Forgiven

Слишком ярко. Глаза не выдерживают, и я щурюсь. Комната белая и небольшая. Белые стены, белый пол и потолок. Одно зеркало квадратной формы висит на стене, напротив которой стоит массивное кресло черного цвета. В него-то Эрик и пригласил меня сесть. Ну как пригласил — приказным тоном сказал мне сесть, а если откажусь, то он усадит меня в него силой, и так будет гораздо хуже. — Пей, — лидер протягивает мне небольшой прозрачный стакан с бесцветной жидкостью, и я с недоверием смотрю на него. — Что это? — Бесишь. — Что это, Эрик? — с осторожностью смотрю на стакан, а потом снова перевожу взгляд на мужчину. И так несколько секунд. Несколько долгих секунд под взглядом полным отвращения и даже злости. — Пей до дна. Неужели ты еще не поняла, что мои приказы надо выполнять? — Мы снова возвращаемся к этому? — ушам не могу своим поверить: Эрик снова диктатор и тиран. Ему самому не надоело играть в этакого злого дядьку, которого интересуют только убийства и власть? Идиот. — Мы от этого и не уходили, — он прекрасно понял, что я имею в виду и от этого, почему-то, стало еще неприятней. Делаю глубокий вдох и подношу стакан к губам. Принюхиваюсь. Ничего. Ни цвета, ни запаха. Делаю глоток. Еще и еще, — Ты погрузишься в состояние похожее на сон, и там тебе нужно будет сделать выбор. Именно он и определит к какой фракции ты проявляешь большую склонность, и в какую тебе следовало бы перейти родись ты не в семье изгоев. Больше я не вижу его. Вместо хмурого лица Эрика я вижу небольшую поляну, на которую я ходила, чтобы разобраться в себе, пока жила в поселении изгоев. Там за поляной начинается лес. Он всегда пугал меня. Однажды, не в силах справиться с личным горем, я зашла в него и уснула: была теплая осень, а опавшие листья показались мне мягче моего матраса в маленькой комнатушке, так что на тот момент лечь, свернувшись калачиком, и забыться — казалось единственным верным выходом из ситуации. Трава на поле зелено-желтая, практически выжженная палящим солнцем Чикаго. Знойно. Настолько знойно, что дышать становится труднее и труднее. По правую сторону от меня на земле лежит неприятно обмякшая тушка зайца — морщусь и отворачиваюсь. Периферическим зрением замечаю пистолет, лежащий также на земле, но напротив зайца. Что это еще такое? Зачем? Реагирую на неприятный рык позади себя и оборачиваюсь, делая одновременно несколько шагов назад. Передо мной стоял настоящий хищник. Волк. Бело-серебристая шерсть на солнце отливала настоящим серебром, а янтарные глаза сияли в два раза ярче — всё это делало зверя поистине великолепным. Если честно, я всегда представляла его зимним хищником, на фоне белоснежных гор, например. Сейчас это грациозное и чересчур опасное животное смотрит на меня, оскалив зубы. Медленно пячусь назад, стараясь не смотреть ему в глаза, но все-таки пытаюсь ловить изменения в его настроении. Он продолжает рычать, а значит, уверен в своих силах и готов напасть сразу же, как только ему выдастся удачная возможность. Будучи изгоем я иногда находила старые, зачитанные, затертые практически до дыр, книги — что-то читала мне Сара, что-то уже будучи взрослой читала я сама. Первой моей осознанной книгой была простая энциклопедия про животных. Оттуда я и узнала, что при встрече с волком ни в коем случае нельзя поворачиваться к нему спиной, потому что он воспримет это за слабость, и пытаться бежать от него — хищник быстрее. Собираю волю в кулак и начинаю кричать. Имитация агрессии. Я выше него, а значит, он чувствует во мне достойного соперника. Вместе с криком начинаю хлопать в ладоши — стараюсь сделать