Salvare la mia anima

Три недели спустя. Он бегом поднимался по ступенькам узкой улочки с побитыми каменными стенами, оставляя позади закатное солнце озарять небо оранжевыми красками. Мальчишка заигрался допоздна и теперь скорей бежал домой, ведь он не хотел зря волновать маму. Огни вечерних фонарей загорались над улочкой, ярко освещая избитые временем ступени. Наконец-то он преодолел лестничный марш, и обшарпанные стены сменились другими, безукоризненно выкрашенными новой краской и украшенными красивыми горшками с цветами — старшая по дому тетя Лукреция заставила соседей скинуться деньгами на косметический ремонт. Отдышавшись, он хотел возобновить свой бег, но вдалеке послышалась мелодия. Он замер и прислушался, мгновение и его лицо озарила широкая улыбка. Мелодия была ему знакома — точно такая же звучала из их семейной музыкальной шкатулки. Наверное, мама специально поставила ее играть для него, чтобы он не заблудился в темноте. Она иногда так делала, когда он, также заигравшись, поздно возвращался домой. Но родные улочки мальчик знал, как свои пять пальцев и потому заблудиться, как какой-нибудь чужак, он не мог. Родители иногда бывают такими беспокойными — поднимают кипишь по любому пустяку. Пританцовывая, мальчишка выскочил из-за угла и замер. Окна на первом этаже его дома были нараспашку, свет не горел и шкатулки на привычном месте не оказалось, но мелодия повторялась снова и снова, не переставая играть. Шкатулка была единственным источником звука в неестественной тишине, сковавшей маленький сквер. По коже побежали мурашки. В голову полезли смутные подозрения, а за ними крошечная, но уже заметная, тень страха. Сердце, словно бешеное, стучало в его груди, барабаном аккомпанируя в зловещем оркестре. Бум. Бум. Бум. Эхом отзывалось в его ушах. Все окна в прилегавших к скверу домах были плотно зашторены, более того, ни в одном из них не горел свет. Отчего-то любившие не спать до глубокой ночи соседи сейчас изменили своей привычке, что подтверждало детские подозрения — произошло что-то плохое! Он шумно сглотнул и вытер об старенькие шорты вспотевшие ладони. Нужно было узнать, что случилось с мамой. Подъездная дверь еле заметно раскачивалась от сквозняка, ее одинокий черный силуэт еще больше забирал решимости у мальчика. Он крепко зажмурил глаза и с силой стиснул зубы, в душе страх боролся со злостью. Что он, трус какой-нибудь?! Не может пересилить собственные страхи и прийти на помощь к родной матери, которая, безусловно, в этом нуждалась. Какой же он после этого мужчина? Этот ворох мыслей, вихрем пронесшийся в его голове, принудил онемевшие ноги двигаться. Медленно, все еще неуверенно, мальчик, шаг за шагом, приближался к двери. Под ногами что-то хрустнуло, заставив его подскочить от неожиданности. Тяжело дыша, он посмотрел на пол, а затем вверх — лампочка, обычно висевшая над крыльцом, была разбита, и именно на ее осколки он так неосторожно наткнулся в темноте. Переведя дух и снова набравшись смелости, мальчик ухватился потными пальцами за гладкую металлическую ручку и потянул дверь на себя. В подъезде оказалось прохладно и зловещей, чем на улице. Звуки мелодии из шкатулки смутно доносились откуда-то из глубины квартиры. Вокруг было темно, но это не затруднило ему различить очертания распахнутой настежь двери, ведущей в их с мамой квартиру. Отрицательные эмоции с новой мощной волной накрыли его, приковывая на месте. Это было еще хуже, чем на улице. Он не то чтобы не мог, он больше не желал двигаться дальше, ему не хотелось видеть то, что могло его поджидать там впереди. В месте, которое он считал своим домом и где, как он думал, не могло произойти ничего плохого. Мама… Вспышкой мелькнуло в его мыслях. Мама находится там, она нуждается в нем, ей нужна его помощь. Его разум пребывал словно в тумане, в нем обрывками вспыхивали фрагменты здравых мыслей. Он хотел сосредоточиться, но не мог, его детской воли не хватало на это, мысли рассыпались и ускользали, стоило им только появиться. Медленно, будто каждое движение причиняло ему нестерпимую боль, он поднимался по лестнице. Всего тринадцать ступеней отделяло его от необходимой цели. Каждый шаг вел к победе и… поражению. Казалось бы, вечность прошла, пока он оказался возле своей квартиры. Встав напротив двери, он неспешно стал поворачиваться к холлу, чтобы увидеть… Реборн распахнул глаза. Перед ним утопающий в тени потолок и одинокая люстра. Никакого подъезда, никакого холла, но мелодия с шумом все еще играет в голове. Надоела. И почему воспоминания вернулись именно сейчас? Ему так не хотелось вспоминать, переживать тот миг снова, он должен был заставить себя перестать думать об этом. Но прохлада подъезда и страх… ощущались, словно он только что был там. Снова. Реборн устало потер ладонями лицо и повернулся к часам. Электронный циферблат горел зеленными цифрами, показывая три двадцать пять. До звонка будильника оставалось еще три часа, нужно было хорошенько выспаться. Реборну сегодня предстоял тяжелый день — у малявки намечался выпускной. Он перекатился на другую сторону кровати, отбросил подушку и попытался уснуть.

