой.

***

— Отдай мне его, — требует Мавен, но в голосе отчетливо прослеживается жалобный тон. Эльвин ничего не отвечает, лишь благосклонно наклоняя голову. И отмечает на карте тайный вход в её логово.