Заточенный топор

После получения коротких указаний от Коин, беспрекословно подчиняющийся ей безымянный солдат прокатал запястье Гейла внутри какой-то странной машины, которая мгновенно вытатуировала на его коже надписи. Таким образом ему сообщили его расписание, словно он уже безоговорочно согласился на все условия Койн и был готов к такому повороту событий. Первая из его встреч была назначена в госпитале для «обработки». Как будто он был куском угля. Остальные пункты в расписании он изучить не успел, так как уже по прочтении первого его рука начала на глазах опухать. Фиолетовые чернила, которыми пользовались в Тринадцатом, вызвали на отнюдь не нежной, а напротив - дублёной непогодой коже Гейла ужасное раздражение. Понадобилась инъекция, чтобы отек и чесотка спали. Это был не единственный укол, который ему тут уже засадили, но этот его больше всего смутил. После работы в шахтах и многих лет охоты в лесу он ни разу не показывал ни малейших признаков чувствительности. Но от чернил он превратился в подобие воздушного шара. Он пытался успокоить себя мыслью, что даже шахты были в некотором роде природной средой. Глубоко в недрах земли, да, но все же состояли они из натуральных материалов. А это ярко-фиолетовое вещество натуральным было не больше, чем волосы у Эффи Бряк. Может быть, его тело просто отторгает все настолько искусственное. Но солдаты, которые вели его в больничное крыло, этого не знали, и просто прыскали в кулаки, когда видели, как отчаянно он скребет свое запястье. - Ну-с, еще одна процедура, Солдат Хоторн, и вы можете идти, - сказал ему врач, утомленный мужчина с заметно растущей надо лбом проплешиной в светло-рыжей шевелюре. Гейл сидел на просмотровом столе из нержавейки и болтал ногами. Его грязная шахтерская рубаха комком валялась рядом, а доктор осматривал повреждения на его теле. Он объявил, что раны зажили хорошо, параллельно поинтересовавшись, кто именно его лечил. А когда услышал от Гейла о Прим и ее матери, был явно заинтригован и объявил, что поговорит с начальством по поводу того, чтобы их обеих перевели на работу в госпиталь. - У нас в Тринадцатом ничего не расходуют впустую, особенно таланты, - сказал он игриво. Гейл ему не ответил. Теперь же доктор стоял к нему спиной, но было заметно, что он набирает какую-то жидкость в шприц. Когда он повернулся обратно, Гейл увидел, что она была желто-зеленой. - И для чего это? - спросил он. Доктор усмехнулся, слегка отталкивающе. - Чтобы девчонки не беременели, - сказал он, ухмыляясь, и шагнул к нему со шприцем. Подняв руку, Гейл от него отшатнулся. - Подождите-ка минутку. Что именно делает эта штука? - Одно дело - получать уколы против болезней. Но это… было другое. И, может быть, им стоило бы сначала спрашивать, а потом только колоть. Врач опустил свое оружие, и его самодовольный оскал стал еще шире. - О, вы напрасно волнуетесь. Я и забыл, что в Двенадцатом вы не можете позволить себе таких вещей, - от его тона Гейл сперва стиснул зубы от ярости, но потом несколько расслабился, когда врач продолжил. - И, конечно, Капитолий слишком туп, чтобы оценить все преимущества государственной программы здравоохранения, особенно в форме контроля над рождаемостью. - Конечно, ничего подобного у них в Дистрикте не было. Если бы люди могли сами решать, когда им заводить детей, они бы не стали спешить, могли бы оглянуться на мир вокруг и, возможно, хотя и не факт, добиться в жизни чего-то большего. - Это не навсегда, - продолжил врач тоном, который сам он наверняка считал обнадеживающим. – И, кроме того, его действие может быть в любой момент устранено с помощью антидота, - он взял в руки другой флакон, в котором плескалась синевато-белая жидкость, и показал его Гейлу. - В противном случае, вы сможете свободно вступать в контакты с кем захотите безо всяких физических для них последствий. Здесь, в Тринадцатом, все без исключения привиты от всякого рода болезней, передающихся половым путем, так что это не проблема. И, хотя рождение детей у нас настоятельно поощряется, офицеры получают профилактический укол в рамках специальной программы, пока сами не решают обзавестись