Против воли, во благо мира

Локи падал и падал, потеряв счёт времени. В голове был лишь грохочущий голос Бездны. Она смеялась над ним, унижала, вновь и вновь поднимала ворох самых стыдливых воспоминаний его жизни: первое воспоминание было о том, как когда-то очень дано, когда он и Тор были ещё детьми и во всём были равны, Один впервые отвёл их в хранилище, где в сохранности покоились многие древние артефакты и трофеи, что хранил и чем гордился Всеотец. Тогда-то он и сказал: «Вы оба рождены быть царями, но только один из вас взойдёт на престол и будет хранителем и опорой всем девяти мирам». Тогда Локи не понимал, что время, когда он ни в чём не уступал сводному брату прошло. Следом шло воспоминание о том злополучном дне, когда Ётуны, с его помощью, проникли во дворец, срывая коронацию Тора; о том самом дне, когда он узнал правду о своём презренном происхождении. Взяв каскет в руки, он понял, почему его всю жизнь унижали, гнобили, насмехались. А что же Один? Один принес его, как трофей с поля битвы, и растил, как свинью на убой. Потом Бездна, после продолжительного молчания, подбросила ему ещё одно воспоминание: как он старался доказать окружающим что не отличается от них, что он такой же, как все, но они отвернулись от него, оставляя в одиночестве, даже мать… И, когда он, раздавленный, подавленный и сломленный, из последних сил держась за гунгнир, выкрикнул Всеотцу, что всё, что он делал, он делал ради него, Всеотец лишь покачал головой и сказал одно простое слово, которое разрушило младшего принца полностью: «нет». Оно всюду преследовало Локи. Этот полный презрения взгляд Одина, ухмыляющаяся рожа Тора и смешки за спиной, преследовали Локи в самых отдалённых уголках вселенной, где ничего нельзя было скрыть, где тьма пожирала его изнутри, заполняя, когда-то еще тёплое сердце, вечным, не тающим льдом. А потом была пустота. Даже Бездна замолчала. После этого, он вновь и вновь переживал всю свою жизнь, все самые мерзкие и подлые моменты своего никчёмного существования, до тех пор, пока не осталось ничего, кроме полного безразличия, безумия и прострации; его начало швырять по мирам, где он бродил, не замечаемый никем и ничем. А потом, когда он поверил в то, что хуже быть уже не может и, при закидывании в очередной мир, его заметили, да и не только заметили, а поймали, думая, что он лазутчик или что-то в этом роде, именно тогда на смену одной твари пришли другие… Они схватили пришельца, посадили его в камеру, где он сидел днями и месяцами, лишь изредка выводимый на допросы и пытки. Чужеземца резали, били, сжигали, в попытках узнать, кто он и зачем пришёл сюда. Но приказ хозяина был ясен: «Не убивать». Поэтому все мучения нескончаемо продолжались. Агония не угасала, тело не восстанавливалось, разум мутнел. Он начинал забывать кто он и кем был. Лишь мысль о мести, о том, как, вернувшись в Асгард, он спалит его до тла, не оставит и камня на камне, а головы Тора, Одина, а заодно и матери, он насадит на пики и выставит на всеобщее обозрение, заставляла его бороться. О, да. Это будет самым лучшем его творением. В назидание тем, кто осмелиться хоть попытаться его обмануть или оспорить его право на власть. Во время очередных пыток, Локи, впадая в отчаяние, призывал Хель, чтобы она прекратила его страдания, но жизнь, а вместе с ней и разгорающееся безумие, нескончаемая боль, продолжались. Демонические выродки, не получив от него ни слова, кроме непрекращающихся во время пыток криков и несвязных воплей, приходили в ещё большее бешенство. Даже ужасы Бездны, медленно сводящие его с ума, не были ужасней этих пыток. Но, спустя