Forgiven

За мгновения этого поцелуя, этого по-настоящему с ума сводящего поцелуя, произошло такое короткое замыкание, от которого перегорели все мои предохранители. На самом деле, именно этот поцелуй рисковал попасть в тройку самых лучших поцелуев с Эриком. Рисковал, но не попал. И я почти на все сто процентов уверенна, что причина этому то, что меня стошнило на его новую чистую майку. Упс… Помню, что лидер сильно ругается матом, а сама я, прижав руку к губам, бегу в ванную и говорю ему что-то про то, чтобы он не заходил ко мне. Эрик не был бы Эриком, если бы всегда слушал, что ему говорят. Если бы вообще слушал. — В болезни и здравии, юная алкоголичка. Внутренности болезненно скручиваются, и меня выворачивает на изнанку. Знаете, как это бывает, когда толком ничего не ела? Слёзы наворачиваются на глаза, и я пытаюсь сообразить, как бы потуже завязать волосы без резинки, а пока держу их одной левой рукой, чтобы не мешали. Теплая мужская ладонь перехватывает волосы из моей руки и мягко сжимает. Второй рукой он собирает те локоны, которые я не успела взять в руку, и которые болтались по правой стороне лица, заставляя постоянно заправлять их за ухо. На пару секунд, мне кажется, мир перестал существовать. Эрик еще никогда так бережно не касался меня, и это сбивает с толку, сбивает с ног, заставляет морщиться и пытаться отыскать тот самый подвох, без которого я уже и себя, и наши отношения не помню. — Тебе легче? — он спрашивает учтиво, даже заботливо, но это же не может быть правдой. Белочку словила?.. — Зачем ты так себя ведешь? — спрашивает какая-то, неизвестная мне, усталая девушка. — Нужно умыться, поднимайся, — он осторожно ставит меня на ноги и ведет к раковине. Я покачиваюсь, но совершенно не имею ничего против его действий. — Зачем ты делаешь это? — поворачиваю голову так, чтобы видеть его лицо, а он в это время включает прохладную воду, смачивает свою правую ладонь и касается ею моих щек. — Что? — Эрик делает вид, что не понимает о чем я, но сдается мне, что он отличный актёр. Актёрище. — Ты с ума меня сводишь, да? Отвозишь меня на поле, хочешь убить, а потом делаешь предложение, защищаешь меня. Целуешь, а потом отталкиваешь и грубишь… Что ты делаешь? — глаза совсем закрываются, а ноги совсем не держат. — Я не тебя на поле отвёз, Лина. А себя. На том поле, целясь в твоё сердце, я тогда сам к себе спиной повернулся, понимаешь? Я не очень хорошо помню, что было дальше: помню, как была поражена его словами, помню, как податливо прильнула щекой к его холодной ладони и, кажется, всего на пару секунд закрыла глаза. Или потеряла сознание, уж не знаю. Я ненавижу себя за то, что, как масло таю от такого Эрика — от моего, от тёплого, от хорошего, от такого заботливого и чуткого. Этот Эрик определенно тот мужчина, которому можно довериться. Открыла глаза я в тот момент, когда лидер уже укладывал меня на кровать и, пытаясь не разбудить, накрывал одеялом. — А где ты ляжешь? — я не узнаю свой голос: тихий, с хрипотцой, будто бы не хочу нарушить ту атмосферу, которая сейчас возникла в комнате. И между нами в особенности. — Хочешь что-то предложить? — спрашивает дерзко, будто бы бросает мне вызов. — Ложись со мной, — я заворачиваюсь в одеяло и закрываю глаза. Голова еще немного кружится, но не пойму от чего: то ли от его внезапной нежности, то ли от его алкоголя. Чувствую, как проваливается под весом мужского тела матрац, и поворачиваюсь к нему. — Ты из Эрудиции? — кладу голову на его плечо, но упираюсь в него носом, делаю глубокий вдох и снова закрываю глаза. — Да. — Расскажи о своей семье. Тебя любили? — чувствую, что мужчина делает глубокий вдох, и прикусываю нижнюю губу. Куда я лезу? Нужно ли мне бродить по дебрям его души? — Матери никогда не было до меня дела — сколько себя помню, она постоянно работала, а отец умер, когда я был ребенком. — Есть братья или сёстры? — Старшая сестра и младший брат. Эрик так открыто отвечает на такие личные вопросы, которые мы никогда и не обсуждали, что я снова начинаю мысленно искать подвох. — Ого! У тебя большая семья! Где они сейчас, вы общаетесь? — Ты чересчур любопытна сегодня, Лина, знаешь? — несмотря на укор, я чувствую, как смягчается его голос. — Ты, вроде как, мой муж. Должна же я знать о тебе хоть что-то. — Ну да, действительно, — он выдерживает паузу, но продолжает: — Сестра и брат перешли в Бесстрашие. Общаемся от случая к случаю. Ты вообще не помнишь своей семьи? — он меняет тему так же резко, как я начала её. Меняет, чтобы что? Чтобы показать, что он тоже мой муж и тоже должен что-то знать обо мне? — Отрывочно, но очень неразборчиво. И это не значит, что это повод не искать их. Я не хочу быть одна. — Не пей так больше. Тем более, на голодный желудок, — лидер снова меняет тему, да так, будто бы тема моей семьи нечто очень ненавистное для него. А может, вообще тема семьи?.. — Волнуешься? — Нет, просто такими темпами ты оставишь меня без одежды. Сглатываю и перевожу дыхание. Веки тяжелые-тяжелые, но хоть бы этот момент никогда не заканчивался. — Будь таким. Всегда будь со мной таким, — шепотом бормочу я и глубже зарываюсь в его плечо. — Утром ты уже об этом забудешь, — мужчина ухмыляется и, кажется, окончательно расслабляется. Пользуюсь моментом и практически перелезаю через него: мне нужно дотянуться до его прикроватной тумбы, на которой, отливая серебренным блеском, лежит ручка. Эрик морщится и говорит что-то про то, что я тяжелая. Ага, а сам попробовал бы сохранить грацию, когда ты укутан в сто слоёв одеяла. Только осуждать и может. Беру ручку и не без его помощи возвращаюсь на свое место. — Не забуду! — ртом снимаю колпачок и рисую крестик на тыльной стороне своей ладони. — И ты не забудешь! — беру его тяжелую ладонь в свою и тонким стержнем рисую крестик и на его руке. — Хулиганка! — Эрик наигранно вырывает свою руку, якобы боясь перепачкаться в чернилах, но у меня хватает сил нарисовать на нем заветную метку. — Однажды, когда я была маленькой, я качалась на качелях, может быть, ты видел какие качели бывают у изгоев. В общем… — я делаю глубокий вдох и осознаю, что голова совсем идет кругом. — Я так сильно начала раскачиваться, думала, друг меня удержит, но нет, не удержал. И в итоге, сделав солнышко, я упала! Прямо лицом в грязь и очень сильно порезала стеклом подбородок. — А, жена моя любимая! С тех самых пор твоя голова так странно и работает, да? Сильно ударилась? — Эй, я вообще-то рассказываю тебе одно из самых ярких разочарований в жизни! Вот я понадеялась на кого-то и упала лицом в землю! Понимаешь? — Просто нужно правильно выбирать, на кого надеяться. Если вы любите кого-то, вы никогда не будете пытаться его сломать. Любовь чинит, восстанавливает, защищает, поддерживает и утешает. Любовь прощает. И не важно, заслуживает он того или нет. Я точно знаю, что когда-нибудь этот ураган закончится, и когда-нибудь, я буду в объятиях любимого мужчины вспоминать о том, что происходит в моей жизни сейчас. Он будет стоять за моей спиной, крепко обнимать, прижимая мою спину к своему телу, и вместе мы будем смотреть в одном направлении — на горизонт. И наши ноги будут ласкать прогретые морские волны. И именно в тот момент мы оба поймем к чему всё это было. Потому что в этом и был весь смысл. Моё еще одно новое утро началось с того, что, пока я спала, то окончательно запуталась в одеяле, а к утру и вовсе в нем потерялась. Поэтому, как только я открыла глаза и, не увидев перед собой ровным счетом ничего, запаниковала и с грацией мешка с картошкой упала на пол. Минут