Сожги мою тень

      Прочь, прочь отсюда! — мысль занозой засела в голове у Эммы. Она вся дрожала. Только страху здесь места не было. Ей больше не хотелось беспомощно сидеть и плакать в уголке. С неё хватит.       Ей надо сбежать из этого дома, богатого и гостеприимного, но лишь на первый взгляд. Сбежать от очередной патронатной семьи, благополучной, но лишь на первый взгляд. У Галлахеров свой автомобильный салон и много денег. У Эммы наконец-то появилась модная одежда, своя комната и какие-никакие деньги, которые не надо зарабатывать самостоятельно. Ещё брат Стивен и мама с папой.       У новоиспечённого отца выборы в мэрию и проблемы в бизнесе. За приёмных детей с непростой судьбой наподобие Эммы полагались льготы на налоги, а красивый жест понравился избирателям и очистил чем-то уже запачканную репутацию.       Эмма не вникала в суть: по крайней мере не придётся работать на ферме за еду, как было в предыдущей патронатной семье. Главное — улыбаться на камеру и делать вид, что у неё всё хорошо. Знакомая практика, и эта роль не стала для неё новой, скорее наоборот — привычной.       Впрочем, сначала, когда она к ним только попала, ничего изображать не приходилось. Мать Клариса и отец Ричард отнеслись к ней по-доброму, старались во всём поддерживать и устроили в элитную школу. А вот потом…       Не время для воспоминаний. Её взгляд опустился на лежавшего на полу Дилана. Его лицо заливала кровь из исполосованных носа и губ, что смешалась с пивом, стекала на ковёр и на осколки разбитой об этого ублюдка бутылки. Он заслужил этот удар. Нечего было домогаться её. Нечего было издеваться над другими детьми в школе и верить, что всё причиненное им зло останется безнаказанным.       Да, его родители и нынешние опекуны Свон — самые богатые люди в городишке, куда Эмму занесла судьба. Да, они купили школе компьютерный класс, и никто из учителей не делал замечаний Дилану и группе его жополизов. Им прощалось всё — прогулы, опоздания, постоянные издевательства над теми, кто хоть чуть-чуть отличался от них. Несчастным устраивали тёмные: воровали карманные деньги, макали головой в унитаз, обмазывали шкафчики с одеждой дерьмом, и это не считая нескончаемых оскорблений.       Эмма уже сталкивалась с подобным в детдоме, когда старшие отбирали у младших игрушки и новые вещи и всячески унижали бедняг. Никто из воспитателей не желал положить этому конец. Её тошнило от одной мысли, что в таком положении окажутся те невиновные, которым Эмма в состоянии помочь. Она всячески защищала других школьников от Дилана и от его прихлебателей. Учителя были против Свон. Её клеймили психопаткой, потому что она нормально общалась лишь с парой учеников и постоянно хамила всем остальным.       Школьный врач, он же психолог, пичкал её таблетками, что подавляли агрессию, но Эмма от них чувствовала лишь всепоглощающую усталость и с трудом вставала утром с кровати.       Она жаловалась опекунам. Вначале они всячески обещали Эмме, что сделают всё для неё и заменят потерянную семью. Дадут образование — не только среднее, но и высшее. О нём бедная Свон могла лишь только мечтать. Главное — полюбят по-настоящему и будут поддерживать во всём. Так и было первое время, пока не начались её постоянные ссоры с Диланом. Опекуны всегда были только на его стороне и не желали слышать, что их любимый сынуля едва её не изнасиловал. Психолога они тоже всячески поддерживали и строили из себя добрых самаритян и невинных жертв «разбушевавшихся гормонов и дерьмовых генов негодяйки». Эмма в который раз чувствовала себя никому не нужной и преданной. Впрочем, ей не привыкать: так происходило с ней постоянно.       Приёмные родители считали, что Эмма своим поведением позорила их, но отказаться от неё — значило вновь испортить репутацию и попрощаться с призрачным шансом сделать карьеру в политике. Именно это опекуны повторяли ей вновь и вновь, лишая карманных денег. Впрочем, она нашла способ подзаработать. На таблетки от психолога был спрос у местных торчков, что неплохо платили Эмме.       