максимально больше шума. Наконец, серое чудище поджимает уши и опускает мощную голову. Выдыхаю. — Какой красивый! — слева от себя слышу восторженный детский голос и сразу понимаю, что волки детям не игрушки. Снова дикий рык. Вижу, как животное прижимается к земле, скалиться и делает резкий прыжок на светловолосую девочку, которая стояла слева. Решение приходит моментально. На самом деле, тут и раздумывать нечего — догнать волка я даже не пытаюсь, но, попытавшись максимально быстро разбежаться, прыгаю перед девочкой, закрывая её собой. Зажмуриваюсь, потому что ожидаю участи быть съеденной, но вместо острых клыков чувствую, что падаю на холодный пол. Вдыхаю. Это кафе. То, в котором я работала. То, в котором я встретила Эрика. Передо мной сидит невысокая миловидная девушка. Кажется, она испугана: без того фарфоровая кожа казалась совсем бледной, зрачки расширены, от чего её красивые голубые глаза казались темно-синими, дрожащие руки. Медленно подхожу к ней и кладу руку ей на плечо. Не знаю зачем и для чего я делаю это, скорее, это на уровне каких-то глубинных инстинктов внутри себя. — Простите, вы не подскажите, где мне найти человека, который сделал это? — дрожащим пальцем она показывает на свое лицо, и в один момент на красивом лице появляется уродливый шрам, портящий всю правую половину. — Нет, извините, — убираю руку с её лица и отхожу назад. Всё происходит так, словно в замедленной съемке, словно я со стороны наблюдаю за собой. — Тогда, может быть, вы поможете мне дойти до моего дома? — Конечно, — охотно соглашаюсь и уже собираюсь дать ей свою руку, чтобы помочь подняться, как слышу отменное ругательство голосом Эрика. Резко открываю глаза и вдыхаю. Воздух врывается в легкие, обжигая их, заставляя ловить его губами и с запасом, чтобы если что, хватило про запас. Этакий инстинкт самосохранения. Не успеваю отойти от того, что пережила только что, как ненормальный берет меня за предплечье и, совершенно не церемонясь, практически волочит за собой на выход из ослепительно белой комнаты. В темноту. Наверняка в темноту. — Эрик, отпусти, отпусти! — во фракции уже практически ночь, так что никого на своем пути мы не встречаем, к сожалению. — Да пусти же меня, отпусти! Какие у тебя проблемы со мной? Отпусти! — пытаюсь выдернуть руку из его лап, но он только держит еще сильнее. За попытками освободиться от Эрика я совсем не замечаю, как мы выходим из помещения и направляемся прямиком к машине. Резким движением Эрик открывает дверь пассажирского места и практически кидает меня на кресло. — Если попробуешь бежать, хотя бы дернешься — пристрелю на месте, — лидер одергивает кожаную куртку, показывая пистолет, которым, по его словам, он готов воспользоваться, и, удостоверившись, что я увидела, закрывает дверь. Что он делает? Что его так сильно разозлило? Через несколько секунд и он садится за руль. — Что происходит? Куда ты отвезешь меня? Молчит и заводит машину. — Ты так и будешь молчать? Мне нужны ответы, Эрик! Мне нужно знать! Молча разворачивается и нажимает на газ. Так, что я сильнее прижимаюсь спиной к сидению и зажмуриваюсь — я не люблю скорость. — Я выпрыгну из машины, если ты не объяснишь мне, что мы делаем. — Едем в Дружелюбие, — коротко и очень холодно отвечает он, не сводя своих глаз с темной дороги. — Зачем? У меня склонность к этой фракции? — Да. — Потом отвезу тебя в отречение. — З-зачем? — После отречения поедем в Искренность. — Зачем ты делаешь это? — Ну, а потом, я верну тебя в Бесстрашие. Считай, это такая экскурсия по тем фракциям, к которым ты проявила склонность. — Что это значит? Говори