ОоОоО

Толпившиеся во внутреннем дворе старшеклассницы ужасно раздражали Реборна. Но еще больше его раздражала мысль, что глупое поведение незрелых девиц ему придется терпеть еще и вечером. Только что состоявшиеся выпускницы школы «Святого Франциска» бросали в его сторону заинтересованные взгляды, сопровождавшиеся постоянным хихиканьем. Он раздраженно закатил глаза и потянулся было за пачкой сигарет, но вовремя одернул себя. Недавно, когда он попытался закурить, какой-то проходивший мимо преподаватель издал истеричный вопль, выхватил у него незажженную сигарету, бросил ее себе под ноги и с остервенением начал утаптывать в мощенный камнем пол. В довесок к этому пятнадцать минут читал ему лекцию о вреде курения, потихоньку выводя Реборна из себя. Если бы не подошедший к этому времени Джотто, на месте сигареты мог вполне оказаться этот чокнутый преподаватель. Но одно присутствие главного спонсора школы могло унять самого импульсивного из преподавательского состава. И Реборн сомневался, что дело тут только в деньгах, жертвуемых Вонголой фонду. Как не крути, а такое благоговейное отношение к себе вызывал сам Джотто Примо, а не его деньги, иначе бы Реборн не стоял сейчас здесь и не терпел весь этот идиотизм. Вокруг, по площади тут и там прохаживались родители со своими чадами. Некоторые фотографировались с учителями на память на фоне декоративных, красиво цветущих, каштанов. — Так жалко, что Дарио Риччи уволился и не смог присутствовать на нашем выпускном, — совсем рядом услышал Реборн. Знакомое имя вызвало в нем любопытство и он обернулся посмотреть на беседующих. — Я надеялась сфотографироваться с ним на вручении диплома. В метре от Реборна стояли и разговаривали две девушки-выпускницы. Вид у них был удручающий, очевидно неожиданный уход любимого преподавателя весьма их огорчил. — Угу, а я хотела пригласить его на белый танец. Говорят, у него возникли срочные дела, вынудившие его уволиться и в скором времени уехать в Америку. Девушки синхронно вздохнули. А Реборн, криво улыбнувшись одним уголком губ, отвернулся, потеряв к ним всякий интерес. "Срочные дела… Как же", - хмыкнул он в мыслях, припоминая побелевшее от ярости лицо Джотто, когда Реборн сообщил ему о неудавшемся насильнике. В такой момент можно было лицезреть редко проявляющуюся окружающим темную сторону босса Вонголы. Киллер еще удивился, как при таком раскладе Дарио умудрился не быть закапанным где-нибудь на окраине Мессины, а живым, хоть и изрядно потрепанным, улететь в Америку. По немногочисленным обмолвкам Джи за Дарио вступился отец и старший брат, пообещав преданность Вонголе взамен на его жизнь. Вот и решилась проблема Джотто Примо с местной полицией. Иметь своего человека в стане врага, вдобавок на посту капитана… Босс мафии не мог упустить такой выгоды. Но это не значит, что Дарио Риччи остался безнаказанным. Джотто хорошенько размял кулаки, отводя на нем душу. — Ано… Реборн-сан, — раздалось за спиной Реборна. Так неуверенно и с легким акцентом, обращаясь к нему «Реборн-сан», могла говорить только одна девушка во всей Мессине. Нет, во всей Италии. Савада Тсунаеши. Медленно обернувшись, Реборн, вопросительно подняв бровь, ожидал продолжения. — В-вы не могли бы сфотографироваться со мной на память? Тсуна зажмурившись, чуть отвернула голову, словно так ей будет легче перенести отказ. В протянутых к нему и мелко подрагивающих руках она держала маленький блестящий фотоаппарат. В глазах Реборна промелькнуло удивление, впрочем, которое он тут же спрятал за маской холодности. Просьба малявки застала его врасплох, но ей об этом не обязательно знать. Он собирался уже дать отрицательный ответ, но его оставило появление Джотто и Джи. — Ооо, что тут у нас? — весело поинтересовался Джотто. — Фотография на память! Не смей отказываться, Реборн, это часть школьного ритуала прощания со школой. Я вас сфотографирую. — Джотто поспешно выхватил у покрасневшей Тсуны фотоаппарат и придвинул ее ближе к Реборну. — Ну-ка, Тсуна, встань возле Реборна. А я встану здесь… С легким раздражением Реборн наблюдал за тем, как суетится вокруг них Джотто, как скептически за всем этим наблюдает Джи. В последние недели Примо из кожи вон лез, пытаясь угодить своей сестре в каждой мелочи. Боялся, что у нее разовьется психологическая травма после неудачной попытки изнасилования. Даже психотерапевта нанял, но после двух молчаливых сеансов и разговоров по душам, как брат и сестра, отказался от него. Ничего не случится, если Реборн один раз подыграет в этом небольшом спектакле. Взгляд