Это хоть как-то позволило справиться с обидой на опекунов, которые вначале, как она думала, могли стать кем-то по-настоящему близкими, но не сложилось — Эмма, как и когда-то в детстве, постоянно ощущала безысходность и отчаяние. Они, несмотря на её упорные попытки казаться сильнее, чем есть на самом деле, заставляли плакать ночами в подушку.       Эмма надеялась, что на торговле таблетками удастся достаточно заработать для того, чтобы уехать из этого проклятого места как можно дальше.       Жаль было оставлять нуждающихся в её помощи без защиты. Они без неё не справятся. Дилан обязательно до них доберется, и тогда им несдобровать. Эмма не могла себе позволить, чтобы с ними такое произошло, и мучилась совестью.       В последнее время всё стало ещё хуже. Месяц назад двое каких-то придурков расстреляли школу. Погибло сорок невинных. Один из нападавших пустил себе пулю в лоб.       Оба стрелка были жертвами постоянных издевательств, им, как и Свон, буквально не давали прохода, мучая схожим образом. Учителя при этом закрывали на происходящее глаза, и все одноклассники были на стороне мучителей. Но Эмма, в отличие от этих придурков, никогда не ставила себя выше и других и пыталась помочь тем, кто оказался в схожей с ней ситуации, хотя даже спасённые жертвы редко её поддерживали.       Только объяснить разницу между ней и теми стрелками не получалось. Над ней только сильнее стали издеваться и постоянно спрашивали, когда она принесёт в школу ружье, тем самым лишь провоцируя на новые вспышки гнева. Их развлекал чужой крик и ничего, кроме кулаков они не понимали. Только бить всеобщих любимчиков было чревато. Из-за этого можно запросто загреметь в тюрьму и навряд ли кто-то встанет на сторону Свон даже если она права. Учителя тоже подливали масла в огонь и в любом мелком школьном происшествии обвиняли именно Эмму.       Вот и сейчас навряд ли удаться избежать наказания. Дилан пришёл пьяный в хлам, начал угрожать, что если Эмма с ним не займётся сексом, то он расскажет о её торговле таблетками. Начал её лапать, вот и получил по голове бутылкой с пивом.       Теперь придётся бежать из дома, неважно куда, лишь бы подальше отсюда, лишь бы её не посадили. Потому что никто, никто и никогда не встанет на её сторону.       А сейчас я сяду в первую попавшуюся машину и свалю отсюда…       С этой мыслью Свон принялась в спешке кидать в рюкзак одежду, последней туда полетела вскрытая упаковка прокладок.

***

      Эмма громко чихнула.       Голд вздрогнул, ущипнул себя за руку и ощутил лёгкую боль. Лиловый морок рассеялся.       Что ж, теперь он может чувствовать своё тело, а не быть в шкуре девчёнки-подростка, пытающейся сбежать от приёмных родителей.       На несколько секунд их память соединилась. Соединилась не так, как обычно. Раньше всё ограничивалось запахом каждой эмоции, которую испытывала жертва в критический момент, и обрывками воспоминаний, что шли путанным рядом картинок.       Будь всё как всегда, он бы увидел Эмму в маленьком чёрном платье, улыбающуюся на камеру рядом с патронатной семьёй. Обрывки сцен драк за одноклассников. Кадры из новостей, посвящённые тому расстрелу. Сессии у психолога. Попытки толкнуть дурь.       Вместо этого Голд очутился в женском теле, стоял с розочкой от бутылки и смотрел на лежавшего у ног двухметрового бугая в камуфляжных штанах и чёрной футболке с логотипом какой-то рок-группы. От парня крепко несло перегаром.       Сердце Голда бешено колотилось, голова казалась чугунной, низ живота ощутимо болел. Ничего из этого он в данный момент не испытывал. Все эти ощущения принадлежали не ему, а Эмме. Сейчас Голд радовался, что избавился от них.       А вот Свон пока ещё нет. Она продолжала сидеть и смотреть в одну точку. На её руках плакал маленький Нил, но Эмма словно ничего не слышала и не видела вокруг себя. Почему её память выбрала именно это воспоминание? И почему продемонстрировала именно сейчас? Из-за страха вновь оказаться в изоляции, никому не нужной? Из-за того, что родители из этой семьи напомнили Свон её настоящих родителей? Или из-за того, что должно было случиться дальше, чего Голд уже не увидел?       