яснее в конце концов! Но вместо того, чтобы ответить мне как нормальный человек, чтобы объяснить мне все, он сильнее давит на педаль газа, заставляя мое сердце переместиться в желудок. — Сбавь скорость, пожалуйста! — Поверь, тебе уже все равно жить или умирать. Лучше уж так, чем в руках тех, кто сделает твою смерть гораздо мучительнее. Эрик переключает скорость, и я чувствую, как машина ускоряется еще быстрее. — Пожалуйста, помедленнее! — наверное, я практически кричу. — Будет лучше, если мы сейчас разобьемся, Лина, ведь ты, когда пришла в эту фракцию, когда свалилась мне на голову, не думала о том, как повлияешь на мою жизнь, да? Не думала о том, как навредишь всем, кого ты знаешь? Не думала о том, что за помощь тебе — убьют? — Прошу тебя, остановись! Сбавь скорость! — машина практически летела, а я, спрятав лицо в ладонях, наклонилась и расплакалась. Совсем как маленькая девчонка. Плачу навзрыд, уже совсем не стесняясь его. Последние слова пульсируют в висках, только усугубляя ситуацию. Через пару секунд чувствую, что машина замедляется, но плакать не перестаю. — Убей! — Что? Кажется, и лидер может быть захвачен врасплох. — Убей, Эрик! Меня, себя — всех, кого душа желает убить. Всех убей! Убей! — убираю руки от лица и одной рукой бью мужчину в плечо. — Ты бесчувственный! Я в жизни не видела такого жестокого человека, как ты! Ты не понимаешь, что значит быть человеком! Убей, давай же! — Убью, Лина, убью. Одну руку я запустила в волосы, тем самым поправляя их, и отвернулась к окну. Слёзы не хотели останавливаться, но и показывать это лидеру я не хотела. Хотя он, конечно же, всё прекрасно понял и сам. Что он имел в виду, сказав, что я проявила склонность ко всем фракциям? Как такое возможно? Возможно ли вообще? Может, тест показал ошибочный результат? А если нет? Почему Эрик так реагирует? На что он злится? Я думала, что этот тест многое прояснит, но оказалось, что он, наоборот, всё только усложнил, добавляя в мою жизнь всё больше и больше вопросов. Остаток пути мы провели молча: он не отводил взгляда от дороги, а я от окна, ловя первые, совсем крохотные лучи приближающегося рассвета, и отчего-то на душе становилось все тяжелее и тяжелее. Машина остановилась перед большим полем, на котором я в предрассветном тумане едва ли различила подсолнухи. — Выходи из машины. Дважды просить меня не пришлось, так что, пока Эрик пошел что-то доставать из багажника, я вышла из машины, не забыв при этом, назло ему, громко хлопнуть дверью. Сама, правда, вздрогнула от громкого хлопка. — Где мы? — прохладный ветер развевал волнистые волосы, заставляя их нещадно хлестать меня по щекам. — В Дружелюбии, разве ты не поняла? Ах, ну да! Откуда изгою знать о том, как выглядят фракции. — Что мы тут делаем? — осторожно спрашиваю я, подсознательно понимая, что, в общем-то, боюсь услышать ответ. — Ты будешь копать, а я закапывать, — мужчина подходит ко мне, и в его руках я, наконец-то, замечаю лопату. Он всегда возит с собой лопату? Интересно, а что еще в его багажнике маньяка? — Что это значит? — делаю небольшой шаг назад и отказываюсь понимать его слова. — Копай, — Эрик бросает лопату мне в руки. Я инстинктивно ловлю ее, и замерзшие пальцы начинает неприятно покалывать. — Себе могилу. — Ты серьезно? — не верю. Не могу поверить. — Когда-то это должно было случиться, Лина, я предупреждал тебя. Мне нечего ему ответить: молча прохожу мимо него и чувствую грубый толчок в спину. — Похоронишь меня на поле подсолнухов? Очень мило, спасибо. — Все для тебя, детка. — За что, Эрик? — За то, кто ты такая. Копай быстрее. А