Forgiven

— Где предпочитаешь спать? На кресле или на коврике возле двери? — спрашивает мучитель, и мы входим в его квартиру. Я не знаю, что ответить ему. Да и вообще, нужно ли что-то говорить? — Язык проглотила, убогая? — слышу грубый голос лидера и вздрагиваю. — Мне все равно: спала в местах и похуже. — промямлила я и увидев его ухмылку, сильно поджала губы. — Тогда на коврике. — все еще ухмыляясь, отвечает Эрик, и я закатываю глаза. — От такого говна, как ты, другого можно было и не ожидать. — хамлю я, за что сразу же получаю хлесткую пощечину и делаю несколько шагов назад, держась за обожженное место прохладной ладонью. Больно, гад. Он явно не соизмеряет свою силу, когда дело касается меня. — Я не потерплю оскорблений от такой, как ты, усекла? Еще раз услышу нечто подобное — останешься без зубов. Да поняла я, поняла. Благо, вещей у меня не много. Помещаются в одну спортивную сумку, да еще и с запасом. Дождавшись, пока Эрик закроется в душе (Да чтоб ты там утонул, скотина мерзкая!), я достала из своей сумки единственный топ серого цвета и спортивные штаны. Спокойно переоделась и начала размышлять над тем, где мне будет лучше спрятаться. Спать, мучитель строго настрого приказал в его комнате. В его спальне. Брр! Два угла у него заняты. Один свободный угол совсем рядом с его кроватью, а это меня категорически не устраивает! Вообще, мне ничего, что связанно с Эриком и его кроватью не нравится, если честно. Сев в другой угол, я поджала под себя ноги и глубоко вздохнула. Не так уж и плохо. Но несмотря на это, я помимо своей воли бросала завистливые взгляды на большую кровать, которая могла и четверых уместить на себе. Интересно, а зачем ему такая большая кровать? Он на ней один не теряется? Я бы заблудилась, честное слово. Живот предательски заурчал. Ну тише, милый, тише! Скоро я умру и ты успокоишься. Да и вообще, все успокоятся. Сидеть на избитой пятой точке, с каждой минутой, становится все больнее и больнее. Спина, от переодических стычек со стеной по милости великого Эрика ныть не переставала. Обезболивающее перестает действовать? Хоть бы ночь продержаться. Поставив свою спортивную сумку рядом с собой, я прилегла на нее. Попе стало легче. Ох, благодать. В конце концов, когда-нибудь ему надоест меня мучить и он либо убьет меня, либо отпустит восвояси. Осталось только подождать. Совершенно неожиданно, мой взгляд упал на прикроватную тумбочку. А именно, на то, что лежит на ней — нож. Аккуратный, охотничий нож. Если я его возьму сейчас — то Эрик это заметит. И мое тело этого больше не выдержит. А вот если я подкрадусь ночью, возьму нож и зарежу его — то будет очень неплохо. Зарежу его. Живого человека. Живого, спящего человека. Спящего и беззащитного. Совсем безоружного. Лина, ты ведь не такая. И откуда в твоей голове мысли такие? Услышав звук открывающейся двери, я напряглась и притворилась спящей. Или мертвой. На любителя, в общем. — Мне все больше начинает импонировать то, что ты знаешь свое место, — по тону чувствую, что он гадко ухмыляется. Эй, Эрик, а тебя в детстве на руках качали? Улыбаться умеешь? И так твое лицо видеть противно, а тут еще и одни ухмылки, — Совсем не хочешь в постель? — спрашивает он, и я щурюсь. — Нет, спасибо. Не стану занимать свободное место. Пусть вам свободнее дышится, господин. — едко отвечаю я и чувствую, как медленно, но верно, глаза застилает пелена из слез. Глубоко вздыхаю и встаю с сумки. Я еще помню, что он сказал мне про постель и благодарность. Не горю желанием лишиться невинности с Эриком. Он явно отобьет у меня тягу к сексу. Лет этак на… сорок. А там уже и не надо будет. — И все-таки, почему ты решила перейти в Бесстрашие? Почему не в Дружелюбие, например? — неожиданно нормально интересуется Эрик. Чем это ты в душе занимался, что неожиданно перестал быть злым? — Думаю, есть в этой фракции что-то, что цепляет. Свобода. Вы свободны. Это то, чего мне не хватало… — вижу, как мужчина садится на кровать и откидывается на (зуб даю) мягкие подушки. Ох, у него аж три больших подушки! Зачем ему столько? Он явно устраивает тут оргии! Однозначно. — Кем были твои родители? — он меня решил убить неожиданной нормальностью? — Я не знаю. Не помню. — Объясни. — жестко требует он, и я сжимаюсь. Кожа покрывается мурашками, но наверное, это просто из-за того, что я сижу напротив балкона и меня продувает. Вот и появилась надежда! Крохотный луч надежды: меня может продуть и я умру от простуды. — Я не помню некоторые моменты из моей жизни. Помню, только что проснулась, а передо мной сидит женщина и промокает холодной тряпкой мой лоб. Она рассказала мне, что мой отец из Бесстрашия. Ну, а потом она… она — голос задрожал и я приложила руки к глазам, пытаясь засунуть накатившие слезы куда подальше, — Она умерла. И зачем я ему все это говорю? Я отлично запомнила, что женские слёзы его не трогают. — Будь твой отец из Бесстрашия — ты бы сейчас не спала на полу в квартире лидера. — голос Эрика по-прежнему суровый. И к этому пора привыкать. — Ты прав, — согласится с ним проще, чем спорить, — Пойдут слухи… — О том, что ты та ещё потаскуха и спишь с лидером, ради места во фракции? Ну и что? Плевать. — Но я не сплю с тобой. — Это дело времени. И я опять молчу и не знаю, что ответить ему. Неужели он действительно думает, что я кинусь ему на член, лишь бы остаться в этой фракции? — Можно уже постараться уснуть, господин? — язвлю я и вновь поудобнее устраиваюсь на своей сумке. — Если задница уже не болит, то ни в чем себе не отказывай. Болит, вообще-то. Но это все равно лучше, чем вести диалоги с тобой и, кстати, щеку тоже саднит. — Спокойной ночи, Эрик. — просто говорю я и закрываю глаза. Боже, как же я устала! Он молчит. Не отвечает. В шоке, что ли? Так тебе и надо, пакость.

