Мой лучший талисман

Такао знал, что нужно было вовремя остановиться... Знал. Но не смог. Когда он, наконец, оторвался от Шинтаро, часть его сущности потянулась обратно. Казунари отодвинулся, все ещё оглушённый лавиной чувств, обрушившихся на него. Их было слишком много. — Я... ты... — растерялся король. — Ничего не случилось, — отрезал тритон. Он отошёл на пару шагов, разрывая образовавшуюся связь. От этого стало почти физически больно, и Такао поморщился. Заигрался! — Простите, Ваше Величество, но мне нужно идти выполнять Ваше поручение! — холодно отчеканил Казунари, покидая Шинтаро почти бегом. Чем дальше он уходил от короля, тем сильнее хотел вернуться. Но тритон безжалостно обрывал невидимые нити между ним и Мидоримой. «Ты знал, чем всё может кончиться! Ты знал, но пренебрёг голосом разума! Неужели его чувства стоят твоей жертвы? Нет! Поэтому заверши всё сейчас, пока не стало слишком поздно!» — лихорадочно кричал внутренний голос. — Я не попадусь в эту ловушку, нет! — как заведённый шептал Казунари, переходя на бег. Он не видел тоскливого взгляда Шинтаро. Не слышал продолжения его фразы: — ...меня привлекаешь, Такао. Мидорима отвернулся к озеру, швырнув в него очередной камень. Казунари он догонять не стал, решив оставить его одного. Король нахмурился, пытаясь разложить по полочкам свои мысли. Шинтаро привык опираться на разум. Но в этот раз его захватили чувства. Руки всё ещё хранили ощущение тепла тела Казунари, а рот нежность его губ. Каким-то непостижимым, необъяснимым образом король чувствовал натянувшуюся между ним и Такао нить. «Зачем я сделал это? Что руководило мной? Почему не могу забыть этого мальчишку?» — вопросы всё копились и копились у Шинтаро в голове, но он знал на них ответы. — Затем, что меня к нему влечёт. Уж явно не разум! Потому что познал его объятья и поцелуи... Ещё один камень нарушил спокойную гладь озера. Вода пошла рябью. — Но лучше завершить всё сейчас, пока я не погряз в чувствах с головой, — прошептал Мидорима, глядя в своё расплывчатое отражение. *** Со дня злополучного поцелуя между королем и тритоном будто кошка пробежала. Они перестали разговаривать друг с другом. Пропала та робкая связь, соединяющая их. Такао закрылся от Шинтаро, отгородился мощными щитами. А Мидорима отослал тритона подальше, в северную башню, чтобы не сорваться самому. Но облегчения не получил ни один из них. Шинтаро срывался на слугах, советниках и всех, кто попадались ему под руку. Его съедало необъяснимое волнение, терзали противоречивые, губительные, как он считал, чувства. Мидорима рвался туда, где жил теперь Такао, но в последний момент останавливал себя, обрывая робкие ростки надежды. По ночам Шинтаро часто и подолгу стоял на балконе, любуясь звёздами. А мысли крутились вокруг неугомонного мальчишки, как заноза впившегося в душу. «Забудь же! Почему ты держишься за придуманные чувства? Они не принесут ничего, кроме разочарования и досады! Ты не знаешь его!» — Разве для того, чтобы к кому-то испытывать симпатию, нужно знать о нём всё? — бормотал Мидорима, копаясь в себе. Шинтаро не делал из всего случившегося трагедию. Он пытался понять себя и свои внезапные, смутные чувства. Для него, привыкшего к голосу холодного разума с детства, было трудно довериться сердцу. Король никогда и никого не любил и не питал каких-то сильных чувств. Свою мать Мидорима почти не знал, лишившись её в раннем возрасте, а отец вызывал в нём лишь глухую ярость. На Шинтаро часто заглядывались девушки, однако он не отвечал им взаимностью. Спать с ними было приятно, не более. Мидорима пробовал и с парнями — тот же результат. Но Такао... перевернул его мир вверх дном, чёрт побери! Казунари вызвал в короле шквал эмоций, от мягкой нежности до бурлящей страсти. — Мальчишка... — пробормотал Шинтаро. Но Мидориму тревожили не только внезапно проснувшиеся чувства. В охране его замка была брешь. Иначе убийца не подкрался бы столь незаметно. И опять всё возвращалось к Казунари... — Он спас меня дважды, совпадение ли это? Неужели Боги послали мне его не просто так?.. Впрочем, всё могло быть. Шинтаро не верил в случайности, всё в этой жизни было закономерно и подчинено велению Богов. И, возможно, Такао появился в судьбе Мидоримы неспроста... *** А пока король пытался подчинить свои чувства голосу разума, тритон возводил вокруг себя барьеры. Казунари знал, что погубит себя, впустив Шинтаро в сердце. Такао страшился ужасной участи сотен русалок и тритонов, отлучённых от дома. Сама мысль о том, что он больше не сможет вернуться в море, сводила Казунари с ума. — Не бывать этому! Я не поддамся глупым, мимолётным чувствам! «Люди — враги! Они губят всё, к чему прикасаются. Мидорима не ответит мне, он бросит меня там, на берегу и уйдёт, как остальные...» — Без него