потомством. Незапланированное появление семьи в некотором роде… отвлекает. - У меня уже есть семья, - Гейл пристально взглянул на этого человека, который демонстрировал непростительную забывчивость. - Ах, да, конечно, но братья и сестры совсем не то же самое, что собственные дети, разве нет? У него был выбор: насадить этого докторишку несколько раз на его же собственный шприц или же промолчать. Гейл сделал глубокий вдох и подумал о том, как здесь с ходу принялись кормить Пози и Вика, о том, что Рори теперь не придется подписываться на тессеры. О том, что у его матери лишь здесь впервые в жизни появилась возможность дать отдых натруженным рукам, чтобы они могли, наконец, зажить. И о Кис-Кис, спрятанной где-то в этом же госпитале. И он промолчал. Врач сделал ему укол в руку и отступил, как бы любуясь своей работой. - Ну, Солдат Хоторн, я считаю, что теперь вы точно можете идти. Ладонь Гейла уже легла на дверную ручку, когда врач его остановил. Качая головой и посмеиваясь, он добавил: - Какой же я дурак, совсем забыл сказать. Вас ждут в восьмом крыле. Сойка-пересмешница очнулась и хочет с вами поговорить. - Кто? - О, простите, я имел ввиду… миссис Мелларк, так, я полагаю, теперь ее нужно называть? А Сойка-пересмешница - это наше собственное для нее обозначение, - он все так же мерзко ухмылялся. Ему понадобилась пара секунд, чтобы это имя как следует дошло до его сознания. Его затошнило от одного только его звучания, хотя он был почти уверен, что оно и не было настоящим. В то же время его логическое мышление отследило ход мыслей этого врача и не могло его не оценить. Мелларк заявил, что они с Китнисс, вопреки планам Капитолия, тайно поженились по старинному обряду Дистрикта Двенадцать. Для врача этого было достаточно, чтобы считать их супругами. А признавал ли этот брак Капитолий - значения не имело. Раздираемый противоречивыми чувствами, Гейл был не в состоянии ответить, он лишь резко кивнул и покинул смотровую. Он сбил с ног по меньшей мере трех человек, пока мчался в восьмое крыло. Как и все остальное в Тринадцатом, планировка и оборудование в подземном госпитале отличались простотой и практичностью, если оценивать их со стороны, но при ближайшем рассмотрении от этого жесткого утилитаризма душу воротило наизнанку. Прямо на бегу он задался вопросом - а как справляется с подземной жизнью Том. Вероятно, не очень. Нужно ли добавлять, что в восьмое крыло он прибежал с рекордной скоростью. Ему было не с чем сравнивать. Но, видимо, это заняло гораздо меньше времени, чем ожидалось, потому что там он в прямом смысле столкнулся с Эбернати и, кто бы мог подумать, с Финником Одэйром собственной персоной – они вдвоем приглушенно беседовали посреди коридора. Тот Победитель, что помоложе, был облачен в больничный халат и выглядел наполовину съехавшим с катушек. - Позволь мне за ними вернуться, - Одэйр почти уже бился в истерике, хотя все еще продолжал шептать. - Ты можешь убедить их, чтобы они мне позволили! Ведь это же ты всей операцией рулил, Хеймитч. Они же мучают ее. Эбернати замотал головой. - Сноу не будет мучить Энни до тех пор, пока ты здесь и можешь за ним наблюдать, Финник. Глаза рыжего парня стали безумными. - Ты не можешь это знать наверняка. Есть способы мучений, которые не оставляют следов на теле. А что насчет Джо-Джо? О боже, Джо… - Мы можем лишь надеяться, что ей достанет твердости, чтобы продержаться, - пробормотал старик. - И кто же будет откапывать то, что от нее останется, даже если она и продержится? - спросил Гейл, привлекая к себе их внимание. Финник Одэйр в реальной жизни оказался совсем не таким уж высоким и импозантным, каким его ожидал увидеть Гейл. Кроме того, он был немного ниже Гейла. Конечно, так могло лишь казаться, ведь парень из Четвертого сейчас ужасно горбился и лихорадочно крутил в пальцах кусок тонкой веревки, завязывая и развязывая на ней узлы. Его золотистая кожа заметно позеленела, когда до него дошел смысл произнесенных Гейлом слов. И тут, не сказав худого слова, самый прославленный из ныне живущих Победителей со всех ног бросился бежать по коридору, как дикое животное. Санитары унеслись за