Эти вопросы промелькнули в его голове, но не заставили особо задуматься над ними. Он — бывший Тёмный, а не психотерапевт Эммы, и с травматическим опытом отчаявшихся душ разбираться не обязан. Как, впрочем, и сливаться с сознанием одной из них в одно целое. Такого не должно быть, и это заставило его задумчиво водить пальцем по губам.       Голд ещё раз внимательно посмотрел на Свон. Она до сих пор была в своих самых страшных воспоминаниях и что-то бормотала про себя. Вытащить её из этого состояния было несложно. Достаточно всего лишь…       Румпель подошёл к ней ближе, наклонившись запустил пятерню в её некогда блестящие и гладкие блондинистые волосы. Сейчас их цвет казался серым, и не помешали бы шампунь и душ.       Голд нащупал её затылок и как можно ярче представил своё венчание с Белль — своё счастливое воспоминание — направил ощущение счастья ей в голову, шепча про себя:       — Ты уже давно выкарабкалась из этой ситуации. Ты сама заботливая мать, Генри нужен тебе не для вида, и ты никогда не повторишь тех же ошибок и сможешь найти ещё людей, которым нужна именно ты.       Он изо всех сил старался говорить эти слова искренне, пытался поверить в них и не задумываться, удаётся ему это или нет.       Эмма моргнула, затрясла головой, словно собака, вылезшая из озера на берег. Довольный Нил тут же перестал плакать и схватил её за прядь. Малыш, что до этого то плакал, то затихал, решил, что с ним играют, и решил поучаствовать в новой забаве. Свон аккуратно освободила свои волосы из его рук и встала. Она выглядела бледнее обычного и казалась сильно растерянной.       — Что произошло? — спросила она охрипшим голосом и закашлялась.       — Без понятия, — признался Голд. — Но я не просто видел ваши воспоминания, что для Тёмных — обычное дело, я был вами в подростковом возрасте.       — То же самое в последнее периодически происходит со мной. Оно само по себе начинается и само заканчивается.       — В вашем состоянии это как раз неудивительно, — хмыкнул Голд и добавил про себя: — И в твоём, если не заниматься самообманом, тоже. — Вслух он сказал другое.— Придётся нам вдвоём с этим разобраться.       Свон кивнула и, положив малыша на пеленальный столик, пошла на второй этаж за чемоданом.       Голд проводил её тяжёлым взглядом. Что ж, он почти впервые был совершенно честен. Им действительно придётся с этим разбираться вместе. Возможность их памятей и сознаний соединяться воедино пугала и вызывала любопытство, так как это противоречило всем известным ему законам магии. Впрочем, существовали ещё неизвестные. Временно неизвестные.       Ещё он почувствовал, что не испытывает к Свон такой ненависти, как раньше. Предсказание предсказанием, но Эмма в таком состоянии враг только себе. Он знает, что с ней сейчас творится, и может остановить в любую секунду, потому ему не страшны её вспышки гнева.       Стало ли ему жаль ту девочку, которая зря доверилась опекунам? Голда скорее удивила её наивность. Отец с его помощью зарабатывал на выпивку. Пряхи, хоть были добры к нему, но им в первую очередь нужны были его рабочие руки и хорошее зрение. Одновременно он чувствовал свою ответственность. Всё-таки если бы не его давняя ошибка, то у Эммы было бы счастливое детство.       Да только в кроватке вновь заплакал Нил. Голд подошёл к нему и взял малыша на руки, улыбнулся ему и начал укачивать. Нил через пару минут успокоился и вновь потянул ручёнки к яркому синему галстуку, улыбаясь Голду в ответ.       Может и не было бы, Нил что-то счастливым не выглядит, слишком уж часто плачет только потому, что на него никто не обращает внимания.       В любом случае Голд у Эммы в неоплатном долгу, да и с её убийством торопиться не стоит. Пока он со всем не разобрался, не стоит.