пару недель плена он понял, насколько сильно ошибался. Что может быть хуже абсолютной пустоты? Ведь, если ты чувствуешь боль, то значит, что ты ещё жив, а если не чувствуешь ничего? После очередных пыток, Локи ожидал, что его, еле живого, поведут обратно в железную камеру у подножья горы, где всегда было мучительно жарко, от чего его ётунхеймская половина страдала ещё больше и замедляла регенерацию, которая и так была чуть ли быстрее мидгарской, но пришельца повели во льды, в противоположную сторону от горы. Магия была на исходе. Всё ушло на поддержание жизни и рассудка в Бездне. Израненного пленника бросили в камеру, где всё было покрыто льдом. Оказавшись на полу темницы, в полном одиночестве, Локи так быстро, на сколько мог, прислонился окровавленной спиной к ледяной глыбе и позволил своей ипостаси вырваться на свободу. — А ты и впрямь Ётун, — раздался мерзкий и холодящий душу трикстера голос. — Я принц, — упрямо ответил пленник, возвращая ипостась. — Вранье! — раздался крик на всю камеру. — Ты одно из тех чудовищ, которыми родители пугают своих детей…Я всё знаю о тебе, Локи, бастард Лафея, ётунхейский выродок. — Что тебе нужно от меня? — Они предали тебя, — начал монстр, — они убили тебя. Месть будет твоим искуплением. Покажи им своё могущество и власть над всем живым. Я дам тебе оружие, с которым не совладать никому. Принесёшь мне победу и станешь царём. — чудовище дотронулось своей обезображенной рукой головы Локи, — смени свою горечь на ярость, боль на беспощадность, а любовь на ненависть. Неси моё возмездие, истинный Царь Асгарда… — Ты лишился рассудка, если подумал, что я решусь на подобное! — Локи выпрямил спину, отчаянно стараясь не показывать своего страха. — Подобная вылазка равносильна самоубийству! Противный смех монстра эхом прозвучал в пещере. Обессиленный Локи обреченно смотрел ему в глаза. — Ну, ты у нас в этом мастер, ас, прошедший Бездну. Ты ведь знаешь, что она никогда не отпустит тебя? Ты помнишь, как твой побратим Тор предпочёл тебе мидгарскую девицу? Помнишь, как Всеотец отрёкся от тебя? — Эти слова до боли пронзили душу трикстеру. Зачем ему всё это? Почему сразу не убить? Да. Сейчас Локи был не в лучшем виде, да и всесильным, как раньше, его не назовешь, но он всё же принц. Танос подошёл ближе. — Прими мои условия, служи мне. И тогда ты получишь всё, чего жаждешь. — Что я должен сделать? — поинтересовался Локи. — Я отправлю тебя на одну планету, именуемую «Мидгард», где живут слабые, свободные люди. — Слово «свободные» титан буквально выплюнул из своего рта, брызгая слюной на трикстера. — Твоя задача принести мне древний артефакт, а взамен, получишь собственный мир и место в первом ряду, где ты будешь смотреть, как Асгард будет гореть. — А если не соглашусь? — с вызовом спросил маг. — Что ж, асгардец. Тогда твоё время пришло, — в его руках поблескивал жезл с голубым сверкающим камнем, демонический выродок направил кончик жезла на грудную клетку Локи, к сердцу. — Только не это! Нет! — однако далее он не мог соображать. Его разум затуманился, душа почернела. И уже через считанные секунды его лицо озарила злобная ухмылка. — Повелитель, — трикстер приветственно склонил голову. Локи телепортировали с помощью портала. В глубине души, он не хотел этого делать. Это неправильно. Но если такие мысли и промелькали в голове трикстера, они не играли никакой роли, ибо разумом принца управлял скипетр, подчиняющийся воле титана. Корыстность и зло одурманили его сердце. Вот он уже в Мидгарде. Локи ожидал, что его перебросят на какую-то Секретную базу. Что явившись туда, он всё разрушит