кто я такая? За что? Ничего не понимаю. Может, это очередная проверка на прочность? Может, таким образом он в очередной раз проверяет меня? Проверяет мой предел? — Боишься опоздать к завтраку? — Ты, как всегда, права. Как в тумане ставлю лопату в землю, но почва настолько твердая, что мне приходится практически встать на орудие труда, чтобы оно поглубже вошло в землю. Забываю о времени. Только рассвет набирал свои обороты, окрашивая небо в начале в светло-синий цвет, а чуть позже в ярко-рыжий. Очень-очень красиво. Вот тогда, стоя под ярко-красным, утренним небом, дыша свежим воздухом нового дня — это меня и сломало. Переломало пополам, не оставляя ни шанса на спасение. Это мое последнее утро. Дрожащими руками и с мокрым от пота и слез лицом я копала как ошпаренная, стараясь ни на что и ни на кого не отвлекаться. Только иногда останавливалась, чтобы перевести дыхание и еще раз насладиться по-настоящему красивым небом. — Долго еще ждать-то? — голос Эрика холодный и до боли чужой. Вспоминаю, как он поцеловал меня, и сразу же гоню эти мысли прочь. Ни к чему сейчас вспоминать все свои ошибки, потому что дня не хватит, а поторопиться надо бы. Эрик не ждет. Сглатываю новый ком, застрявший поперек горла, и отшучиваюсь: — Уже проголодался? — Давно никого не убивал. Соскучился по ощущению власти над чужой жизнью. — За что? — не отвлекаясь от своей «работы», спрашиваю я, а потом добавляю: — Кажется, я имею право знать. — Ты дивергент, Лина. Бесстрашие убивает таких как ты. Тест показал, что в тебе есть и бесстрашие, и дружелюбие, и желание помогать, и даже, на мое удивление, склонность к правдолюбию. Вот от кого, а от тебя тяги к правде не ожидал. — Выходит, я настолько опасна, что ты вынужден убить меня? Ты настолько боишься меня? — голос дрожит, я не могу принять это, не получается. — Ты просто в очередной раз доказала, что являешься ошибкой общества. Сама понимаешь, выживают сильнейшие. — Ты имеешь право лишать меня жизни? — Лучше, если это сделаю я. На это мне было нечего сказать: не знаю, как возразить ему, какие привести аргументы, да и нужны ли они, вообще? — Готово! Я молча отбрасываю эту чертову лопату в сторону и поворачиваюсь лицом к Эрику, но все еще не в силах на него смотреть. Наверное, я никогда не могла спокойно смотреть на его лицо. Осознаю, как дрожу всем телом и обхватываю себя руками. И все-таки, хорошее сегодня утро. Могло бы быть добрым. — Хорошо. Хорошо. Все хорошо, — снимаю с себя черную куртку и отбрасываю её туда, где лежит лопата. — Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Я не одна. Когда на меня напали в твоей квартире, я очень испугалась, что умру одна. Человек не должен умирать в одиночестве. Хорошо, что я сейчас не одна. Слышу, как он снимает пистолет с предохранителя, и, наконец, поднимаю на него глаза. Если уж он убьет меня сегодня, то пусть запомнит мое лицо. — В сердце? Или в голову? Куда мне выстрелить, Лина? Куда мне выстрелить так, чтобы не ранить самого себя? Всхлипываю и, кажется, вот-вот начну задыхаться от рыданий. — Пожалуйста… — В сердце или в голову? — он повышает голос, а я вскрикиваю, ожидая, что он вот-вот нажмет на курок. — В сердце. Стреляй прямо в сердце, — медленно подхожу к Эрику так, чтобы пистолет упирался мне в грудь. — В самое сердце. Неужели, я просто сдамся ему? Не буду бороться? Даже не попытаюсь? Вижу, как лидер медленно втягивает в себя воздух и закрывает глаза. Опрометчиво с его стороны. Паника настигает меня именно в этот момент, и я, поддавшись ей, делаю рывок в сторону и, наконец, предпринимаю попытку убежать. Не мой сегодня