***

Уснуть никак не удавалось. Действие обезболивающего прошло и пятая точка, как и все тело, как горела огнем, так и продолжает гореть. К тому же, где-то часа через два я смертельно замерзла. Да и живот не прекращал урчать, желая получить хоть немного питательных веществ. Полный набор. Осторожно, стараясь не наделать лишнего шума, я встала на ноги и направилась к той самой тумбочке, на которой лежал забытый Эриком нож. Взяв в руки холодное оружие, я сама поежилась: не привыкла я брать в руки что-то, что опаснее кастрюли с кипящей водой. А может мне просто накрыть его подушкой? Нет, тогда он меня потом землей сверху накроет. С любовью так, бережно. Какой он умиротворенный и спокойный сейчас. И совсем не злой. Не привыкла я видеть его такого. Эх, Эрик, есть же в тебе что-то нормальное. Зачем ведешь себя как…как… последний урод? Глубоко вздыхаю и подношу лезвие к его горлу. Видимо, этот вздох был последним, ибо больше я не могу дышать. Смогу ли я жить дальше зная, что убила беззащитного человека, пусть и редкостного гавнюка? Считайте, со спины напала. И туда же нож воткнула. Смогу ли я нести этот груз на себе всю оставшуюся жизнь? Я смогу. Я смогу. Я смогу убить его. Я не смогу. — У тебя руки дрожат так, словно ты хочешь зарезать оленёнка, а не самое ужасное чудовище в твоей жизни. Проклятье! В ночной тишине его голос звучит еще более пугающе, чем это вообще возможно. Я вскрикиваю и роняю нож. Благо, не на него. Ха, вот ведь нелепая смерть была бы. — У тебя, так же, должна быть твердая рука. Без этого спящего и беззащитного человека вряд ли убьешь. Слабачка ты, убогая. Не хватило смелости убить человека, который сделал тебе больно. Я попятилась назад и, мысленно, приготовила себя к долгой и мучительной смерти. Чувствую, как Эрик встает с кровати и направляется в мою сторону. Что же со мной будет…? — Эрик… — я выставляю руки вперед и с ужасом обнаруживаю, что ладони упираются в его грудь. В его обнаженную грудь. Он слишком близко. Непозволительно близко. — Ты меня ведь, как огня боишься. — моя спина ударяется о холодную стену. Эрик не отступает, а только наоборот, усиливает свой напор. Ой, мама, мамочка… Дышать становится все труднее и труднее. Неожиданно для себя, я резко сползаю по стенке и поджав под себя ноги, опускаю голову. Чувствую себя черепашкой… Жаль, что панциря нет. Спряталась бы и всё! И проблем нет. Но счастье оказалось недолгим и резким рывком меня ставят на ноги. Ну, хоть не за волосы, как он привык. — Эрик, прости, прости пожалуйста. Я больше буду. Как глупо, унизительно и совсем по-детски. — Больше не будешь пытаться убить меня, пока я сплю? — Я сглупила… — За каждую глупость нужно наказывать. — Нет, нет, Эрик, пожалуйста. Неожиданно, мужчина отходит к той самой, злополучной тумбочке, попутно открывая первый верхний ящик и достает оттуда что-то прозрачное и кидает мне. Уж не знаю, как я дрожащими руками поймала эту хрень, но да ладно. Вижу, как нагло и пошло ухмыляется мучитель и читаю, что написано на флаконе. «Интимный гель-смазка для анального секса». Так, я очень сочувствую ему, что ему приходится использовать её. Вот правда, искренне сочувствую. Но зачем она мне? Не собирается ли он…? Ой, блять. — Эрик, не надо! — Я же сказал, что мы с тобой не закончили. Страх парализовал мое тело настолько сильно, что я потеряла возможность шевелиться вообще. Он не сделает этого. Не унизит меня таким образом. Только не так.