с помощью силы скипетра. Но на его удивление, он оказался в парке. Локи осмотрелся: Зелёная трава, светит солнце, чистое голубое небо… Как все это по-мидгардски. Обычно и противно. Может… это очередное испытание, подготовленное демоном? Но одно Локи знал точно: в таком виде тут его за сумасшедшего примут. Немного магии, и уже на нём чёрный костюм с зелёным галстуком. Его лицо озарила хитрая улыбка. «Верно мне говорили — полагайся только на себя» — подумал бог, и уже с помощью скипетра, телепортировался туда, куда ему было нужно — на базу Щ.И.Т.а. Все эти до безобразия глупые, безбожные и недальновидные существа вертелись, как муравьи вокруг крошки сахара. И ещё этот Тор. Как же он не понимает, что, являясь в Мидгард, он каждый раз приближает свой смертный час? Как он не может понять, что Асгард в нём нуждается гораздо больше, чем этот жалкий и до невообразимого мелочный, не менее презренный Локи, мирок. Ах, да. Тут же его смертная женщина. Вот он будет удивлён, когда узнает, что она мертва. Создав свою копию внутри клетки, Локи перенёсся к смертной бабе Тора. Голубой всплеск и дело кончено. Все, кого он встречал на своём пути не представляли для Локи никакой угрозы. Но единственный, кого он действительно боялся — это зверь. Локи никогда не думал, что может быть уязвим, но, встретившись с зелёной и разъярённой ипостасью Беннера, которой очень сильно не нравился скипетр Таноса, Локи изменил своё мнение на счёт неуязвимости. Он безумно стыдился того, что его — БОГА. Смог искалечить какой-то мидгардовец. После того, как армия читаури была разбита, а Тор, нацепив на пленника намордник и сковав запястья оковами, что полностью поглощали любую магию, к Локи пришла некая особа, которая представилась, как «единственный друг для него в этом аду» и убеждала его пойти на сделку с Щ.И.Т.ом, но после его весьма грубого отказа, она, напугав его тем, что в Асгарде его ждёт только смерть, удалилась. Её слова заставили задуматься о содеянном. Невольно Локи содрогнулся о мысли, что ему, богу лжи и обмана никто не поверит, что он был во власти демона, и всё равно казнят, но перед этим, конечно, выведут на всеобщее обозрение — придадут изгнанника стыду и позору, а потом отрубят голову, закрывая путь в вальгаллу. Поэтому Локи, приготовился сразу, как только его нога ступит на Бифрёст, прыгнуть в Бездну, тем самым обрекая себя на вечность в пространстве, а не на смерть в стыде и позоре. Оказавшись в Асгарде, Локи пришёл в изумление, ибо его приветствовали, как ГЕРОЯ. Его, как героя?! Да ещё какого! Тор, стоя рядом, слушал, как Всеотец восхваляет пасынка пред всем народом, полностью заполнившим весь Золотой Чертог, и восторженно хлопал, вместе с семьёй восхваляя принца, как спасителя и героя, который вернул домой два редчайших и наиценнейших артефакта усыпальницы Одина — тессеракт и каскет. Но, даже, когда он, после недели нахождения в родных чертогах, наконец, уверовал в то, что его никто не собирается убивать, он всё равно с криком вскакивал посреди ночи от неумолимого зова Бездны, что находилась столь близко… Однажды, проснувшись от очередного кошмара, он придушил служанку, что пришла забирать грязные одежды царевича. Но самым страшным было даже не то, что он собственноручно задушил её, а то, что ему это понравилось. Ему хотелось убить девчонку. Что он собственно и сделал. Бездна не собиралась его отпускать, ещё никто не ускользал от нее… Она медленно сводила царевича с ума… лишая сна, спокойствия, одиночества, то стягивая, то ослабляя путы на его шее. Царевич хирел с каждым днём, но никто, казалось, не замечал этого.