через пять наступила долгожданная свобода, и я поняла, что в такой большой, залитой утренним солнцем квартире я совершенно одна. И кольцо в свете этих лучей так непривычно ярко поблескивало. Часы показывали семь часов, а это значит, что через тридцать минут у нас завтрак, а в девять часов — тренировка. Та самая, на которой все уже давно забыли как меня зовут, скорее всего. Бреду по коридору, прохожу мимо кухни и вижу на столе чашку, наполненную до краёв чем-то темным: надеюсь, это кофе, а не еще один его алкогольный напиток. И круассан, посыпанный сладкой пудрой. Мне? Или сам забыл съесть? Странно это. Странно, но чертовски приятно. Если, конечно, все-таки мне. Дохожу до ванной комнаты, попутно собирая волосы в хвостик. В ванной свет раза в два ярче, чем в любых других частях его квартиры, и тут на глаза бросается чернильный, уже размазанный крестик. Воспоминания о прошедшей ночи пробивают амнезийную плотину моей памяти, и я вспоминаю, с каким благоговением касалась его плеча, как рисовала такой же крестик на его руке, как просила всегда быть таким со мной и таяла от каждой совместной, такой нежной секунды. Открываю кран и размашисто так умываю лицо и шею прохладной водой. Должно же быть легче, тело должно перестать гореть, а сердцу самое время успокоиться. — Уже проснулась? — почти вскрикиваю от неожиданности и поднимаю голову. Холодная вода стекает по лицу на грудь, вызывая неприятные мурашки. — Да, — поворачиваюсь к нему лицом, и эти непослушные глаза так и скользят по его рукам в поисках того самого креста. А сердце — такое непутёвое сердце — так блаженно заликовало, когда глаза нашли то, что искали. — Ты не доел свой завтрак. — Это тебе. Я думал, что ты проснешься позже и не будешь успевать на официальный фракционный завтрак, — закусываю губу, и едва ли сдерживаю улыбку. — Спасибо… Эрик! — не даю ему развернуться и уйти. — У меня в этой квартире ничего нет. — Что ты имеешь в виду? — устало и немного непонимающе он смотрит на меня: такой шикарный, такой чертовски привлекательный, такой… Эрик. — Зубная щетка, например. Или полотенце. Элементарные вещи, но я как чужая. — Я понял. Ответы односложные, я бы сказала, гадкие. Подстать и самому лидеру, периодически. — Я пойду сегодня на тренировку, — ставлю его перед фактом и так же отмечаю, что он терпеть не может, когда с ним такое проворачивают. — Кто тебе это сказал? Кто разрешил? — вижу, как легко он приподнимает левую бровь, и, кажется, забываю, что хотела сказать. — Никто. Я сама, — сглатываю и отчетливо наблюдаю, как пытаясь сдержать ухмылку, лидер поджимает губы и опускает глаза вниз. — Ла-а-адно, — практически безразлично протягивает он и, развернувшись, уходит куда-то в сторону спальни. Все-таки вижу нечто очень похожее на человеческую улыбку на его губах и про себя думаю, что не имею права падать в него. Я просто не имею права. — Ты улыбаешься? — вопрос слетает с губ еще до того, как он доходит до мозга, и вижу, как лидер замедляется и осторожно снова поворачивается ко мне лицом. — Мм? — смотрит на меня своими светло-голубыми, пытаясь вывести на чистую воду, будто бы улыбка — это что-то совсем ему несвойственное, чужеродное, то, что совсем не про него. — Я видела! Ты по-настоящему улыбнулся сейчас! Вначале подумала, что у тебя нерв защемило, но нет, ты по-настоящему улыбаешься. Эрик ухмыляется и по-прежнему не сводит с меня глаз. Я же краснею, но вместе с этим показываю гордость и высокомерно задираю голову, мол, вот тут-то я тебя и раскусила, бесстрашный. Но, если честно, мне кажется, что это именно он раскусил меня. Расстояние сужается. Еще совсем чуть-чуть и все, что останется — это какие-то миллиметры. Ведь так? И да, лидер был определенно прав — нужно правильно выбирать, на кого надеяться.