Реборна скользнул по съежившейся рядом с ним фигурке. Красная, как рак Тсуна, нервничая, теребила свои пальцы, смущенно смотря вниз. Ее выпускная форма — приталенный сарафан был глубокого синего цвета, а блуза бледно-голубого. Реборн должен был признать, что ей очень идут оттенки синего. Вдруг он нахмурился собственным мыслям — его не должно волновать, во что одет его объект охраны и уж тем более, какие цвета ему идут. От дальнейших мыслей Реборна отвлек возглас Джотто. — Внимание, все смотрим в камеру! Реборн, улыбнись, на тебя больно смотреть, будто ежа проглотил. — Поджатые от злости губы, лучше некуда поведали Джотто, куда посоветовали бы ему пойти в случае, если он, Реборн, захотел бы сказать об этом вслух. И поэтому Джотто поспешил исправить свою неудачную реплику. — Ладно-ладно, можешь не улыбаться. Все. Снимаю! Их лица озарила вспышка, после чего Реборн, ничего не говоря, направился в сторону ворот к выходу. Ему жутко хотелось курить. — Эй, Реборн, ты куда? — окликнул его Джотто, рядом с ним неуверенно мялась Тсуна, думая: поблагодарить Реборна или момент уже утерян. С одной стороны, ей очень хотелось сказать ему "спасибо", но с другой, она боялась, что он может передумать и попросить ее удалить их совместную фотографию. Для нее этот единственный кадр станет сокровищем и Тсуна не хотела с ним расставаться. Это так по-детски. Тсуна промолчала. — Мне здесь больше делать нечего, я поехал домой. — Ты не можешь, еще предстоит вечернее мероприятие для выпускников. — Хмурясь, вмешался в разговор Джи. Недовольно поджав губы, Реборн остановился на полпути, резко разворачиваясь. Его колкий, полный негодования взгляд встретился со спокойными и невозмутимыми глазами Джотто Примо. Неожиданно для всех благоприятная атмосфера сменилась звенящим напряжением. — Насколько мне известно, на школьной вечеринке будут присутствовать вся твоя шестерка. Вы вполне справитесь без меня. — Он холодно посмотрел на Джи, затем перевел взгляд на Тсуну. Та непроизвольно вздрогнула, чувствуя себя виноватой, но теплая рука Джотто опустившаяся ей на плечо, подействовала успокаивающе. — Помимо нас безопасность будут обеспечивать другие. Это важный вечер, может произойти всякое. Ты сам это знаешь, нам без тебя не обойтись. — Тц. — Реборн изначально знал — его маленький бунт ожидает провал, но, как говорится: надежда умирает последней. Наплевав на запреты, Реборн вытащил сигарету и закурил. "Может, бросить все", — думалось ему при очередной затяжке, — "пока не поздно собрать вещички и «адиос, амиго» свалить куда-нибудь на острова". Но долго ли он выдержит бездельничество? Сомнительно… Проходящая мимо семейная пара с любопытством посмотрела в сторону странной компании. Но, заметив грозный взгляд Джи Арчери, поторопилась ретироваться с места разборок. — Не вынуждай идти меня на крайние меры, — в голосе Примо промелькнули стальные нотки. Реборн выпустил через нос струю дыма, на его губах змеилась насмешливая улыбка. — Прикажешь? Джотто промолчал, но его голубые, словно поддернутые ледяной коркой глаза говорили сами за себя: «Да, прикажу». "Пора заканчивать этот фарс. Все равно я проиграл", — промелькнуло у Реборна в мыслях. — Как скажешь, но мне в любом случае нужно заехать домой. Находясь, все это время в напряжении Джотто, наконец-то, облегченно выдохнул и миролюбиво улыбнулся. Ему не нравилось принуждать к чему-то людей (хотя ему часто приходилось этим заниматься), но ради безопасности Тсуны он будет заставлять, даже такого свободолюбивого человека, как Реборн. Джотто инстинктивно, в защитном жесте, теснее прижал к себе Тсуну. Он ласково провел рукой по ее волосам, но она, казалось, не заметила этого, ее печальный, или даже какой-то тоскливый, взгляд был устремлен на Реборна. Было в нем что-то такое, не понравившееся Джотто. Он устало вздохнул. Позже. Он разберется с этим потом. — Ну вот и славно, — добродушным тоном разряжая обстановку, произнес Джотто. — Расслабься, Реборн, выпускной бал — это весело. - Да? — скептически посмотрел на него Реборн. — Я так не думаю. Для меня это мероприятие звучит похоронным маршем. Джотто удивленным взглядом провожал уходящего с площади Реборна, затем, качая головой, двинулся за ним следом, подталкивая вперед задумавшуюся Тсуну. — Ты неисправим. Только ты мог сравнить Выпускной бал с похоронами. Идущий далеко впереди Реборн, предугадывая слова Джотто, пробормотал себе под нос: — И не смей со мной спорить. — Его не покидала чувство, что бал для него закончится очередным неприятным сюрпризом.