ним вслед наперевес со шприцем, полным, видимо, какого-то сильнодейтсвующего лекарства. Хэймитч посмотрел на него с заметным отвращением: - Вот именно так, красавчик, тебе точно сейчас не нужно разговаривать с девчонкой. - Вы полагаете, что ей нужно еще больше лжи? Хорошо же вы о ней заботитесь, - пробормотал Гейл с горечью. - Если малыш умрет, она сможет собственноручно забить меня за это до смерти. А ты сможешь придерживать меня, пока она будет этим занята. Но, пока он еще не умер, единственный для нас шанс его оттуда вызволить - это помочь ей удержать себя в руках хотя бы какое-то время. Гейл замотал головой в беззвучном бешенстве. Его просто с души воротило от двуличия этого пьяницы. Эбернати же сгреб его за шиворот, дернул его к себе и хрипло прошипел ему на ухо. Кажется, он хотел оградить их разговор от посторонних ушей. - Мы оба с тобой знаем, что от нее не будет проку, если малыш умрет. Ни для революции. Ни для тебя. Она не будет тебе ни партнером… ни возлюбленной… или кем ты еще там мечтаешь, что она тебе была. Парень отшатнулся, резко дернув головой. - Дело вообще не в этом. Китнисс вольна делать, черт возьми, что пожелает. И сейчас она меня вообще не любит. После той арены… чтоб я знал… она может любить и Мелларка… она и сама, наверное, не догоняет. - Не важно даже, любит она его или нет, но она знает - что это такое, оставаться у кого-то в долгу. И вряд ли можно быть кому-то обязанным больше, чем человеку, которого пытают или даже хотят убить лишь потому, что его мучитель не может дотянуться до тебя, - это было странно, но Гейл внезапно осознал, что старый безнадежный пьяница, пожалуй, знает Кис-Кис лучше, чем она сама. Более того, несмотря на всю свою браваду, он беспокоится о ней поболее, чем они вдвоем с Мелларком вместе взятые. - Помоги ей оставаться сильной, совладать с чувствами, чтобы она смогла стать символом этого восстания, как они того хотят. А потом, когда в Тринадцатом поймут как сильно она им нужна, и что она больше не может продолжать служить их целям, пока малыш находится в тюрьме, они его спасут. Гейл, только ты на это и способен. Только тебе она и доверяет. Меня же она, скорее всего, порвет на кусочки как только увидит вблизи. Гейл кивнул, сжимая зубы, и от него не укрылся тот факт, что Хеймитч на его памяти сейчас впервые назвал собеседника его настоящим именем. - Расскажи ей о Двенадцатом. Это ее должно достаточно взбесить. Но, если речь зайдет о малыше, ничего ей не рассказывай. Ты просто ничего не знаешь. Не говори ей, что они его схватили с единственной целью – добраться до нее, чтобы разрушить изнутри. Она сама этого сперва и не поймет. Она подумает, что они хотят получить от него информацию, даже если он ничего и не знает. В этом смысле она та еще дурочка. Он был прав. Хотя это Гейла и убивало, но он был прав. - Выше нос, красавчик. Когда мы вернем малыша, у тебя еще будет шанс с ним потягаться. Он снова стиснул зубы, и его недавняя немая благодарность по отношению к Хеймитчу улетучилась без следа. - Дело совсем не в этом. Хеймитч пожал плечами. - А я уверен, все дело только в этом. Но меня уже, черт побери, тошнит, что только я один и могу честно говорить обо всем этом дерьме. Я, конечно же, могу и лгать, но я при этом в курсе, что же на самом деле происходит. И мы с тобою оба знаем: пока малыш вот так вот пропадает, у тебя нет ни малейшего, даже призрачного шанса, черт бы тебя побрал. Гейл сделал вид, что его не слышит, и толкнул дверь в больничную палату. Китнисс лежала на кровати, и по тому, как она вяло, скованно двигалась, он мог сказать, что она еще под действием транквилизаторов. В противном случае она немедленно взглянула бы на него, когда он вошел. Она еще больше похудела с того дня, когда он видел ее на арене. Он стоял возле ее кровати, не зная, что же делать. Он не был уверен, что она уже достаточно очнулась, чтобы быть в состоянии говорить. Он уже готов был погладить ее по щеке, когда она сфокусировала на нем взгляд. - Гейл… - произнесла она хриплым шепотом. Когда она шевельнулась, прядь волос упала ей на глаза, и он наклонился, чтобы ее поправить. Несмотря на их долгое