Иллюзия

Загорается зеленая лампочка, когда я провожу карточкой по специальному замку и захожу в номер. Так темно, что приходится включить свет. Через восемь часов самолет в родной Плимут, в котором я не была, казалось бы, целую вечность. Очень наивно полагать, что меня там не найдут, но сейчас мне просто жизненно необходимо побывать там. Вернуться к своим корням, так сказать. Зашториваю окна наглухо и осматриваю помещение. Небольшое, но довольно аккуратное, с двуспальной кроватью и телевизором. Ванная комната в достаточно приличном состоянии, хотя мне должно быть все равно, раз совсем скоро я покину Америку. Развязываю рюкзак-мешок и вытряхиваю все на светлое покрывало. Багаж совсем небольшой, но крайне ценный: краска для волос, линзы, несколько паспортов, два пистолета, пачка наличности и три банковские карты на различные имена. Должно хватить на первое время. Шустро развожу светлую краску в миске и начинаю наносить на мокрые пряди. Не должно быть никаких сомнений в том, что я натуральная блондинка, так что невольно приходится быть аккуратной. Кисточка двигается от корней и обратно, вымывая темный цвет и оставляя после себя «солнечный блонд», как написано на упаковке. Вокруг распространяется весьма неприятный химический запах, но я стойко терплю, с каждым разом размазывая краску все быстрее. В конце концов закалываю и надеваю шапочку для душа, которую нашла в кабинке для мытья. Я вполне могла бы изменить свою внешность и без косметических средств, но тогда велика вероятность, что вырублюсь в пассажирском кресле от такого долгого использования наваждений. Или просто сдадут нервы, и сорвусь на кого-нибудь, чем и выдам себя. Мне впервые было спокойно. Впервые я чувствовала настоящую свободу. Никто не контролировал меня, не следил и не указывал, кого убить на этот раз. Теперь я спокойно могла предаться своей темной стороне, которая всегда помогала выжить и существовать без тупой боли в области груди. Именно туда мне выстрелили на том самом задании. Мне кажется, я схожу с ума. Все чаще замыкаюсь в себе, смотрю в одну точку и обдумываю что-нибудь, слышу голоса в голове. А еще эта неоправданная жестокость. Вчера в аэропорту, пока оплачивала билеты, на меня накатила такая волна обжигающей ненависти, что мне казалось, будто через мгновение я сорвусь и переубиваю всех. Надеюсь, убить меня пошлют Бартона. Он выполняет свою работу качественно. Из зеркала на меня смотрела совершенно другая девушка. Темные волосы, которые так нравились моей матери, превратились в золотистый блонд, а черные глаза стали карими. Если хорошенько наложить макияж, то можно добиться того, что и лицо совершенно изменится. Но косметики у меня не было, так что придется обходиться без этого. Осталось всего два часа до вылета, так что открываю окно и выбираюсь наружу. Нельзя, чтобы девушка на ресепшене внизу увидела меня в таком виде. Оставляю несколько купюр на столе и спускаюсь по пожарной лестнице с рюкзаком наперевес. Дыхание ровное, внутри торжество — совсем скоро увижу родителей. Мама точно упадет в обморок от неожиданности, а вот папа должен выдержать. При входе в аэропорт мне все же приходиться воздействовать на технику, чтобы оружие не было обнаружено. С машинами дела обстоят намного труднее, чем с людьми, но в конце концов мне удалось подменить содержимое сумки для сканера. Когда грузная женщина в форме нахмурилась, у меня на лбу выступила легкая испарина. Что, если засекли? Но она кивнула мужчине у металлической арки, и он меня пропустил. Короткая темно-зеленая юбка развевалась из-за сильного кондиционера, заставляя придерживать ее края, чтобы она не поднималась совсем уж высоко. Массивные каблуки полусапожек стучали по идеально ровной плитке в аэропорту. Мне пришлось купить новую одежду в ближайшем магазине, иначе рискую быть узнанной подосланным Бартоном. Да, я