день, всё-таки, ведь буквально через пару секунд, он берет меня за запястье и разворачивает лицом к себе. Плачу. Невнятно прошу его отпустить меня, но он только сильнее сжимает мою руку. — Лина, ты совершила большую ошибку. Очень. Продолжаю плакать, но уже не пытаюсь вырваться из его рук. — На секунду я поверила, что ты хороший человек. Как ты можешь так хладнокровно убивать невинных людей? Как ты можешь быть таким жестоким? — Я не хороший, Лина. Нужно было понять это еще в нашу первую встречу. Опускаю голову и снова начинаю плакать навзрыд. — Пожалуйста, не делай со мной ничего. Пожалуйста. Прошу тебя, отпусти. Ноги подкашиваются, и если бы он не держал меня, то, скорее всего, я бы точно упала. Мужчина тянет меня на себя, а я практически умоляю его не трогать меня. — Ну что ты за человек такой! Отпусти меня, пожалуйста! Отпусти, умоляю! Отпусти меня, отпусти! Прошу тебя! Паника. Паника. Паника. Бьет по всему телу. Паника. Паника. Паника. Начинает течь по венам. Паника. Паника. Паника. Отдается гулкими ударами сердца. Паника. Паника. Паника. Чувствую, как он толкает меня, и я падаю на землю. Наверное, я неприятно ушибла пятую точку, но это мелочи по сравнению с дулом пистолета, направленным на сей раз прямо в голову. — Пожалуйста, не делай этого! — медленно поднимаюсь с земли, потирая одной рукой то запястье, которое он только что держал. И снова предпринимаю глупую, бесполезную попытку убежать, но он сразу же возвращает меня на место. — Эрик, пожалуйста, не убивай меня! — поднимаю левую руку, словно надеясь защитить этим себя от смертельной пули. Глупая. — Смотри, Эрик, я живая. Живая! — плачу и одной рукой беру его за свободную руку. Медленно прикладываю его ладонь к своей груди. — Смотри, сердце бьется. Живая. Теплая кровь бежит по венам. Я живу, Эрик! Не убивай меня, пожалуйста! — он отталкивает меня на несколько шагов назад, и я снова всхлипываю. — Не делай этого! Нет такого человека, который родился бы плохим! Я не знаю, что ты пережил, что стал таким человеком, но, пожалуйста, хотя бы сейчас не пачкай руки в крови невинной девушки. — Ты правда думаешь, что такие речи трогают меня? Меня бросает из стороны в сторону. — Хорошо! Давай, убей меня. Выстрели. Заставь мое сердце остановиться, но запомни меня, Эрик. Запомни это утро, когда ты убил невинную девушку. Потому что тебе за это воздастся. — Я убивал и за меньшее. Всхлипываю, инстинктивно прижимаю ладонь к сердцу и зажмуриваюсь. Жду выстрела. В последний раз открываю глаза и смотрю на небо — все еще красивое. Сейчас, когда мое сердце остановиться, оно все еще будет таким же красивым. Почему он медлит? Нехотя морщась, поднимаю глаза на лидера и закусываю губу. Его лицо непроницаемо — злится ли? Жаждет моей смерти? Что происходит в его голове? С чем он борется прямо сейчас? Замечаю, как начинает дрожать пистолет в его руке, но списываю это на обман затуманенного зрения. — Ты так сильно хочешь жить, Лина? — испытывает? Не осталось во мне больше сил бороться. Даже за собственную жизнь. Нет сил, вымотана, устала. Медленно киваю и снова поднимаю глаза на его лицо. — Я хочу жить. Лидер опускает руку, в которой держит пистолет, и глубоко вздыхает, а я все никак не могу перестать смотреть на это смертельное оружие в его руках. Всего одно движение — и человека больше нет. Меня больше нет. — Смотри, Лина, тебе нужно выйти за меня замуж. Ты будешь жить только в том случае, если станешь моей женой. Своих я не трогаю. Моя фамилия даст тебе защиту. Сейчас только тебе выбирать: жизнь или смерть. Решение за тобой, Лина. Я поддержу любой твой выбор.