знакомство, такого рода жесты по отношению к ней были ему непривычны. Его пальцы как будто загорелись от прикосновения к ее коже. - Привет, Кис-Кис. От чужого прикосновенпя, ее, казалось, слегка тряхнуло. Хотя он напрочь забыл о своем обожженном лице и травмированной руке, может, дело было в этом. В любом случае, она уже догадалась, что что-то было сильно не в порядке. Ее легкий, но отчаянный вздох и вылетевшее из ее губ имя сестры заставило его сердце замереть и сразу же сильней забиться. Прим была жива. Он об этом позаботился, как был намерен заботиться и впредь. А как насчет Мадж? - настаивал назойливый голос. И всех остальных, если уж на то пошло? Он отбросил эти мысли, пытаясь объяснить ей, что же случилось с их домом, соседями и друзьями, одновременно стараясь ее хоть как-то успокоить – в чем она нуждалась – и быть с нею честным – ведь она это заслужила. Казалось, он избавляет ее от мучительного неведения, и он продолжал, пока имена Бристел, Ливи, Мичлан, Гарет… и многие другие звучали в его сознании как похоронный марш. Они вывели его из комнаты, когда она начала горестно выть, и снова вкололи ей успокоительное. В пустоте коридора Гейл обнаружил, что ему совершенно нечем себя занять в этом месте, где безделья не допускали и в помине. И что было хуже всего, на него навалилось чувство несказанного одиночества, какого он не ощущал никогда прежде. Кис-Кис была настолько подавлена - такой он ее не видел даже в день объявления Квартальной Бойни, когда он в безумном порыве прибежал умолять ее о прощении и обнаружил ее в стельку пьяной и отчаявшейся до такой степени, что говорить с ней было уже бесполезно. Его семья, вместе с которой он так упорно боролся за выживание и лишь ради которой и продолжал тащить бремя своего существования, неожиданно оказалась под надежной опекой. Вся его шахтерская бригада, не считая Тома, была мертва. И старый пьяница был прав. Пока Пит Мелларк находился в плену, даже ели бы это продолжалось до самой их смерти, Китнисс никогда бы уже не смогла стать прежней. Дело было даже не в том, что она не хотела быть именно с Гейлом. Все было гораздо серьезней. Она была не способна вообще ничего делать. Любовь на данный момент на повестке дня уже не стояла. Как бы ни злился сейчас Гейл, в каком бы он ни прибывал отчаянии, но, как и Одэйр, он был сейчас не в силах что-либо поделать. Врачи были настолько поглощены попытками успокоить Кис-Кис, что он не мог у них уточнить, куда ему нужно направиться дальше, татуировка на его руке была все еще неразборчивой. Эбернати куда-то исчез. Побродив без дела, как ему показалось, много часов, он спросил у санитара, куда поселили беженцев из Двенадцатого, и его направили в часть жилых отсеков, где от вида неотличимых друг от друга, похожих на пчелиные соты, дверей у него закружилась голова. Каждый отсек был помечен именами тех, кто в нем обитал. Судя по надписям, семьи по большей части селили вместе. А одиночки делили комнату с соседом. Его собственная семья была великовата, чтобы поместиться в одном жилом отсеке, так что он ожидал, что их разделят. Однако, когда он пришел в крыло, где их разместили, он был заметно удивлен, обнаружив надписи Х.Хоторн и П.Хоторн на одной двери, а В.Хоторн и Р.Хоторн на другой. И никакого тебе Г.Хоторн и в помине. На то были свои основания, старался он себя убедить, подавляя при этом в зародыше ребяческую, как он себя уверял, обиду и чувство отчуждения, которые шевелились в душе. Были основания, ведь и он, и Рори уже так вымахали и раздались в плечах, что для них обоих просто не хватило бы места в одном отсеке, даже в трехместном. Так было даже лучше, пытался он себя успокоить, потому что Вик вообще-то мелет языком, не затыкаясь ни при каком раскладе, а теперь, в таком вот изолированном месте, он был бы просто невыносим. Но ему все равно было ужасно тяжело на сердце. Как будто он в одночасье выпал из своей семьи. Он стал искать табличку со своим именем на какой-нибудь другой двери. Может, его поселили вместе с Томом? Но Том оказался соседом какого-то Г.