заметила его, как только вошла в аэропорт, и совсем не удивилась. Я должна была ожидать, что за мной пришлют кого-нибудь. Вот только теперь он вряд ли узнает меня — с совершенно новой прической и цветом глаз. Но мне все равно следует быть крайне осторожной. Подхожу к стойке регистрации, где мне приходится снять солнечные очки. — Добрый день, — не глядя на меня, девушка быстро-быстро набирает что-то на клавиатуре, попутно беря у меня документы. Просматривает бумаги и поднимает взгляд на меня, чтобы сравнить с фотографией на паспорте. — У вас есть багаж? — Да, — киваю и осматриваюсь вокруг. Замечаю Бартона в самом конце зала, где он мирно пьет кофе из автомата и смотрит совершенно на другую девушку. Кажется, у меня получилось. — Поставьте его на ленту, пожалуйста, — ставлю чемодан на резиновую ленту, где девушка взвешивает его и клеит на ручку бирку. Затем распечатает посадочный талон и вкладывает его в паспорт. — Приятного полета. — Спасибо. Отхожу от стойки и проверяю, на какие места она меня зарегистрировала. Затем расстегиваю замок на сумке, чтобы все положить внутрь, и направляюсь к эскалатору, который ведет пункту досмотра. Описывать, как меня досматривали, думаю, не имеет смысла, потому как в этой процедуре нет совершенно ничего интересного. Уже через двадцать минут после регистрации я спокойно сидела в кресле в зале ожидания и ждала, когда объявят посадку. В здании стоял такой гул, что казалось, будто я внутри какого-то огромного муравейника, в котором все считают своей обязанностью покричать, поболтать и рассмеяться одновременно. Хвоста я за собой не заметила, так что спокойно купила книгу в ближайшем киоске и села читать. «Дети капитана Гранта», которую я давно собиралась взять, но руки все не доходили. Давно? А как давно? До того, как вступила в ЩИТ? Или до того, как на мне ставила опыты ГИДРА? Все для меня смешалось в одну темную реку времени, где только исток был светлым, то есть время, когда я была еще абсолютно нормальным ребенком. Весь этот поток мыслей нарушил чтение, так что теперь я совершенно не понимала, что только что произошло по сюжету. Я закрыла книгу и принялась наблюдать за людьми, только бы отвлечься от мрачных дум. Если слишком часто оборачиваться к прошлому, то рискуешь потерять будущее — вот что я уяснила, пока было время разложить все в голове по полочкам. Зато теперь я была уверена, что обязана отомстить за отобранное нормальное будущее. Свою кровь я должна буду смыть чужой, все правильно, так, как должно быть. Но способна ли я теперь на правильные поступки? Такая молодая, всего двадцать пять лет, а уже морально изуродована, покалечена. Возможно, даже сошла с ума от непрекращающейся в течении длительного времени боли и химикатов. Прямо как те другие агенты, точно такие же рядовые, как и я. Единственная вещь, которую я ненавидела в ЩИТе, так это то, что они не спасают своих агентов, когда внезапно теряют с ними связь. Выбрался живой — молодец, нет — что ж, листки с соболезнованиями для родных всегда готовы. Это называется естественный отбор. В контракте, если мне не изменяет память, прямо так и написано. Как хорошо, что ЩИТ пал. Иначе пришлось бы навестить прежних командиров, а в особенности директора Фьюри, который и отправил нас, словно пушечное мясо, прямо в логово врага. Ненавижу. — Объявляется посадка на рейс под номером 5672В Нью-Джерси — Плимут, — вздрагиваю, словно пробуждаясь от дремоты, вызванной внезапно нахлынувшими мыслями. Несколько раз моргаю и смотрю на табло. — Просьба всех пассажиров подойти к выходу три. Не слишком тороплюсь, потому как у выходка самолету уже собралась целая толпа народу с огромными сумками. Посадка только началась, а они уже так торопятся. Никогда не понимала таких людей. Когда очередь уменьшилась ровно в два раза, то я встала и достала из сумки все нужные