Forgiven

— Джанин сказала, что ты был лидером Бесстрашия, — Эрик стоит, прислонившись к стене и скрестив на груди руки. Напротив него, на своей односпальной кровати, сидит тот самый мужчина, с которым Лина спаринговалась несколько часов назад. — Это было давно, — мужчина не настроен на диалог с кем-то, кто, по его мнению, из Эрудиции или же в содружестве с Джанин. И уж тем более, он не настроен рассказывать кому-то из таких о своем личном, о своем прошлом, о своем сокровенном. — Примерно лет 18 назад? — Эрик, всё же, не отступал, и ему было абсолютно все равно на нежелание своего оппонента. Тот сощурился и пристально посмотрел на бывшего эрудита. — И что с того? — им обоим не нравилась эта недосказанность, и они оба чувствовали, что за всем этим стоит нечто куда большее. — Почему бывший лидер сейчас подопытный кролик у эрудитов? — Эрик спрашивает холодно, коротко, но, все-таки, по делу. И он действительно намерен узнать всё, что его волнует. — Какое тебе есть до этого дело, парень? — он не понимает, может ли доверять Эрику тайны своего прошлого. Но это вполне логично, согласитесь? Мало кто доверит свои секреты незнакомцу сомнительной наружности. — У меня нет времени разводить полемику. Сейчас я могу сказать, что возможно, знаю, как помочь тебе и… — И? — Эрик осекся, и от внимания бывшего лидера это, конечно же, не скрылось. Напряжение между двумя мужчинами заполонило всю атмосферу в комнате, не давая дышать полно грудью, по крайней мере до тех пор, пока хоть что-нибудь, да не прояснится. Для каждого. — Так тебе нужна помощь? Если да, то расскажи, как ты связался с Джанин. Чем она угрожала? Шантажировала? Карие глаза пристально вглядываются в серо-голубые. Мужчина сдается через пару минут тягостного молчания и произносит: — Я дивергент. Удивление промелькнуло в глазах бывшего эрудита едва заметно и всего на несколько секунд, быстро сменяясь нахмуренными бровями. — Я тоже. Но, как ты видишь, по ту сторону решетки. А вот бывший лидер бесстрашия удивлен и вовсе не был. Еще тогда, когда сын Джанин, имени которого он не помнил, перешел в другую фракцию, и эта новость разнеслась по всем фракционным газетам, он понял, что дело тут не чисто, но, по правде говоря, никогда не вникал по-настоящему. Ему просто было не до этого. — Я был лидером Бесстрашия, когда познакомился с девушкой из Эрудиции, с Вивьен. Она только-только стала личным секретарем Джанин. И мы… полюбили друг-друга. — Твоё нынешнее положение не очень похоже на «долго и счастливо», — Эрик не сводил своего взгляда с лица мужчины напротив, изо всех сил пытаясь уловить блеф в его словах или малейший на него намек. — Потому что это не так. Не всякая влюбленность приводит к детям, а у нас родилась дочь. Не в самое благоприятное время, ведь эрудиты начали охоту на таких, как я. Они поднимали архивы симуляций и моделирований, отлавливали тех, кто не подходил под стандарты. Вивьен, пользуясь своим положением и доверием Джанин, сумела несколько раз спасти мне жизнь. Она знала о сыворотках для проверки на дивергенцию, которые вводили членам всех фракций, знала о списках дивергентов, которые были у Мэттьюс… — мужчина сделал паузу, его взгляд совсем потускнел, а спина напряглась еще сильнее. — Конечно, она быстро узнала, кто предатель. Вивьен казнили, а я едва ли успел спрятать дочь. Про себя Эрик думает, что Лину можно использовать вместо атомного оружия, если даже, уже будучи ребенком, она успела испортить жизнь всем, кто тогда еще просто укачивал её на руках. Охренеть, да у нее всё наперекосяк с младенчества. Только для того, чтобы выжил какой-то маленький и хилый человек, который даже не стал кем-то полезным для общества, своей жизнью пожертвовали его собственные родители, и в мыслях мужчина радуется, что никогда не хотел детей. Потом правда добавляет, что, скорее всего, это и к