Далтона. Данла тоже поселили с каким-то другим парнем из их Дистрикта. Даже маленький братишка Делли оказался чьим-то соседом, но не его. Свое имя он не нашел ни на одной из дверей. Выглядело все так, как будто Гейл уже перестал быть и частью Двенадцатого тоже. Дома, по крайней мере, как бы тяжко там ему ни приходилось и какой бы беспросветной, как мгла угольной шахты, ни была тамошняя жизнь, он всегда умел сохранить присутствие духа. Он знал, чего хочет. Он знал, что нужно делать, чтоб оставаться на плаву, конечно, пока не явился Тред и не отобрал у него одну из трех вещей, которые придавали смысл его существованию. А потом Капитолий отнял и вторую, когда имя Китнисс опять назвали на Жатве. Любит она пекаря или нет, но, пока он остается в Капитолии, она тоже всегда будет у него в заложниках. Его семья была тем последним, что у него оставалось, но теперь даже она, казалось, уже была вне его досягаемости. Поблизости раздался звук открываемой двери, и тут же радостный девичий голос прорвался сквозь его мрачные мысли. Делли Картрайт смогла, наконец, отмыться от сажи, но искусственный свет в коридоре отнюдь не добавлял привлекательности ее бледному пухленькому личику. И если в лесу ее светлые локоны были отданы на волю ветра, то теперь они были заплетены в тугую аккуратную косу, которая в свете флуоресцентных фонарей этого подземелья казалась ядовито-желтой. Она явно только что спала в одной комнате с кем-то, чье имя Гейл не смог припомнить, и выглядела очень довольной. Настолько довольной, что Гейла вдруг осенило, чем она на самом деле там занималась, хотя он от нее такого и не ожидал. Конечно, он на самом деле не знал ее близко, только лишь как очень приятного человека, на которого можно положиться с нелегкой ситуации, и ему не стоило строить на ее счет никаких предположений. Особенно, если учесть, что она только что видела смерть своих родителей при взрыве. Каждый справляется как он может. - Я искал свою комнату, - сказал Гейл, прочищая горло после всех эмоциональных переживаний, что ему пришлось только что вынести, и упорно пытаясь игнорировать двусмысленность возникшей ситуации. Делли же вовсе не выглядела смущенной, когда с энтузиазмом выпалила: - Ох, они поселили тебя в офицерских казармах. Это же удивительно, что они так быстро захотели возложить на тебя столько ответственности. Хотя ты этого, конечно же, заслуживаешь… - Да, можно это называть и «удивительным», - он не хотел перечислять все остальные определения, которые он мог бы дать этой ситуации. Подлая. Подавляющая. Подозрительная. Каждое из них бы подошло. Прежде чем он смог ей помешать, Делли схватила его за запястье, где должно быть обозначено его расписание, и сочувственно на него взглянула, когда заметила там медленно исчезающие остатки сыпи. - У тебя тоже? - цокнула она языком. - У Тома еще хуже. Каждый, кто работал в шахтах, так на это среагировал. Они полагают, что это из-за угольной пыли в ваших порах, которая вступила в реакцию с чернилами. - Они сделали мне укол, чтобы это прекратилось. Делли кивнула. - Нам тоже. Целую кучу уколов на самом деле. И сказали мне, что я могу спать с кем захочу, не боясь подзалететь, - она засмеялась. Гейл не стал смеяться с ней вместе, но она, вроде, и не возражала. - Все прямо сейчас едят в столовой. Могу тебе показать туда дорогу, если хочешь. Пока они шли по длиннющим коридорам, Делли описывала ему, как за то короткое время, что прошло с их прибытия, все беженцы из Двенадцатого были осмотрены докторами ("обработаны", поправил он мысленно), размещены по комнатам и оделены расписанием. Детей определили в школу, либо – на военные сборы. Взрослых, если они того хотели, тоже могли записаться в армию. В противном случае им находили применение с учетом их способностей и навыков. - Из меня, конечно, вышел бы самый ужасный солдат на свете, так что они распределили меня на работу в один из главных административных центров, пока я не в школе, - щебетала она восторженно, - сильно отличается от изготовления обуви, вот уж это точно. Там работают над тем, чтобы все двигалось плавно, вовремя исполнялось и ничего зря не пропадало. Не знаю пока, чем именно я там буду заниматься, но звучит очень даже интересно. А