документы, протянула их парню в форме аэропорта. — Приятного полета. Что-то бормочу в ответ и иду прямо по длинному коридору, который ведет в самолет. Там миловидная девушка также пожелала мне приятного полета, одновременно изображая улыбку. Нет настроения отвечать ни ей, ни ее коллеге, так что просто прохожу к своему месту. Полет прошел просто ужасно. Маленькие кричащие дети как всегда испортили весь путь, хоть я и усыпляла их постоянно. Кресла были совершенно непригодны для сна, еда абсолютно невкусная, да и ноги у меня затекли. И когда я успела стать такой привередливой? При выходе из аэропорта многих встречают, некоторые даже держали разрисованные или самые обыкновенные таблички. Не стоит даже пытаться искать там мое имя. При посадке мне почему-то вспомнилось, как меня провожали работать в Америку, как мама постоянно уговаривала остаться, а папа, наоборот, поддерживал мою самостоятельность. Джейми тогда не было уже год. — Девушка, вас подвести? — не совсем опрятный мужчина кивает на свое такси, приглашая. — Да, пожалуйста. Называю адрес, и Эндрю заводит машину. Водитель оказался очень разговорчивым, так что в первую же минуту я узнала его имя и кличку его собаки. Отлично, поездка предстоит веселенькая. Мы ехали уже чуть больше получаса, за которые у меня успела разболеться голова от нескончаемой болтовни. Я вяло отвечала, не разделяя энтузиазма. Как хорошо, что скоро мы приедем, насколько я помню. И действительно, через пять минут мы въехали на нашу улицу, а еще через две машина была у ворот. Оставив веселому водителю побольше на чай, я вышла. Тишина — вот что первое обрушилось на меня, когда такси отъехало. Почему-то никто не гулял, не разговаривал. Словно никто и не живет здесь. Оглядев заржавевшие ворота, я нашла скважину для ключа. Как странно, папа бы никогда не позволил так запустить собственный участок. До моего плеча кто-то дотронулся. — Ищешь кого-то, дитятко? — я обернулась и увидела совсем маленькую старушку с тростью, которая смотрела на меня снизу вверх и улыбалась. Бордовое пальто и такого же цвета фетровая шляпа напомнили мне ее имя. — Да, — еле сдерживаюсь, чтобы не назвать ее миссис Олсен. — Вы же живете на этой улице? — она кивает, сверкая своими маленькими глазками из-под очков. — Я приехала к семье Куинн, но не похоже, чтобы здесь хоть кто-нибудь жил. Я бросила взгляд на опустевший огород через забор. Может, они переехали? Старушка нахмурилась. — Мне очень жаль, но тебе здесь никого не найти, — качает головой. — Два месяца назад умер последний член семьи Куинн. Мое сердце так и упало в пятки. Кажется, если я неосторожно шагну, то раздавлю его. — Что произошло? — голос невольно начинает дрожать, а глаза наполняться слезами. Не может такого быть, чтобы у меня больше никого не осталось. Неужели теперь я совсем одна? — Сначала трагически погиб старший сын Сандры и Чарльза, затем и младшая дочка Скарлетт покинула их, — не выдерживаю и начинаю всхлипывать. — Через месяц после трагической гибели последнего ребенка у миссис Куинн нашли быстро развивающийся рак мозга, а через полгода она совсем истлела и умерла. Ее муж, не выдержав одиночества, спился и два месяца назад попал пьяным в аварию. Миссис Олсен пробормотала еще что-то типа «как жаль, как жаль, такая примерная семья», и ушла. Колдую с замком и наконец вхожу на участок. Высокая нескошенная трава покрывает все, словно здесь никто и никогда раньше не хозяйничал. Девичий виноград, побагровевший и порыжевший от холодов, покрывает серый каменный дом плотным ковром. На негнущихся ногах поднимаюсь на крыльцо и, немного задержавшись у порога, вхожу. Только когда дверь захлопывается, даю волю рыданиям и удушающим крикам в пустоту. Кричу до хрипоты, практически не переставая, и только когда сил не остается, замолкаю. Эта боль в сто крат сильнее той, что я когда-либо знала.