лучшему. — А где ты спрятал её? — хотя, к тому времени, Эрик уже все же знал ответ. Вернее, догадывался с точностью в 99%. Шестнадцать лет в Эрудиции под строгим надзором его матери не прошли зря для его ума, логики и сообразительности. — В одном из самых отдаленных поселений изгоев. У Вивьен была старшая сестра, Сара. Она попробовала перейти в Бесстрашие, но через пару месяцев по собственному желанию покинула фракцию. Я спрятал дочь у неё, а сам, вернулся в свою фракцию. — Интересная история, — Эрик старается быть невозмутимым и холодным. — Но всё это не объясняет, как ты оказался тут, — он широким жестом обвел комнату и снова прислонился к холодной стене. Мужчина же терпеливо кивнул и продолжил: — Через пару лет Джанин узнала, что и я дивергент. Дивергенция — это доминантный признак, так что она так же предположила, что и наша дочь окажется… особенным ребенком… — Ха, — Эрик хмыкает. — Особеннее некуда. Его собеседник нахмурился, но зацикливаться и задавать вопросы не стал: как бывший и весьма уважаемый лидер, он обладал нужной выдержкой и хорошим умением выжидать до самого нужного момента. — Тогда она предложила мне сделку: я покидаю пост лидера Бесстрашия и позволяю ей проводить эксперименты, чтобы они смогли лучше узнать о дивергентах, а она, взамен, перестает вести охоту на мою дочь. Так что, я здесь очень и очень долго. И пока моему ребенку ничего не угрожает — это так и будет продолжаться. Насколько я знаю, сейчас Бесстрашие тесно контактирует с эрудитами, так что… — По-твоему, убивая дивергентов каждый день, Джанин сдержала свое обещание? И почему ты так уверен в том, что прямо сейчас, в эту самую минуту — твоему ребенку ничего не угрожает? И наконец, что, если я скажу тебе, что твоя дочь совсем рядом? Буквально, на другом конце коридора. Подумай об этом, Том. Мне пора. И удачи, — Эрик бесцеремонно перебивает оппонента, уже хочет покинуть комнату, но внезапно вспоминает волнующую его вещь. — А у тебя случайно нет татуировки на плече? — Есть, — Томас заворачивает рукав футболки и показывает Эрику свою татуировку. Ту самую татуировку, которая олицетворяет Бесстрашие. Ту самую татуировку, по которой Лина искала своего отца. Эрик выходит из комнаты бывшего лидера Бесстрашия и делает глубокий вдох. Сейчас он, как никогда, был уверен по крайней мере в двух вещах: во-первых, Майкл не найдет Тома в тюрьме искренних, во-вторых, с вероятностью в девяносто девять процентов, Лина и есть тот самый ребенок, которого Томас спрятал в самом отдаленном поселении изгоев. Выдох.

POV Лина

Дни тянулись бесконечно долго: сон сменялся симуляциями (или наоборот), симуляции сменялись боями, бои сменялись едой, вечерним душем и отдыхом. Этакий порочный круг, от которого уже тошнит. Сегодня был очередной медицинский осмотр, и меня обкололи какими-то витаминами. Точно не знаю, что это, но эта поебень явно придавала энергии и даже получше, чем какой-нибудь наикрепчайший кофе. Время ужина, но на этот раз еду не сунули под дверь в мою комнатушку, а привели меня в небольшое помещение, смутно напоминающее общую столовую. Двое бесстрашных, которые сопровождали меня, по обыкновению встали у стены, но незаметными их было трудно назвать. — О, еще одна! — я обернулась на голос, и увидела не высокую, темноволосую девушку, сидящую за светлым столом в компании еще четырех человек. Перед ними подносы с бутылкой воды, красным яблоком, макаронами и какой-то котлетой — вполне походит на ужин. — Что ты имеешь в виду? — как только я решила подать голос, гул в зале сразу же стих. Тишину нарушил приход еще одного гостя — того, с кем я недавно проходила свое испытание. Он, казалось бы, вовсе не обращал на нас никакого внимания и, взяв свой поднос, сел в самый дальний угол комнаты. — Имею в виду что-то типа «О, еще одна подопытная крыса Джанин Мэттьюс». — А вы тут всё её