знаешь, что у них были приготовлены комнаты для нас еще даже до того, как планолеты приземлились? Это было уже слишком. - Твоя родители мертвы, - выплюнул он. - Две трети жителей нашего Дистрикта мертвы. И как ты, черт возьми, можешь при этом говорить об административных процедурах? Она слегка вздохнула, и потом Гейл, в третий раз за день, стал свидетелем того, как у человека случается нервный срыв. И снова он был сам отчасти в этом виноват. - Потому что, если я не буду этого делать, я тоже умру. Я должна двигаться вперед. Только вперед, или же я умру, - пропищала она жалобно. Ее охватила неконтролируемая дрожь, радостная, довольная жизнью девушка исчезла в разверзшейся пучине, как терпящее бедствие судно. Она тряслась так сильно, что им пришлось остановиться посреди дороги. Гейл прислонил ее к стене, а она все продолжала дрожать. И долгое время они оба молчали. - Мои родители мертвы, мой маленький брат не в состоянии говорить, а моего лучшего друга, вероятно, пытают прямо сейчас! - прокашляла она сквозь рыдания. Он вздрогнул от ее слов. На этот раз, может быть, впервые в его жизни, он испытывал искренне сочувствие к тому, кто имел несчастье родиться Торговцем. - Мне нужно что-то делать, - продолжала она истерически. – Все это должно же что-то значить. Не зря же это все было. А вдруг наша жизнь может стать лучше? Мне нужно во что-то верить, иначе я просто умру. Гейл прочистил горло. То, что он сейчас переживал, было ему прежде совершенно незнакомо. Раньше он их просто избегал. Никто не заставлял его подобного испытывать, не ждал сочувствия, и уж, конечно, не такая вот глупая девчонка из торгового квартала, которую он едва знал. Но Делли так здорово ему помогала справиться со всем у озера, что он был теперь ей обязан, тем более что эта девчонка, возможно, страдала сейчас от одиночества не меньше, чем он сам. - Я знаю, что ты чувствуешь. Она подняла на него глаза, шок и глубокое осознание сказанного им отразились на ее лице. - Ты знаешь, не так ли? Она же твой лучший друг, и она тоже страдает. Ты потерял отца… ты понимаешь. Ты знаешь, каково это. Что ты должен дальше что-то делать, работать, не останавливаться. Тебе тоже надо идти только вперед. - Да, - он кивнул. Еще через несколько секунд она глубоко вздохнула, засопела, и, оттолкнувшись от стены, встала на ноги, исполненная бодрой решимости. - Так что айда работать, Гейл Хоторн. Они обнаружили Тома, Рори и Вика сидящими в конце длинного стола и ковыряющимися в довольно однородной массе, которая могла сойти за мясное рагу. Возле Тома сидел румяный шатен с темными глазами и с кожей того же цвета, что и у большинства рожденных в Шлаке. Лицо его было так основательно обветрено, что сложно было сказать точно, сколько ему лет, но Гейл предположил, что где-нибудь под тридцать. - Меня звать Далтон, - представился мужчина, неспешно растягивая слова и энергично пожимая руку вновьпришедшему. У него были самые странные мозоли, которые приходилось видеть Гейлу, как будто его ладони были неоднократно перевязаны веревкой – Генри Далтон, с приветом из бескрайних прерий Дистрикта Десять. Гейл не знал, что такое эти прерии, но и расспрашивать он тоже не собирался. Пози и его матери нигде не было видно. Вик сказал, что их сестра закатила истерику, потому что захотела выйти на свежий воздух, а ей не разрешили. Уже во второй раз за последние десять минут он ощутил, как в нем зашевелилось сочувствие. Так было легче стерпеть беспрерывную восторженную болтовню Вика о том, какими продвинутыми технологиями оснащена их комната, как много книг в здешней библиотеке и о прочих подобных вещах, до которых Гейлу совершенно не было дела. Паренька в итоге прервал Далтон, пробормотавший, не прекращая жевать рагу: - Так, я слышал, ты собираешься стать здесь офицером, Гейл, - он глядел прямо на него, как будто хотел донести нечто очень важное. - Вроде того, - ответил Гейл уклончиво, глядя в ответ столь же пристально. Мужчина издал протяжный влажный звук, всасывая в себя вместе с едой воздух, но глаз не отвел. - В этом месте кое-что совсем не то, чем кажется, - причмокнул он. - Просто будь осторожен.