плохо... мне нужны его чувства! Да, Такао добровольно прикрыл себя щитами, оборвал все связи, но это ударило по нему. Без подпитки человеческими чувствами он ослабевал. — Мне нужно время, иначе не смогу отказаться от Шин-чана, — бормотал Казунари, упрямо сидя у себя в новой комнате. Он сознательно не встречался с королём. Всё существо тритона противилось этому, тянулось к потерянной половине себя. И было больно сдерживаться, так тоскливо. Так проходили дни, недели. Такао увядал, как растение без воды, но упорно не выходил к Мидориме. Его сущность не была готова к новой встрече без последствий. Возможно, Казунари довёл бы себя до истощения, однако он не учёл упрямый нрав Шинтаро. Король, который за прошедшее время разобрался в себе, решил сам пойти тритону навстречу. «Сколько можно прятаться? Трусливый мальчишка!» Мидорима ворвался в покои Казунари, когда тот ослаб настолько, что не смог встать с кровати. Отрешённый, безучастный, Такао не шевелился, едва дышал. Шинтаро ужаснулся, увидев мальчишку, и стремительно подошёл к нему, опустившись на корточки. — Такао! Такао, ты слышишь меня? Дурной, что ты творишь? Посмотри на меня, болван! До чего ты себя довёл?! — закричал Мидорима, тряхнув Казунари. — Лекаря сюда, немедленно! — рявкнул он слугам, стоящим у двери. Девушки кивнули и кинулись выполнять приказ, испуганные тоном монарха. А Шинтаро обхватил невесомое, холодное тело Такао, пытаясь согреть его. Тоскливое отчаяние охватило короля, стоило ему взглянуть в потускневшие серебристые глаза. — Не нужно лекаря... — прошелестел Казунари, — просто посиди со мной, Шин-чан... пожалуйста. Мидорима облегчённо вздохнул и заботливо обнял Такао, делясь с ним жаром своего тела. Шинтаро не ощутил этого, но все чувства, так долго сдерживаемые им, хлынули на тритона, обволокли его. Казунари всхлипнул, получив долгожданные эмоции. Они согрели, проникли в него, питая силой, возвращая к жизни. Тритону захотелось закричать от переполняющих его чувств, но он только с хрипом втянул в себя воздух. «Ты пришёл... Ты сам пришёл ко мне. Вернулся. Твоя душа такая горячая... Я не могу жить вдали от тебя. Не могу!» — с отчаянием подумал Казунари, прильнув к Мидориме как можно ближе. — Ты идиот, Такао! — прошипел Шинтаро. — Знаю, — едва слышно ответил тритон, закашлявшись. — Сейчас придёт лекарь, и только попробуй отказаться от его помощи! Иначе я лично волью отвар тебе в глотку! — Он мне не нужен, Шин-чан. Ты мой целебный отвар... — Что за бред ты там несёшь? — Наклонись — узнаешь, — прошептал тритон. Король фыркнул, но послушно приблизился к Казунари. Такао сам обхватил его за шею, повалил на себя и отчаянно-голодно поцеловал в губы. Мидорима растерянно заморгал, но мальчишка вышиб из него все посторонние мысли. Стоило только Шинтаро вновь коснуться тёплых, упругих губ, как всё остальное потеряло для него значение. Тритон вплёл пальцы в тёмно-зелёные волосы короля, отдаваясь долгожданному поцелую. Чувства, которые, как казалось Такао, замерзли, вырвались из него словно цунами, сметающее всё на своем пути. — Шин-чан, я... — всхлипнул Казунари, задыхаясь от жара страсти короля, льющейся на него. — Поцелуй меня ещё... Мидорима с удовольствием повиновался, вновь прильнув к нежным губам тритона, скользнув языком в приоткрытый рот. Такао прижался как можно ближе, отдаваясь своему королю полностью. Жар внутри хлынул по венам жидким огнём, скапливаясь внизу живота сладкой болью. Они с головой окунулись в разгорающуюся страсть, пытаясь напиться друг другом, чтобы утолить её. Но поцелуев было ничтожно мало — хотелось коснуться оголённой кожи без жёсткой одежды. Не разрывая глубокого, тягучего поцелуя, они кое-как стащили друг с друга рубашки. Такао застонал, прильнув, наконец, к горячему телу Шинтаро. Руки короля заскользили по нежной коже тритона, вызывая томную дрожь. Но и Казунари в долгу не остался, обнимая, лаская Мидориму. — У тебя такая мягкая кожа... — прошептал король, оторвавшись от припухших, зацелованных губ тритона. — Останови меня сейчас, иначе всё может зайти слишком далеко. «Я не могу. Уже не могу, Шин-чан! Ты такой соблазнительный, а я слабый. Твои чувства невероятны...» — И пусть зайдёт! — ответил Такао, притягивая короля для нового поцелуя. Шинтаро глухо застонал, жадно накрывая губами рот тритона, лаская, делясь частью себя. Казунари сам сделал свой выбор. Оградившись от Мидоримы, Такао лишил себя его чувств, заледенел, упал в пучину отчаяния. Это было больно — обрывать связующую его и Шинтаро нить. И Казунари не хотел повторения. Он не знал, к чему приведёт безрассудное решение, но желал вновь соединиться со своим человеком. И неважно было теперь, что придётся отдать взамен и чем пожертвовать. «Я не в силах отказаться от тебя! И будь что будет!..»