персональные грызуны? — я не собираюсь опускать глаза в пол и садиться в еще один самый дальний угол. Может, пару месяцев назад я бы так и сделала, но сейчас всё изменилось. В том числе и я. Спасибо Эрику за это, ведь если бы не он, я бы все еще была той робкой Линой, девочкой, которая не заслужила лучшей жизни. — Хах, ну, по крайней мере, ты выжила. А это уже половина успеха, — в разговор вмешался парень лет двадцати пяти, голубоглазый и светловолосый, почти холеный. По нему и не скажешь, что его испытывали так же, как меня. Держится, во всяком случае, он очень уверенно. А я, кажется, совсем ничего не понимаю, наверное. Что же это за жизнь такая, которой все они очень рады и за которую благодарят? Добровольное рабство. Разве можно быть в хорошем расположении духа и радоваться тому, что ты просто выжил? И я совершенно точно не понимаю, что с ними сделали, что они приняли на себя эту роль — послушного раба за горстку еды. Ладно, если бы вместо яблок давали персики — тогда бы я еще хоть немного, но поняла их. — А что, многие не доходили до этой половины успеха? — я не двигаюсь с места, а компания, с которой я вела диалог, замялась. Им неловко? — Ты удивишься, но не всем так повезло, как тебе, — темноволосая девушка откусила свое яблоко и запила водой. — Вот уж я везучая. И в чем тут везение? В том, что надо мной издеваются, прикрываясь ебучими экспериментами? Неужели вы не понимаете, что эрудиты, что Джанин… они разрушают нас. Пользуются нами. Испытывают и проверяют на прочность. Каждый новый эксперимент — это просто вопрос «сколько они еще выдержат?». Но мы люди. Такие же, как и они. Дивергенты ли, искренние или дружелюбные. Люююди! Почему вы внушаете мне радоваться тому, что кто-то позволил мне жить, если это — самое естественное мое право? Почему вы так легко сдаетесь или уже сдались? И почему заставляете сдаться меня…? — та самая темноволосая девушка уже хотела что-то сказать, как её перебил хриплый мужской голос. Где-то на периферии сознания замаячили довольно знакомые нотки. — Ты не должна их саботировать. Они держаться за свою жизнь — это их право. Иначе, девочка, ты просто подаришь им красивую смерть, — мужчина встал со своего места и приблизился ко мне, но, несмотря на это, все же продолжал держался на расстоянии и даже обособленно. — Но свободную. — А какая им будет разница, если они умрут? — он задал практически риторический вопрос, но меня было не остановить. — Сколько ты тут уже? Год? Два? Лет двадцать? Если тебе когда-то не хватило сил отстоять себя, то это не значит, что эти ребята не должны хотя бы попытаться. И пожалуйста, ответь мне, кем нам надо стать, чтобы выжить тут? Потому что я разве что только не убила. И пока моя собственная душа находится только в моих руках — надо пытаться и бороться за жизнь. Но кому я все это объясняю! — я вскинула руки и сделала глубокий вдох. — Если вы уже сдались, то мне вас жаль. Вас всех. Мужчина внимательно посмотрел на меня и, словно не обращая никакого внимания на мою тираду о несправедливости эрудитов, сказал: — Меня зовут Том, — что-то в его взгляде показалось мне до боли знакомым, но я постаралась не зацикливаться на этом и проигнорировала это странное чувство — будто бы мы давно знакомы, будто бы очень похожи и будто бы он один — это ответы на многие мои вопросы. — А я Лина. Лина Джонс, — протягиваю ему руку, но в груди всё еще клокочет непонимание и злость. На себя, на ситуацию, на ребят, которые так спокойно всё это принимают, на свои непонятные чувства и снова на себя. И конечно, всё еще на Эрика. — Приятно познакомиться, Лина, — он как будто бы смотрит сквозь меня, а затем возвращается в реальность и уже не сводит своего пристального, темно-карего взгляда с моего лица. Грустная полуулыбка трогает уголки его губ, когда он касается моей руки и мягко сжимает её в своей. Взаимно?